— Если бы мы точно знали, что он делает — при условии, конечно, что он что-то делает, — скрупулезно уточнил Сифармер, — это сделало бы все намного проще. Если бы мы знали, что он передает информацию, и подозревали, кому он ее передает, мы могли бы попытаться подбросить ему ложную информацию и посмотреть, как отреагирует другая сторона. Но все, что я действительно могу вам сказать, — это то, что он, похоже, проводит чрезмерное количество времени с людьми, которые, как мы определили, так или иначе находятся в кармане у Нармана. Как барон Блэк-Виверн. И Лэйхэнг, конечно. И, — выражение лица Сифармера стало еще более мрачным, — есть еще одно маленькое дело с этими агентами Эмерэлда, которые, кажется, продолжают теряться в Хейрате.
Уэйв-Тандер кивнул, но от него не ускользнуло, как сузились глаза Сифармера. Двое из подозреваемых агентов Эмерэлда, которым каким-то образом удалось избежать задержания в Хейрате, перерезали глотки двум самым доверенным следователям Сифармера, прежде чем исчезли. Следователям, которые приехали в Хейрату с тем, что должно было стать идеальным прикрытием... и знанием герцогом их личностей и миссии.
Фактически, герцог был единственным человеком в Хейрате, который был проинформирован об их присутствии, именно потому, что в прошлом агенты Нармана там так упорно избегали ареста. Сифармер дважды и трижды проверил, чтобы быть уверенным в этом, и это означало, что герцог также был единственным человеком в Хейрате, который мог выдать их личности. Это не обязательно что-то доказывало. Секрет мог быть раскрыт в самом Теллесберге, когда Сифармер впервые отправил их, или один из следователей мог быть известен другой стороне по предыдущему делу. Более невероятные вещи случались в прошлом и будут происходить снова. И даже если герцог был ответственен за утечку информации, он вполне мог раскрыть ее непреднамеренно. Если уж на то пошло, Нарману, возможно, удалось внедрить шпиона в официальный дом герцога, чтобы тот мог скомпрометировать информацию без его ведома.
Проблема заключалась в том, чтобы выяснить, действительно ли это произошло. И пока Уэйв-Тандер не справился с этим, он не мог позволить себе действовать на основе остальной информации Мерлина. Конечно, не по каким-либо из тех сведений, которые он не мог независимо подтвердить.
— Хорошо, — через минуту сказал барон. — Думаю, что нам нужно действовать двумя разными способами. Во-первых, я хочу, чтобы люди, которые наблюдают за ним, получили подкрепление. И я уверен, что мне не нужно говорить тебе, как важно быть абсолютно уверенным в лояльности любого, кого мы назначим на это дело, Рижард.
— Конечно, же, милорд.
— И, во-вторых, — мрачно сказал Уэйв-Тандер, — думаю, нам нужно устроить небольшую ловушку.
— Ловушку, милорд? — повторил сэр Рижард, и Уэйв-Тандер снова кивнул.
— Как ты говоришь, если бы мы знали, кому он передавал информацию, мы могли бы попытаться скормить ему ложные сведения, чтобы отследить их передачу. Что ж, возможно, мы действительно знаем, в общем смысле, кого-то, кому он ее передает.
Сифармер выглядел озадаченным, а Уэйв-Тандер резко фыркнул.
— Ты только что сам это сказал, Рижард. Люди Нармана в Хейрате, похоже, стали гораздо более неуловимыми, чем где-либо еще в королевстве.
— А, понимаю, милорд, — сказал Сифармер, и его глаза заблестели.
.X.
Особняк графа Грей-Харбора, Теллесберг
— Ты не можешь быть серьезным, Бинжэймин! — запротестовал граф Грей-Харбор.
— Знаю, ты не хочешь это слышать, Рейджис, — сказал Уэйв-Тандер, — но я не могу оправдать то, если не восприму это всерьез.
— И ты рассказал об этом его величеству? — потребовал Грей-Харбор.
— Пока нет, — признал Уэйв-Тандер. — Его величество и Кэйлеб даже ближе к герцогу, чем ты. До тех пор, пока я не буду уверен, что где-то под всем этим дымом есть огонь, я не собираюсь говорить ничего, что могло бы причинить им такую сильную боль на личном уровне. Конечно, ты не думаешь, что мне нравится говорить тебе, что кто-то настолько близкий к тебе и твоей дочери, отец твоих внуков, может быть предателем?
Грей-Харбор посмотрел на него сузившимися глазами. Они вдвоем сидели в креслах лицом друг к другу в отдельной гостиной в Грей-Харбор-холле, особняке графа в Теллесберге. Каждый из них держал наполовину наполненный стакан, а на столике у локтя графа стояла бутылка превосходного виски Сиддармарка. День клонился к вечеру, и с юго-запада надвигалась непогода, проносясь через перевалы в горах Стивин со стороны Колдрэна, мелководного, изобилующего течениями участка морской воды между Чарисом и островом Таро. Усиливающийся ветер гнал более тяжелые волны к волнорезам гавани, и по всей береговой линии экипажи задраивали люки, готовясь к тяжелой погоде. Над головой утренний солнечный свет превратился в тяжелый полумрак облачного раннего вечера, и зловеще прогрохотал гром. Облака, закрывшие солнце, были черными и плотными, и среди них то тут, то там вспыхивали молнии.
Погода, — подумал Уэйв-Тандер, — была, к сожалению, точным отражением напряженности в этой гостиной.
— Нет, конечно, я не думаю, что тебе нравится рассказывать мне, — наконец сказал Грей-Харбор. — Это, однако, не означает, что я думаю, будто ты прав.
— Поверь мне, — сказал Уэйв-Тандер с предельной искренностью, — в этом случае я бы гораздо, гораздо скорее обнаружил, что мои подозрения неуместны. И у меня нет намерения портить отношения короля с его кузеном до тех пор, пока я не буду уверен, что для этого есть причина.
— Но тебя не очень беспокоят мои отношения с Калвином? — сказал Грей-Харбор с ледяной улыбкой.
— Ты знаешь это лучше, Рейджис. — На этот раз в голосе Уэйв-Тандера прозвучала язвительность, и он очень спокойно встретил взгляд графа. — Если бы этого не требовал закон, я бы и тебе тоже ничего не сказал, пока не разузнал бы так или иначе.
Грей-Харбор снова пристально посмотрел на него секунду или две, а затем кивнул, с очевидным несчастьем.
Закон был очень ясен, и так было со времен прадеда Хааралда. В Чарисе, в отличие от большинства других земель, даже самого обыкновенного человека нельзя было просто схватить и оттащить в тюрьму. По крайней мере, не юридически, хотя Грей-Харбор не хуже других знал, что закон иногда нарушался, и иногда очень грубо. Однако по закону любой гражданин Чариса должен быть обвинен в каком-то конкретном преступлении перед королевским магистратом, прежде чем светские власти смогут посадить его в тюрьму, даже по серьезному подозрению. И он должен быть осужден за это преступление перед королевским судом, прежде чем его можно будет там оставить. Конечно, церковные суды были совершенно другим делом, и в результате между короной и Церковью возникала определенная напряженность, но и Хааралд, и епископ-исполнитель Жирэлд пытались свести ее к минимуму, насколько это было возможно.
Однако дворяне пользовались значительно большей защитой даже в Чарисе. Что, как сказал бы Грей-Харбор (если бы он вообще потрудился задуматься над этим вопросом), было так, как и должно быть. В случае с дворянином такого положения, как Калвин Армак, даже корона должна была двигаться осторожно. Уэйв-Тандер не мог законно инициировать расследование того рода, которое он, очевидно, намеревался предложить, без прямого одобрения короля или его первого советника. На самом деле, было вполне возможно, если Грей-Харбор хотел быть приверженцем этого, что Уэйв-Тандер уже превысил свои законные полномочия в этом деле.
Какая-то часть графа испытывала искушение высказать это замечание, но он отбросил искушение в сторону. Сама мысль о том, что Калвин может быть предателем, была за гранью смехотворности, и все же Уэйв-Тандер был прав. На нем действительно лежала ответственность за рассмотрение даже самых нелепых утверждений. А тот факт, что Калвин был зятем Грей-Харбора, только усугублял ситуацию для них обоих.
— Знаю, ты бы не сказал мне, если бы не был вынужден, Бинжэймин, — вздохнул Грей-Харбор через минуту. — И я знаю, что это чертовски неловко. Думаю, что вся эта идея абсурдна и более чем оскорбительна, но я знаю, откуда взялось первоначальное обвинение. Лично я думаю, что этот так называемый сейджин перегнул палку, и с нетерпением жду, когда он попытается объяснить его величеству, почему он счел нужным ложно поставить под сомнение честь члена собственной семьи его величества. Но я понимаю, что тебе нужно мое разрешение, прежде чем ты сможешь продолжить. Итак, расскажи мне, что вы подозреваете и как вы намерены доказать или опровергнуть свои подозрения. Если, конечно, — он тонко улыбнулся, — сейджин Мерлин не сочтет нужным обвинить и меня в измене.
— Конечно, он этого не сделал, — хрипло сказал Уэйв-Тандер, затем посмотрел в свой стакан с виски. Мгновение или два он рассматривал прозрачные янтарные глубины, затем сделал глоток и снова посмотрел на хозяина.
— Очень хорошо, Рейджис, — сказал он. — Вот что у нас есть на данный момент. Первое...
* * *
Прогремел гром, громкий и резкий, раскатившись по небу, и Рейджис Йованс, граф Грей-Харбор, стоял, глядя в открытое окно на безукоризненный сад своего особняка. Ветер трепал ветви и цветущий кустарник, трепал темные, блестящие листья, чтобы показать их более светлую нижнюю поверхность; воздух, казалось, покалывал его кожу; и он почувствовал резкий, характерный запах молнии.
Недолго, — подумал он. — Недолго осталось до того, как разразится буря.
Он поднял стакан с виски и выпил, чувствуя, как его горячее, медовое пламя обжигает горло, пока он вглядывался в темноту. Внезапно над белоснежной гаванью вспыхнула молния, пронзив облака, как плетеный хлыст Ракураи Лэнгхорна, на короткое время окрасив весь мир в багровый, ослепительный свет, и вслед за ней раздался новый раскат грома, громче, чем когда-либо.
Грей-Харбор наблюдал за ним еще несколько секунд, затем отвернулся и оглядел уютную, освещенную лампами гостиную, которую Уэйв-Тандер покинул чуть больше двух часов назад.
Граф вернулся к своему креслу, налил еще виски и сел. Его разум настойчиво повторял все, что сказал Уэйв-Тандер, и он закрыл глаза от боли.
Этого не может быть, — подумал он. — Этого не может быть. Должно быть какое-то другое объяснение, какой-то другой ответ, что бы ни думали Сифармер и Бинжэймин.
Но он уже не был так уверен в этом, как раньше, и эта утраченная уверенность причиняла боль. Это было гораздо больнее, чем он предполагал, когда был так уверен, что этого никогда не случится.
Он снова открыл глаза и уставился в окно, ожидая первого грохочущего водопада надвигающейся бури.
Он был готов отвергнуть любую возможность вины своего зятя. Не просто потому, что Калвин был двоюродным братом короля, следующим в очереди на трон после собственных детей Хааралда и назначенным регентом для его несовершеннолетних детей, если что-то случится с Хааралдом и Кэйлебом. Не просто из-за важности Калвина для королевства. И не только из-за несомненной дополнительной власти и влияния, которые брак его дочери с герцогом привнес в положение Грей-Харбора, или потому, что Калвин всегда был его верным союзником в тайном совете и в парламенте.
Нет. Он был готов отвергнуть эту возможность, потому что Калвин всегда был добрым и любящим мужем для его дочери Жинифир и любящим отцом для ее двоих детей. Потому что он занял место давно умершего сына Грей-Харбора, Чарлза.
Потому что граф Грей-Харбор любил своего зятя.
Но, — мрачно признался он себе, — если бы это был кто-то другой, он бы счел подозрения Уэйв-Тандера убедительными.
Не убедительными! — сказал он себе, храбро собираясь с силами. Но потом его плечи снова поникли. — Нет, не убедительными, но достаточно наводящими на размышления, чтобы их нужно было исследовать. Достаточно наводящими на размышления, чтобы они повлияли на то, как Хааралд относится к нему, на то, насколько Хааралд может ему доверять. Черт бы побрал этого так называемого сейджина!
Он мог бы без колебаний отмахнуться от всего этого, если бы не гибель следователей Сифармера в Хейрате и участие Калвина в предприятиях с известными интересами торговцев Эмерэлда. Как и многие аристократы, Калвин часто считал обязательными расходы, связанные с поддержанием внешнего вида, ожидаемого от человека его ранга, а его собственный вкус к дорогим охотничьим собакам, вивернам и ящерам, а также к случайным проигрышам с высокими ставками, предъявлял еще большие требования к его кошельку. Он был далеко не бедным человеком, но временами его финансовые трудности были неоспоримы, и хотя это едва ли было общеизвестно, Грей-Харбор знал об этом уже много лет. Но каким-то образом, всякий раз, когда казалось, что с деньгами становится немного туго, то или иное из его торговых предприятий всегда приносило успех. И слишком многие из них, как теперь знал граф, были связаны партнерством с людьми, чья истинная лояльность была, мягко говоря, сомнительной.
Но нет никаких доказательств того, что Калвин знает, что имеет дело с такими людьми, — подумал Грей-Харбор. — Его обязанности в основном военные, и он далеко не так глубоко вовлечен, как мы с Бинжэймином, в повседневные усилия по выявлению агентов Нармана. Его никогда не инструктировали так тщательно, как меня. Насколько я знаю, у него никогда не было причин сомневаться в лояльности своих партнеров или задаваться вопросом, не использовали ли его некоторые из них без его ведома.
Граф размышлял над своим стаканом виски, когда снова прокатился гром. Бело-голубая вспышка молнии вспыхнула еще раз, вызвав жгучую ярость в пурпурных небесах, и он услышал, как первые капли дождя упали на шиферную крышу особняка.
Действительно ли возможно, что Калвин — его зять, двоюродный брат короля — был предателем? Мог ли он так долго дурачить всех подряд? Или все это все еще было ошибкой? Всего лишь вопрос косвенных улик, которые в конечном счете ничего не значили? Ничего, кроме видимости, превращенной во что-то подозрительное обвинениями сейджина Мерлина?
Граф осушил свой бокал и снова наполнил его. Он знал, что не должен этого делать. Знал, что он уже выпил достаточно, чтобы потерять рассудок. Но это помогало справиться с болью.
Он снова пробежался по предложению Уэйв-Тандера, и его челюсть сжалась. Самым обличительным доказательством — если это можно так назвать — против Калвина были смерти следователей Сифармера в Хейрате. Следователей, личности которых были известны только ему. Поэтому Сифармер предложил сообщить ему личность другого из своих следователей, а также информацию о том, что этот человек шел по горячим следам высокопоставленного агента Эмерэлда. Из описания Сифармера подозреваемого агента для Калвина было бы очевидно (при условии, что он действительно виновен), что агент был одним из собственных деловых партнеров Калвина.
И если он виновен, — мрачно подумал Грей-Харбор, — новый следователь Сифармера пойдет тем же путем, что и его предшественники. Или это то, что произошло бы без дюжины дополнительных людей, о которых Калвин не будет знать.
Если бы на человека Сифармера было совершено покушение или если бы подозреваемый внезапно исчез, это все равно ничего бы не доказало. Но обстоятельства были бы совершенно ужасающими, и полномасштабное расследование стало бы неизбежным.
