Отродье

Ни один мускул на лице бывшего капитана не дрогнул. Умирать так умирать, долг превыше таких мелочей. А вот совету о прощании с близкими Кирчим внял с совершенно несвойственной суровому мужу эмоциональностью. Одинокий правитель был прав, иметь настоящих друзей — счастье, которое есть отнюдь не у каждого. Отказываться от него из-за 'мужественности' было бы преступлением.

— Скалозуб, если дело выгорит, тебе достанется тяжёлая ноша. Зажиточное сословие фактически уничтожено, слуги, десятилетиями обслуживавшие знать останутся не при делах. Не жди, что благодарные нищеброды сами станут заниматься полезными делами. Если их не обеспечить работой, они превратятся в главную проблему для города. Безделье порождает безответственность, а безответственность — мать всех преступлений. Необходимо возрождать ремёсла, искусство, давать гномам образование, чтобы каждый мог найти себе занятие и принести пользу обществу. Не ограничивайтесь одними садами, удовлетворить потребность в пропитании — первая, но недостаточная для стабильности вещь. Не увлекайтесь наказанием прежних гонителей, их место быстро займут новые сволочи, к тому же ещё и безграмотные. Лучше используйте управленческие навыки глав Домов и чиновников, просто с пристрастием их контролируйте. Я говорю во множественном числе, ибо считаю неверным сложившийся порядок вещей, когда вся власть принадлежит королю. Постарайся как можно шире распределить обязанности и ответственность. Поверь, даже самый распрекрасный и мудрый правитель не может охватить всё. И любого из нас необходимо периодически сдерживать, направлять в нужное русло. Я знаю, ты думаешь, что это и так очевидно, что ты не такой, как прежние правители-самодуры, что ты-то всё сделаешь правильно и так далее. Но так вначале думают все, а потом власть незаметно берёт своё, и ты превращаешься в очередного предателя. Не сумеешь ограничить себя в самом начале — потом найдётся тысяча и одно оправдание, чтобы удерживать власть в своих руках, от силы доверять паре лиц. В эту ловушку угодил даже я, а это о чём-то да говорит...

Это действительно говорило о том, что Велер отнюдь не самодовольный глупец, раз сумел прийти за время своего недолгого правления к таким выводам. Предателю на понимание этого не хватило даже нескольких веков власти. Осознание близкого и неминуемого конца часто открывает глаза лучше наставлений самых великих пророков.

— И последнее. Пастырь, мне нужно навершие твоего посоха. Я знаю, этот камень дорог тебе. Знаю — это дар, переданный тебе от твоего учителя, а тому отданный самим Мерхилеком. Это действительно могучий артефакт, который мог использовать даже гном, не владеющий магией. Одно из немногих оставшихся произведений искусства прежнего мира. Он может помочь в нашем деле. А важнее этого нет сейчас ничего.

* * *

Шар, черней самой тьмы, повис в воздухе в центре зала. Под ним расходились многочисленные концентрические круги из рунической вязи. Некоторые окружности залезали на стены, но в целом те, как и потолок, оставались не затронуты рунами. Он оказался прав: времени было в обрез, отродье уже начало вырываться.

Пока ещё очень маленькие, тёмные отростки, словно шипы, появлялись и исчезали на поверхности шара. Тьма бурлила, пульсировала. Рунические круги прямо под шаром начали излучать слабый зеленоватый свет.

Велер дорисовал последние символы:

— Что ж, капитан, наш последний бой начинается.

Кирчим спокойно кивнул. Слёзы прощания с близкими были выплаканы, теперь воин выглядел точь-в-точь как изображение героя из древних сказаний. Ни малейшей нервозности, ни капли переживаний и страха. В отличие от Рвазара, он не мог по собственному желанию вызвать из своей груди бездну. Совершенно не умел управляться с отростками. Но Велер был уверен: в критический момент небытие в груди капитана проявит себя, вступит в противостояние с истинной пустотой. Отрицание отрицания... В этом был вызов, в том было предназначение странного симбиоза гнома и бездны.

Шипы всё больше походили на щупальца. Диаметр шара с каждой пульсацией увеличивался.

Велер глубоко вдохнул воздух. Такой прекрасный воздух. Воздух, дарующий жизнь.

— А, к чёрту, перед смертью всё равно не надышишься. Будь что будет! Погнали.

Встав напротив Кирчима, примерно посередине между шаром и запечатанной дверью в зал, правитель гномов активировал магию.

По концентрическим кругам пробежала рябь. Сначала от колдуна в центр, к шару, затем от центра назад, к стенам. Руны вспыхнули ярким светом. Пол задрожал, вверх поднялось зеленоватое марево.

Закрыв глаза, Велер шептал древнее заклинание, вводя себя в глубокий транс. Руки были подняты и разведены в стороны, тело легонько раскачивалось. Душа вырывалась из сковывавшей её тюрьмы плоти, устремлялась в полёт.

Раздалось шипение, теперь уже десятки щупалец вились в воздухе, заполняя собой пространство в метре от шара. В центре темноты появились две маленькие ярко-красные точки.

Кирчим почувствовал искажение восприятия времени. Колыхание щупалец перед ним то замедлялось, то, наоборот, ускорялось. То же самое происходило с пульсацией шара, и наконец он понял, что его собственное дыхание подчиняется тому же странному ритму. Начиналась раскрутка той самой временной петли, которая удерживала Оплот от исчезновения вместе с остальной Вселенной. Теперь нужно было удерживать тварь до последнего, покуда не закончится ритуал.

Внутри его груди начало пробуждаться чудовище.

Ему казалось, что зал кружится. Сквозь закрытые глаза Велер видел гигантскую спираль из чистого света, затягивавшую его в самый центр. В точку, из которой возникла Вселенная, и в которую всё сущее должно вернуться опять. Велер не сопротивлялся влечению. Напротив, разведя руки в стороны, он словно желал обнять основу основ.

Ощущение пространства менялось. Велер чувствовал себя то гигантом, чьи руки охватывают Вселенную, то песчинкой меньше самой маленькой точки. Он ждал, когда спираль утянет его в центр. Только из этой позиции он сможет оттолкнуться от дна. Лишь там можно дать миру новый толчок, начать всё сначала.

Длина щупалец достигла нескольких метров. Плотные тёмные волокна хлестали воздух, пытались загасить свечение рун на полу. Шар разросся от первоначальной ладони в диаметре до размера туловища взрослого гнома. Две красные точки обрели форму пылающих глаз. Бездна смотрела на Кирчима. Притягивала и отвращала его. Как притягивают и отвращают нас в жизни разные мерзости.

Пол под шаром шипел и дымился. Отродье пыталось расплавить магический круг.

Кирчим закрыл глаза, поднял голову вверх. Из груди вырвалась тьма. Отростки схлестнулись с враждебными щупальцами.

Затягивающая его спираль стала дёргаться. Равномерное движение к центру сменилось рывками. Отродье препятствовало осуществлению планов, ломало сложный ритуал, разрушало внутренний рунический круг. Пришёл черёд симбиоза гнома и бездны: спасти мир предстояло почти тем же оружием, что должно было его давно уничтожить.

Перед внутренним взором Велера предстала эпическая битва небытия и ничто. Отрицание бытия не хотело превращаться в ничто, а ничто, в свою очередь, хотело поглотить всё. Бытие, небытие — для изначальной пустоты всё едино. Есть лишь то, чего нет и не было никогда. Абсолютное отрицание.

Он почти достиг центра спирали.

Кирчим снова терпел поражение. Каждый его отросток обвило несколько щупалец, отродье тянуло за них, пытаясь вырвать из его груди бездну. Невыносимая боль раздираемого на части естества заставляла слёзы ручьём литься из зажмуренных глаз. Но Кирчим не кричал. Не боялся потерять свою сущность. Он лишь изо всех сил сопротивлялся неизбежному, растягивая и без того невероятно замедлившееся время.

Вдох затянулся в его сознании на столетия. Кирчим знал, что это последний вздох в его жизни.

Движение спирали остановилось. До центра оставалось совсем чуть-чуть, буквально один миллиметр! Лишённое связи с физической оболочкой сознание хотело вопить, готово было расплакаться — отродье взяло над небытием верх. Немножко, ну ещё хотя бы немножечко и он сможет завершить ритуал! Кирчим, ну пожалуйста!

Сжавшаяся в мгновение вечность закончилась. Из груди Кирчима вырвали бездну. Разорванная на части душа погибала. Тело безвольно опустилось на колени. Оболочка без духа, мясо без проблеска разума. От естества гнома ничего не осталось.

Велер застыл у самого истока спирали. Почувствовал, что пространство тянет его сущность назад. Последний шанс был потерян, всё кончено!

Его дух дёргался, отчаянно цеплялся бесплотными пальцами за свет, из которого состояла спираль. Тщетно. Рунический круг разрушался, а вместе с ним он лишался силы пустоты, которая делала возможной невероятный космический ритуал. Душу тянуло обратно в бренное тело. Исток удалялся.

Велер молился, умолял помочь Праотца, в которого не верил никогда в своей жизни. Такой неправильной, грешной жизни. Столько крови, на его совести столько жертв! Разве может Бог услышать молитву такого отродья, как он? Ведь Он не вмешивается, даже когда несправедливо страдают самые великие праведники. Позволяет веками править жестоким предателям-королям. Безучастно смотрит на преступления...

Велер молился. Больше он всё равно ничего не мог сделать.

Праотец...

Всеобъемлющий...

На всё Твоя воля.

Грудь, его настоящую физическую грудь, а не абстрактное естество, обожгло. Навершие посоха Пастыря, которое он спрятал за пазухой, плавилось. Сторонний наблюдатель мог бы увидеть, что всё тело короля покрылось яркими сине-фиолетовыми рунами, в которые превращался испарявшийся камень, последний дар Мерхилека. Его Второе пришествие.

Невидящие глаза правителя гномов широко распахнулись. В них горело синее пламя.

Спираль перед внутренним взором Велера по-прежнему тянула его сущность назад. Пусть вертится куда хочет! Бездушная чужая воля не имеет значения, когда есть сила духа! Ведь этот дух — частичка самого Праотца. Воистину всеобъемлющего, милосердного, всепрощающего. Непостижимого...

Усилием мысли Велер протолкнул свою сущность вперёд. Достиг точки, из которой возникла Вселенная.

* * *

Подземный город задрожал. С потолка огромных пещер падали сталактиты. Испуганные гномы прятались по домам, но и там было небезопасно. Хлипкие крыши жилищ в Квартале осыпались. Стены имений в Пещере ремёсел шли трещинами. Светляки-сталагмиты, сначала в Королевском саду, а затем и во всём Оплоте, погасли.

Город гномов погрузился во тьму. Страшную тьму, ибо никто не знал, забрезжит ли в мире свет когда-нибудь снова. Никто не знал, наступит ли завтра.

Грёзы о лучике света... Лишь лишившись того, что считаешь само собой разумеющимся, начинаешь понимать, насколько хрупко всё сущее. Как быстро и легко можно потерять всякое будущее. Как страшно не иметь возможности ни на что повлиять, быть не в силах хоть что-то исправить.

Первое за триста лет землетрясение продолжалось несколько часов кряду. Жители Оплота истово каялись, обещали Праотцу искупить все свои злодеяния, жить впредь только по совести. Всё что угодно, лишь бы конец света не наступил.

Обычные обещания. Сколь просто они даются в беде, столь же быстро и забываются. На такое Создатель не реагирует. Такие молитвы не слышит.

Но видит тех, кто действительно действует. Коряво, неумело, но отдаёт всего себя. Только такой подвиг и награждается.

Подземная буря закончилась. Пыль осела. Воздух в Оплоте непривычно пах свежестью. В недрах светлокамней неохотно разгорался столь нужный каждому живому созданию свет.

Самопожертвование двух гномов дало городу сотни, может быть, даже тысячу лет. И лишь в силах жителей вновь сократить этот срок.

Эпилог

На самом деле страшнее всего толпа, которая за чистую монету принимает ложь. Ничего не предлагает, ничего не понимает, лишь повинуется стадному инстинкту и пляшет под дудочку чужих мнений, красиво звучащих и удобоваримых. Они не задумываются ни на йоту о том, что могут в чём-то ошибаться, даже не догадываются, насколько бессмысленно и безвозвратно вредят другим людям. И за свои поступки они не собираются отвечать. Страшнее всего — такие вот люди.

Харуки Мураками

На главной площади Квартала собрались жители всего города. Огромное, по подземным меркам, пространство не могло вместить всех желающих: кто-то остался стоять на прилегающих к площади улицах, другие залезали на крыши близлежащих домов. Дети сидели на плечах родителей, старики и женщины робко подпирали задние ряды, прося пересказать им, что происходит. Хорошо одетые откормленные гномы стояли плечом к плечу с худыми грязными оборванцами.

Прежние условные барьеры были практически стёрты. Любой житель трущоб мог явиться во дворец, а каждый чиновник считал за честь получить возможность решить проблему бедного сословия прямо на месте, в Квартале. Конечно, горстка хорошо осведомлённых гномов знала, что дело здесь вовсе не в проснувшейся совести бюрократов, а в весьма весомом вознаграждении, которое полагалось не чуравшимся замарать руки чиновникам. Но видимость единения создавалась, и пропасть между простым народом и власть имущими, пусть крайне медленно, сокращалась.

Весьма способствовало преодолению отчуждения формирование нового сословия, так называемых законнотружеников. Так, поначалу в шутку, а потом и всерьёз, стали звать новых жителей Пещеры ремёсел, пытавшихся в меру своих сил и способностей восстановить то самое ремесло. Сказать по правде, создание новых изделий получалось пока что не очень. Но гномы очень старались, а после разрушительного землетрясения потребность в самого разного рода товарах вынуждала гномов мириться с низким качеством и покупать необходимые в хозяйстве и быту вещи. Через некоторое время выбрасывать, материться, иногда даже бить криворуким мастерам лица, но покупать изделия снова.

Была отремонтирована и открыта на общих основаниях школа. Неважно чей сын или дочь — чиновника или последнего голодранца — детей обучали чтению и письму. Власть имущие, естественно, возмущались, их отпрыски имели огромное преимущество в начальном уровне знаний, но вот способности многих из них... Постепенно и здесь начиналось выравнивание. Не уравниловка, а почти равные возможности проявить свой талант. К тому же дети первыми отринули классовые предрассудки, проводя друг с другом время за штудированием немногих сохранившихся книг и играми в перерывах. Со временем планировалось начать обучать детей не только грамоте, но и основам ремёсел. Но для этого, опять-таки, сначала нужно было выпрямить руки новоявленным мастерам. Не всё сразу.

В изрядно опустевшем Квартале в дворах разбивали всё новые садики. Какое-никакое подспорье и урожай. Уход за Королевским садом взяли на себя Бойл и, неожиданно, Глирик. После разорения Центрального сада в Квартале тот чувствовал такую вину, что просто стоять и чего-то там сторожить уже не мог. А вот наблюдать за работой садовников и раздавать указания... Насколько хватит терпения тех самых садовников, пока они не набьют ему морду, делали ставки все чиновники во дворце.