Самый главный тест

Господин Мишку проинструктировал, так что тот знал, как себя вести. Тянуть было нельзя (велика вероятность, что кто-то придет), но и торопиться, тоже не следовало. Главный козырь — неожиданность. Дядя ведь не догадывается, что Мишка пришел его убить. Стрелять, когда тот отвернется, и при этом не подпускать слишком близко. "Помни, мой мальчик, — внушал Михаилу его повелитель, — он такой же, как и ты, только гораздо опытнее, и лучше освоился с возможностями своего тела. Если ты окажешься рядом с ним, он может успеть тебя обезоружить". Заметив вопросительный взгляд дяди, Мишка вздохнул: "Да, понимаешь, дядь Коль, мне ведь всего полтора года до конца учебы осталось. Ты вроде бы обещал, как получу диплом, помочь у вас в Управлении устроиться. Вот я и решил заранее узнать... Время-то идет". Дядя с удивлением посмотрел на Михаила: "Знаешь, Миша, ты только не обижайся, но, по-моему, порка пошла тебе на пользу. Наконец-то ты стал думать о серьезных вещах". Мишка хмыкнул (о порке у него было несколько иное мнение), но спорить не стал. "Значит, хочешь узнать, куда я тебя засуну? — продолжал дядя, — Есть у меня на примете одно неплохое местечко. В паспортной службе. Начальником сейчас там майор Свиридов. Через год ему на пенсию. Вот к нему в замы я тебя и поставлю. Мужик он еще крепкий, года три-четыре проработает. За это время и тебя поднатаскать успеет. Дальше уже сам руководить службой будешь, а там посмотрим. Ну, что? Давай-ка еще по одной тяпнем? Ты, кстати, как насчет соленых груздей на закусь?" Дядя подошел к холодильнику, открыл дверцу. Пора, решил Михаил, как раз спиной стоит.

ПСС, и впрямь тихо работает — в соседней комнате выстрел, скорее всего, не услышали бы. На белой линялой футболке начало расплываться алое пятно. Выстрелом дядю бросило на холодильник, но на ногах он устоял, и мгновенно развернулся к Мишке. "Миш, ты что?!" Как же быстро он двигался! Любой обычный человек в этой ситуации был бы тут же обезоружен, но Михаил мог потягаться с дядей в скорости реакции. Выстрел! Еще один. И еще...

Ранения не были смертельными, а человеческий организм под действием крови каинита становился на редкость живучим. Даже с четырьмя пулями в теле взрослый опытный форсер, пожалуй, смог бы вышибить дух из сопляка, едва прошедшего инициацию. Дело в пулях. Эти с гарантией убивали посвященного в Маскарад. Генерал-майор милиции упал на четвертом выстреле.

"Миш-шка...", — выговорил он, захлебываясь кровью, и тяжело осел на пол. Готов что ли? Дядя Коля лежал на спине рядом со столом. Около его грузного тела быстро собиралась лужица крови. Михаил подошел ближе, и... поспешно отступил на шаг назад. Дядя умирал, но пока еще был жив! Он смотрел на Мишку, его губы слабо подергивались — кажется, он силился что-то сказать. Михаил поднял пистолет, целясь в голову... Контрольный выстрел. Господин подчеркнул особо: только после контрольного в голову можно будет с уверенностью сказать, что его дядя убит. Михаил произвел этот выстрел. Противно, конечно, но работу надо выполнять до конца. Особенно, если это задание дал сам Господин. Черт! Так и сблевать недолго! Стараясь не смотреть на тело, Мишка развернул, и положил рядом с трупом свою записку. Ну, вот, все сделано.

Было ли Михаилу жалко своего родственника, который в прошлом сделал ему не мало хорошего? Пожалуй, да. Где-то в глубине души Мишка сочувствовал своему дяде. Чувствовал ли он стыд, угрызения совести? Нет. Решительно нет. При чем тут совесть? Ведь приказ на убийство отдал ему Господин. Михаил был лишь инструментом, орудием. Разве мечу становится стыдно оттого, что он обрывает чью-то жизнь?

На всякий случай Мишка прошел по комнатам — а вдруг в квартире был кто-то еще? Пусто. Вот теперь можно и уходить. Уже на выходе он заметил, что оставляет следы. Ах ты, черт! Все-таки наступил в лужу крови. Аккуратно вытер кроссовки о коврик перед дверью, и, прикрыв ее за собой, вышел на лестничную клетку. Пора домой. Там его ждет Господин.

**

Оставив машину на автостоянке, Михаил направился домой, и надо же было такому случиться: по дороге он встретил Людку. Проходя переулочком, он буквально нос к носу столкнулся с этой стервой. Внутри все заледенело от злости (наглую тварь, посмевшую подать на него в суд, Мишка "любил" лишь немногим меньше, чем опозоривших его гадин). Рука сама собой выхватила пистолет. "Ну, что, сученка? Пристрелить тебя что ли?" Странное дело, но теперь, лишив жизни своего дядю, он, похоже, перестал испытывать страх перед убийством. Людка заворожено смотрела на него, а палец уже лежал на спусковом крючке. Но... тут он вспомнил приказ своего повелителя. Господин высказался совершенно недвусмысленно: Михаил должен убить дядю, тех, кто будет вместе с ним в квартире, и тех, кто туда придет. Все. НИКОГО ДРУГОГО УБИВАТЬ НЕЛЬЗЯ. Злость отступила, рука с пистолетом опустилась. "Повезло тебе, сука, — буркнул Мишка, убирая оружие, — Господин запретил мне убивать посторонних". Сказал, развернулся и пошел домой. Он уже выкинул из головы свою несостоявшуюся жертву. Дома его ждал Господин.

Остолбеневшая Людмила глядела Мишке вслед до тех пор, пока тот не скрылся за углом.

**

— Я все сделал, как ты сказал, Господин, — рапортовал Михаил, — Дядя мертв. Записку возле трупа я оставил. Пока я там был, никто к нему не пришел, и в квартире никого не было.

— Отлично, мой мальчик, отлично, — улыбнулся Ханс. — Это твоя комната?

— Да.

— Значит, я не ошибся. Подойди к стеллажу.

Мишка сделал, что сказал Господин, и, недоуменно взглянул на него.

— Хорошо. Теперь сдвинь в сторону коробки с дисками. Видишь, за ними коробочка? Достань ее, подержи в руках.

Михаил достал. СП-4 — значилось на крышке.

— Узнаешь?

— Патроны к ПСС.

— Умница, мой мальчик. Поставь коробочку назад, и заложи коробками с дисками. А теперь займемся самым главным. Садись к столу, бери бумагу и ручку.

Вытащив из ящика, то, что потребовал от него повелитель, Мишка придвинул стул и приготовился писать.

— Начинай, — скомандовал Ханс, — Весь город знает о моем позоре, от меня отказались друзья, меня сторонятся девчонки, люди смеются мне вслед..., — диктовал он.

Записка получилась на редкость жалостливая. В ней во всех бедах, свалившихся на Мишку (а потом и его отца) обвинялся дядя Михаила — генерал-майор городского УВД. Дескать, он, обладая всеми возможностями, палец о палец не ударил, чтобы помочь близким ему людям в безвыходной ситуации. Далее, Мишка писал, что вынес приговор дяде, сам привел его в исполнение и ни о чем не жалеет. В конце послания была приписка: "Мне незачем больше жить. Прости, папа!" Закончив писать, Михаил повернулся к Господину.

— Я должен умереть?

— Да, мой мальчик, — усмехнулся Ханс, — поверь, это очень-очень важно, чтобы ты сейчас умер.

Три порции крови взятой от одного и того же каинита превращали человека в упыря. Классического упыря — раба, довольного своим рабским состоянием, и боготворящего хозяина-рабовладельца. Нет ничего, что упырь не сделал бы ради своего господина. Самый худший вид рабства из всех возможных — духовное.

— Если тебе это нужно, Господин, я готов, — кивнул Михаил.

Ему и в самом деле было не жалко расстаться с жизнью, если так хотел его повелитель.

— Тогда не будем тянуть, — проговорил Ханс, — времени у нас не так много.

Мишка достал из кобуры пистолет, и вдруг что-то вспомнив, повернулся к своему хозяину.

— Господин, может, ты погладишь меня, как тогда? — смущенно сказал он.

— О, мой мальчик, конечно, — рассмеялся Ханс, коснувшись его затылка.

И вновь ни с чем не сравнимое удовольствие пронзило Михаила.

— Прощай, мой Господин, — проговорил он, и поднес пистолет к виску.

— Стоп-стоп, — остановил его Ханс. — Миша, — укоризненно сказал он, — нельзя же быть таким эгоистом. Твоему папе и так предстоят большие траты. Хоронить-то тебя выйдет не дешево — инфляция, знаешь ли. А ты своими мозгами хочешь тут стену забрызгать, чтобы папе еще и обои менять пришлось. Стреляй в сердце. Сейчас покажу куда.

**

Ханс стоял на лестничной клетке перед закрытой дверью. В истинном зрении сквозь нее просвечивало отражение юного самоубийцы. Сейчас марионетка прикончит себя, и можно докладывать о выполнении задания. Любому следователю, взявшемуся за это дело, будет все ясно с первого взгляда: у парня на почве обиды поехала крыша, он пристрелил своего дядю "предателя", а потом покончил с собой. Графологическая экспертиза подтвердит: записки писал сам Михаил. Психоаналитики, проведя анализ текстов, придут к выводу, что парень страдал маниакально-депрессивным психозом, и еще целым букетом отклонений в психике. Что касается орудия убийства-самоубийства, то ПСС, конечно, пистолет редкий и к тому же не дешевый, но на оружейном рынке при наличии денег (а у Мишки они водились) можно было найти и его. Право слово, это дело закроют едва открыв. Отражение за дверью угасло. Ну, вот и все. Ханс улыбнулся, и направился вниз по лестнице.

14

Как я с самого начала и предполагала, наш патрульный рейд оказался довольно-таки рутинным. Если не считать той небольшой стычки с Охотниками, больше в нем не случилось ничего сколь-нибудь примечательного. Может, оно и к лучшему. Не знаю уж, кого как, а меня лично всяческие ЧП как-то не очень вдохновляют. Ну, нет у меня адреналиновой зависимости, а потому я вовсе не печалилась по поводу отсутствия каких-либо острых моментов. Впрочем, небольшие побегушки у нас все-таки случились. Началось все примерно так: мы спустились в подземную систему, и часть ее уже успели осмотреть...

Надо сказать, здесь она куда менее... мм... романтичная, чем в Великороссии, там, где я жила. Нет тут ни подземных ходов, существующих еще с черт знает каких времен, ни бесконечно длинных старых штолен с полузасыпанной узкоколейкой, и брошенными, покрытыми известковой коркой вагонетками. Все, что мы видели, было сугубо утилитарным, приземленным, и начисто лишенным ореола таинственности. Ну, скажите, какая может быть тайна в ливневой канализации? Представляете себе, как все это выглядит? Низкий грязный тоннель, где ты идешь, согнувшись в три погибели по узкому бортику, а мимо тебя бежит ручеек, несущий всякий мусор: окурки, листья, обертки от шоколадных батончиков, мелкие ветки, бумажки от конфет и жвачек. Оступишься, и ухнешь в эту сточную канаву. Там не глубоко, максимум по колено, но, все равно, приятного, знаете ли, мало. Вот вам и вся романтика вперемежку с тайной.

Так вот, осматривая один из участков подземки, мы обнаружили лежбище бомжей. Казалось бы, что тут особенного? Ну, бомжи. Пьяные, грязные, бездомные люди. А вот здесь, как раз, и был маленький ньюансик. Потому что пятеро из них без сомнения принадлежали к виду "человек разумный" (если, конечно, этих вот представителей человечества можно было считать разумными), а шестой... Он был нашим соплеменником. И этот самый соплеменник, едва разглядев патруль, бросился наутек. Шустренько так рванул, только пятки засверкали. Что придет в голову патрульным при виде убегающего от них каитифа? Ясен пень, что — этот каитиф совершил преступление, и теперь пытается уйти от возмездия. Мы, естественно, за ним погнались. "Стой! — кричим на бегу. — Стой, сволочь!" Куда там! Только быстрее припустил. А ведь он может и уйти, подумалось мне, шансы есть. Все-таки живет тут, и ходы-переходы наверняка знает получше нас. Пришлось этого кекса по-быстрому обездвижить, пока и в самом деле не удрал. Взломала ему щит, прошлась по периферии, и отрезала от управления нижними конечностями. Бухнувшись на землю, он заорал, и попытался на руках от нас уползти, но это уже была откровенная глупость. Подошли, смотрим на него, он — на нас. Гляжу, а страх-то у кекса этого утихать начал. Поглядел он, поглядел, да и выдал: "Ноги, — говорит, — включите мне. Отец Каин свидетель, не убегу". "Какого черта ты вообще от нас бегал?" — сердито ворчит Ночка. "Черт с тобой", — говорю я, и возвращаю мужику контроль над ногами. Тот встает, ощупывает их, и, вздыхая, поясняет: "Да я вас с Охотниками перепутал". Самое смешное, что ведь не врал он. "Мужик, у тебя что, голова не в порядке? — хихикнула Ночка. — Как вообще можно нас с Охотниками спутать?" Все оказалось до смешного просто: этот каитиф был слаб, очень слаб. Ему просто не хватало "дальнобойности" истинного зрения. Обычным-то он увидел, что появились какие-то типы в "камуфле" и с оружием, а истинное на этом же расстоянии задействовать не мог. Вот и решил "сделать ноги" на всякий случай. "Ну, хорошо, — рассудительно заметил Алексей, — допустим, ты спутал нас с Охотниками. А почему от них бегаешь? Убил кого-то?" "Да никого я не убивал! — заорал мужик. — Вы же ко мне в голову залезть можете. Ну, и залезайте, смотрите. Не вру я". Каитиф и в самом деле не убивал — проверила. Кровушку из бомжей посасывал, не без того, но в меру, и никого не убивал. "Боишься, Охотники накажут тебя за то, что кормишься от бомжей?" — спрашиваю мужика. (Согласно Договору, сам по себе голод каинита, не являлся основанием для использования людей при кормлении; если следовать букве закона, он все-таки совершал правонарушение). Каитиф кивнул: "Да, и это тоже, но вообще-то ходят слухи, что они нас упокоивают". У меня отвисла челюсть. "То есть как это упокоивают? Ты хочешь сказать, что без всякой вины? Но ведь есть же Договор...", — промямлила я. "Кира, не будь наивной, — хмыкнула Вика. — Вспомни кафе. Если уж "Стражи" вытворяют такое с социально адаптированными каитифами, то что тогда говорить о бомжах?" А ведь они и в самом деле способны на это, вдруг подумала я. Всех не-мертвых "Стражи" ненавидят. С их точки зрения истребление каитифов-бомжей может выглядеть вполне оправданным. Не-мертвый бродяга не состоит на учете, не платит налогов, не сдает свою кровь, то есть не приносит пользу. Более того, он даже вреден, поскольку любой каитиф-бомж — потенциальный правонарушитель. Так зачем ждать, пока он совершит преступление? Не проще ли сразу упокоить? Как говорится, нет каитифа — нет проблемы. "Мы раньше вдвоем здесь жили, — продолжал бомж, — я и Бармалей. Не знаю уж, как его на самом деле звали... Я как-то на заработки ходил, а вернулся — Бармалея нет. Ну, мне сказали, что облава была, и его повязали. Так и сгинул. И от других я слышал, что охотятся на нас Охотники".

Отпустили мы этого каитифа. Закончили осмотр нашего участка подземной системы, и в скверном расположении духа отправились с отчетом о патрулировании в "Стикс".

**

— ...Кира, ты же сама понимаешь, что доказать ничего не возможно, — развел руками Сережка.

Мы отчитались о патрулировании, и теперь все вместе обсуждали услышанное нами от бродяги-каитифа.

— Никто никогда бомжей не считал, — поддержал друга Кабан, — Если даже их действительно становится меньше, мы, один хрен, этого не узнаем, потому что никто не знает, сколько их было раньше. И не забывай еще одну вещь. Из Великороссии каитифы продолжают бежать. Так что, я думаю, их количество не уменьшается, а, скорее, наоборот увеличивается. Мой тебе совет: выкинь ты все это из головы. Доказать, что "Стражи" нарушают Договор, мы не сможем до тех пор, пока не схватим их за руку, а уж этого они постараются не допустить.