— Навь... Ты что там делаешь? — вместо ответа внизу сгрохотало, словно кто-то бросил осколок кирпича в колодец. Что-то упало в лестничный пролёт? Оставив попытки выстучать что-нибудь путное, я быстро, но осторожно спустился вниз.
— Нашёл... кажется, — выдохнул Навь, осторожно заглядывая в небольшой чёрный провал в стене — похоже, пара кирпичей провалилась куда-то внутрь.
— Отлично... Видимо, некогда именно этот этаж был верхним, а то, что выше — надстроили позднее. Навь... — я подошёл ближе — как и ожидалось, он даже не прикоснулся к стене рукой, брезгливо неосознанно складывая пальцы в подобие кулака. — А чем ты простукивал стены?
Ночной глянул на меня с лёгкой усмешкой, поднял ногу, перенеся вес тела на другую, и прицельно, коротко и сильно пнул стену. А потом отпрыгнул, чуть проскальзывая по влажной поверхности, когда скрытая под тёсанными хрупкими панелями кирпичная кладка начала обваливаться внутрь с непотребным грохотом, многократно расходящимся эхом по всему телу башни.
— В этом месте стена показалась мне тоньше всего.
— Удачно показалась... — принюхиваясь, не пахнёт ли из темноты чем-нибудь резким, и выждав, когда перестанут осыпаться мелкие частицы, я шагнул вперёд. Пыль довольно быстро оседала. Из провала тянуло тёплым сухим воздухом, мышиным помётом и едва чувствовалось прогорклое сало, кирпичная крошка и пыль, взметнувшаяся от падения части кладки. Было темно — никаких источников света — только участок узенькой — на одно не слишком упитанное существо, лестницы, стиснутой толстыми стенами.
— Ты видишь в абсолютной темноте? — Навь с интересом разглядывал меня, словно естествоиспытатель, который открыл доселе невиданный образец тропической фауны.
Я полез в карман, нашаривая коробок патентованных немецких спичек. Волшебство волшебством, но можно ведь и не тратить сил понапрасну? Сейчас только соорудить какое-то подобие факела, или вытащить припасённую свечу, и вперёд.
— Нет. А ты?
— Нет... Если только идти через тени — но здесь что-то я этого делать не хочу. Не нравится мне эта темнота... — он огляделся вокруг. — Сдаётся мне, она настолько же грязная.
Скрипнул между каблуком и твёрдым тёсаным камнем осколок кирпича. На полу, припорошенный многолетней, если не вековой, пылью и мусором, лежал факел. Толстая палка с тряпкой, расползающейся на отдельные нити. Смола, которой щедро пропитали когда-то ткань, "забальзамировала" его верхушку. Сухой, даже не особо грязный, он отлично подходил для освещения. Может быть, дальше по ходу продвижения мы встретим ещё один завалявшийся источник света.
— Что там? — Даниил протиснулся следом — на ботинки и нижнюю, влажную часть штанин тут же густым светлым слоем налипла пыль.
— Факел. Cперва проход был тайными, а с некоторых пор стал ещё и забытым.
Своеобразная мумия затрещала, выплёвывая в стороны длинные острые язычки пламени, а потом всё же загорелась, неровно, рвано, порой покрываясь тонким синим пламенем, почти невидимым. Наши тени в таком освещении словно сошли с ума, колотясь в подобии пляски святого Витта по стенам.
Узкая лестница без прорезей, бойниц или ответвлений. Классическая, если можно так выразиться... Несколько витков, если она всё ещё цела, и мы, наконец, сможем прибыть туда, куда желаем.
— Надеюсь, там не будет такой вони.
— Вряд ли... Чувствуешь — воздух идёт нам навстречу, и он сухой. Наверняка, если внизу мы всё же найдём библиотеку, там тоже окажется сухо — во влажной нездоровой атмосфере, столь присущей большинству построек Туманного Альбиона, книги просто не сохранились бы. Да и плесенью, особенно неистребимой чёрной, не пахнет.
Я шёл впереди — иногда в искристом пламени факела вспыхивали, мгновенно исчезая, кусочки паутинок, а примерно на втором витке лестницы в огонь сунулась бледная, с непомерно раздутым брюшком, бабочка. Таких мне раньше видеть не доводилось — впрочем, подземные твари всегда причудливо-уродливы, так что и не поймёшь, встречал ли ты что-то подобное, или это всё же разные существа.
Мы миновали небольшой обвальчик, обтирая рукавами паутину и пыль со стен и через минут пятнадцать дошли до тёмного проёма. Его сделали сбоку от продолжающей спускаться вниз лестницы. Вырубленный в известняковой породе, с двумя пустыми железными кольцами для факелов, закопчёнными и ржавыми, он не был обработан. Неизвестные строители, вытесав и вынеся на поверхность породу, оставили рукотворную пещеру.
— Сухо... И ничем таким не пахнет... — я вошёл первым, поводя факелом в стороны — пещера оказалась не так уж и велика — шагов по двадцать в каждую сторону. Невысокий, в трещинах, потолок с соляными искрящимися желтоватыми наростами, чёрные узкие ниши в стенах — интересно, что же там... Пахло бумажной и тряпичной трухой — мельчайшая взвесь плавала в воздухе, щекоча внутри носа и вынуждая тонко, с наслаждением чихнуть.
— Будь здоров, — ответил Навь, оказавшийся сбоку. Он брезгливо отряхивал руки, с тоской глядя на штаны, но даже не предпринял попытки смахнуть налипший ком давно покинутой пауком рваной паутины. Волосы, сперва забранные в хвост, растрепались — он неуверенно провёл рукой по макушке — словно считал, что грязными ладонями лучше голову не трогать — будет только хуже. Шнурок Навь где-то потерял, не иначе, во время своих занятнейших упражнений с пинанием стен.
— Спасибо... — я шагнул, ощущая под каблуком что-то мелкое и хрустящее, как мышиные тоненькие кости. В ближайшей нише лежали беспорядочно сваленные плохо выделанные пятнистые пергаменты, высохшие, крошащиеся и хрупкие — легко сломать, так и не узнав содержания. Под ворохом желтоватых кож, из которых посыпались высохшие оболочки кожеедов, обнаружились книги в тяжёлых металлических переплётах с инкрустацией из потерявшего всякий вид и ценность жемчуга. Н-да, вряд ли это то, что мы ищем...
Факел выплюнул ещё одну длинную искру, и снова зашипел, покрытый быстро пробегающими синими сполохами.
— Не нравится мне здесь... — Даниил нашёл где-то ещё один факел, и теперь пытался определить, что же на его навершие — паутинистый кокон, или остаток ветошной обмотки. Вздохнув, видимо, так и не придя к какому-либо решению, он поджёг его от первого факела, подождал, пока этот колтун из светлых нитей займётся целиком, и повёл им из стороны в сторону, словно пытаясь отогнать собственную тень.
Такие же факельные заготовки, различной степени прогорелости, висели в металлических прогнутых кольцах по всему помещению. Даниил поджег половину из них предполагая, что мы здесь надолго. Несколько вытесанных из стены скамеек и пара высоких плоских валунов служили всем убранством пещеры. В некоторых нишах покоились истлевшие и ненужные теперь никакой красавице нитки жемчуга, столбики медных монет, несколько золотых, растресканные шкатулки и сомнительного вида высохшие эликсиры в бутылках с неплотно прилегающими скукоженными пробками.
Не мы одни были здесь — в углу, свернувшись, как младенец в материнской утробе, лежал в бурой непонятной хламиде иссушенный временем человеческий остов. Рыжеватые, выцветшие уже редкие пряди обрамляли подвёрнутое под лохмотья жутковатое лицо с обтянувшей череп тёмной растресканной кожей. Ошмётки почерневшей плоти, ссохшиеся и ножнами плотно облекшие кости, покрывала пыль. Сумка из толстой кожи, расстёгнутая, лежала, прижатая им к животу.
Я перешёл к следующей нише — с флаконами из синего стекла, которые выкатились когда-то из деревянного ящичка с отбитым углом, и аккуратными стопками желтовато-бурых листков. У другой стены, под нишей, покрытой копотью, лежали, сцепившись, ещё два человека. Один в воинском облачении, с нагрудным доспехом и широкими металлическими запястьями, другой, более крупный, в чёрной грязной власянице. У монаха за плечами виднелась сума, полная, не иначе, как неких бесценных документов. Настолько важных, что он пошёл не только на грех убийства, но и умер без причастия и прочих столь важных, должно быть, для него ритуалов.
Навь остановился возле одной из ниш, задумчиво глядя на опрокинутый пустой кубок из серебра. Он даже не прикасался к лежащим рядом бумагам. В мятущемся рваном свете факелов с кончиков пальцев правой его руки стекал тёмный дым, но и тот расползался в дюйме над поверхностью старых переплётов и превратившихся в сухую ломкую труху листов.
— Грязно? — ехидно осведомился я. На чёрной одежде ночного отчётливо выделялись нити липкой паутины и сероватые пятна пыли в тех местах, где он всё-таки успел соприкоснуться со стенами.
— Темно... — он покачал головой. От движения прядка волос упала ему на лицо и с кончика её тоже потекла дымчатая нечёткая тень. — Хочется разобраться с этим поскорее и убраться отсюда подальше.
— Что тебя так тревожит? — я отодвинул тяжёлую бронзовую шкатулку, из которой посыпался голубоватый порошок. Не иначе, алхимик решил утаить здесь нечто сокровенное. Оксид меди, или что-то столь же чепуховое.
— Не знаю... Что-то странное есть в этих тенях... — тёмный дым продолжал стекать с его пальцев, разбредаясь по камням, проскальзывая между страниц закрытых книг и вороха рукописных свитков.
— То, что мы ищем, датируется годом примерно 1562-м или около того. Дата написания протокола.
Перевернув книгу в закаменелом кожаном переплёте я стёр с неё пыль, прокравшуюся даже между нею и камнем. Не то... всё не то... Главное, что хоть библиотеку нашли. Башня Безумия — как-то даже подозрительно легко это оказалось. Надо поглядеть, что там, у монашка в сумке, которую он так трогательно прижимает к себе. Вроде повреждений не видно — он что, уморил себя здесь голодом? Святой мученик, как называют их люди? На сухом суставчатом коричневом пальце руки тускло желтело кольцо. Тонкий золотой ободок с причудливым вензелем из скарабея и кобры, такой сакрально-таинственный для того пожилого и робкого человека, который сдавал мне комнату, когда я... Небо, он-то как здесь оказался?! Я присел, собираясь осторожно вытащить сумку из своеобразного подобия клетки, в которую превратились его рука.
— Твою-ж...!? — короткий резкий вскрик на русском прорвал тишину из шороха страниц и потрескивания факелов.
Я, вздрогнув, резко обернулся. То, что я увидел, походило на бред умалишенного художника. Из стены торчало видимое от плеча тело Даниила. Рука скребла по стенке рядом, пытаясь оттолкнуться. Ноги хаотично дёргались, судорожно проскальзывая ботинками по полу, словно его... ели.
— Навь? Навь!! Ты меня слышишь?! — я бросился к нему, пытаясь за плечо вытащить из этой западни. Кажется, он всё же слышал меня — рука замерла.
Я попытался вытянуть его — ощущение было таким, словно старался перетянуть в игре с канатом четверик брабантских коней. Что там с ним? Вдруг он задохнётся? Грязно-жёлтые камни медленно затягивали Навь в пористо-твёрдую глубину. Я вцепился в его предплечье рядом с локтем. Безрезультатно.
Внезапно рука ночного с чудовищной силой впилась мне в плечо. Я попытался отступить, заодно вытаскивая его и шипя от боли. Цепкие холодные пальцы сомкнулись, как на зло, на месте его же укуса.
Вязкая, идущая гребнями и волнами стена ударила в лицо — я инстинктивно, как перед прыжком в воду, задержал дыхание. Горячее чёрное марево сжалось вокруг головы плотным, кажущимся на ощупь оголёнными мускулами, кольцом, а потом мы так и не выпуская друг друга, полетели вниз. Что-то ребристое, как хребёт старой лошади, впилось в спину, перед глазами промелькнул чёрный провал, из которого тянуло горячим сухим воздухом. Рука вывернулась из моих ладоней, напоследок чувствительно скребнув по коже у шеи. Обхватив голову и прижимая подбородок к груди, я впечатался во что-то подозрительно мягкое.
— Габриэль!!! Богини!!! Слезь с меня!!! — мягкое, к огромному облегчению, оказалось Даниилом, и он, судя по всему, был жив, и, как хотелось надеяться, здоров.
— Сейчас... не кричи так... — с трудом, всё ещё испытывая некоторое головокружение, я откатился в сторону, освобождая придавленного ночного, и, оглядываясь по сторонам, привалился к чему-то, кажется, каменному.
Было темно. Звуки нашего шевеления и уже затухающее эхо падения по спирали уходили вверх, становясь глуше, тише и мягче. Я вытянул руку, пытаясь определить размеры этого места — под пальцами оставалось пусто. Навь где-то в темноте сперва поёжился с тихим шорохом одежды, а потом что-то влажновато хрустнуло, как ломаемый прямо в мускулах хрящ.
— Где это мы?
Звук повторился, на сей раз усиленный эхом, и, рикошетя от круговых, как мне показалось, стен, поднялся вверх, пару раз затихнув и вновь обретя прежнее звучание.
— Это я должен спрашивать! Что ты сделал такое, что тебя, как грязь в кухонную тряпку, впитало в стену?
— Ох, Богини!.. — невнятно пробормотал откуда-то сверху Даниил. — Кажется, мы под холмом!..
— Небо... — я сел, с силой потирая виски. Чтоб ночному потом по ночам не елось... Кто его дёрнул ковыряться в той стене? Так, тишина... Ничего не чувствуется — только где-то высоко ещё шепчут смешавшись в совиное уханье и щёлканье наши же голоса. Проведя по воздуху, как будто у меня под ладонью оказалась выгнутая спинка кошки, я зажёг на сложенных щепотью пальцах левой руки светло-голубой огонёк. Вздрогнув несколько раз, он стал ровно рассеивать, иногда прорываясь коротким всполохами маленьких искр, окружающую темень. Темноту, которая могла сравниться с тем, что мы видим в материнской утробе, ещё не родившись и не познав своими глазами иных красок, кроме неё.
Мы оказались на пыльной небольшой — метра четыре в диаметре, площадке. Грубо, словно когтями, обтёсанные стены выглядели как состоящие из одного монолита. Этот каменный шепчущийся мешок уходил в темноту над нашими головами, нигде не смыкаясь. Встряхнув рукой, я отпустил огонёк и подул на него, задавая направление. Взмах — и на пальцах уже присело новое бледно-голубое светящееся образование. Синевато-холодные отблески мерцали далеко вверху — всё уменьшаясь, огонёк быстро поднимался, чуть колеблясь иногда или начиная плясать по кругу, словно подхваченный сильным ветром. Как пепельные хлопья в широкой и короткой трубе. Свет постепенно исчезал — но не потому, что сила оставляла сплетённое заклинание, а из-за огромного расстояния, почти на грани обозримого. Что же это за пересохший колодец, на самое дно которого мы упали?
— Богини... Я уже бывал в таком месте... — Навь скользил испуганным взглядом по глубоким трещинам в стенах, не замечая, что поворачивается вокруг себя уже не в первый раз. — Мы провалились в такую же ловушку... Но это..! Я даже не почувствовал, когда она сработала...
Я уже не слушал его — каменная твердь за спиной становилась на мгновения иллюзорной, сменяясь пустотой. Оттуда кто-то буравил спину и затылок тяжёлым взглядом. Горячечное, болезненное тепло тянулось к лопаткам сквозь одежду. Возникало ощущение, что я сижу на корточках на самом краю бездонной пропасти. Стоит качнутся, и упадёшь туда... Я отшатнулся, вскакивая на ноги и оборачиваясь. Из глубоких трещин, ещё более тёмных, чем сам камень, сочилось странное свечение — призрачное, полупрозрачное, оттенка крови из перерезанного горла.
