Стучит, гремит, откроется

В конце концов, понявши, что Меланья не передумает, стали думать, как наиболее ускорить и обезопасить менее чем полуденный переход до пущи. Ярила вспомнила, что у них в услужении есть некогда живший в Жувече старый верный слуга, некий Имерик, который хорошо знает околоток и сумеет провести самым коротким путем, а в случае нападения разбойников укроет панн от вражеских очей. Слуга этот был, по правде, трусоват и долго не соглашался выбраться из-за защитной стены. Но был он также падок до платины, чем и удалось уговорить его.

Меньше людей — меньше внимания привлекается, и прятаться легче. Поэтому Меланья отказалась от охранения — по мнению свекрови, безрассудно. Прощаясь с невесткой, Ярила плакала, ибо успела привязаться к ней; Славор был спокоен донельзя.

Верховые тронулись вечером, в тихих теплых сумерках. Ночь обещалась безоблачная, а провожатый умел ориентироваться по звездам. Кроме того, в темноте легче уйти от преследования.

Женщины облачились в жупаны, скрыв волосы под шапками; все вооружились, каждый двумя пистолетами, Имерик, кроме того, саблею. С собой взяли только оружие и немного денег, не хотели нагружать лошадей, которым и так предстоял трудный переход. За Меланьей на привязи бежал Ласт, вещунья связала ему пасть веревкой, дабы не выдал их лаем. Молодой женщине все это напоминало тот день, когда они с наставницей вознамерились свершить прогулку в дальнем бору. Только теперь во много раз страшнее было.

Они двинулись рысью по тропе, отхожей на запад от дороги, а когда Волковы скрылись из глаз, полетели, точно быстрокрылые птицы, гонимые ветром. Тропа время от времени обрывалась, местами она заросла крапивой и бурьяном, но провожатый знал нужное направление.

Ехали молча, по временам позволяя лошадям перейти на шаг. Прислуживаясь чутко к каждому шороху, Меланья поначалу вздрагивала от отрывистого лисьего лая, хлопанья крыльев, писка, словом, звуков, которыми полнилась спящая степь и которые резко выделялись из ночной, практически непрерывной песни жаб и сверчков. Один раз прямо из-под копыт лошади Имерика с истошным криком вылетела перепелка, и у Меланьи чуть не остановилось сердце.

— Холера твоей матери! — ругнулся проводник. Оглянувшись на панн, пояснил сварливо: — Перепелка, чтоб ей...

Казалось, сотни комаров зудели над головами. Так как руки были в длинных, до локтя, перчатках, насекомые впивались в шею и лицо. Меланья пожалела, что за сборами забылась и не последовала примеру Имерика, который густо смазал лицо дегтем и оттого стал черным, как ночь.

— Нет ли у вас дегтя, а, пане? — шепотом обратилась она к провожатому, нагнав его. Тому польстило столь почтенное для слуги обращение, и он без лишних слов извлек из кармана законопаченный глиняный кувшинчик.

— Слава Вилясу! А то вовсе заели, смаргивать не успеваю! — возрадовалась Ежка, вместе с Меланьей смазывая и себе лицо. Запах был ужасен, но комарам, по-видимому, он не нравился столь же, сколь и людям.

Этак через печину-две далеко на северо-востоке блеснул огонек костра. Оттуда же донеслось ржание.

— Тихо, — шепнул Имерик, направляя лошадь в противоположную сторону. Остановившихся на привал, кто бы это ни был, лучше объехать по широкой дуге, что и сделали.

За полночь, вблизи от пущи, когда снова перешли на рысь, ибо лошади устали, Меланья неожиданно различила в траве слева алый глаз. Через мгновение еще и еще, и еще... Глаза эти моргали, краснея и потухая... Хорт глухо заворчал, напрягшись...

— Угли! — не удержавшись, вскрикнула Меланья, чувствуя запоздалый укол интуиции.

Будто в ответ, свистнула стрела, и провожатый, захрипев, начал заваливаться вбок. Кобыла Меланья взбрыкнула, заслышав запах крови, и вторая стрела ушла в траву. Тут уж наши панны погнали лошадей, немилосердно хлестая их нагайками, во всю прыть. Пес широкими скачками понесся за хозяйкой, точно волк, нагоняющий жертву. Вслед за ними с улюлюканьем ринулись разбойники, выскочившие из высокой травы, где затаились, как бесы. Было их четверо, а со страху женщинам казалось, что не менее двух дюжин.

Пуща, как выяснилось, была совсем близко. Темная стена ее заслонила звезды и, стремительно приближаясь, скрывала все больше ясного неба.

"Слава Вилясу!" — подумала Меланья, когда глаза смогли отличить деревья опушки. И тут же вещунья почувствовала, что уставшая кобыла вот-вот упадет. Бежала она все медленней, раз споткнулась. Разбойники, начавшие было отставать, теперь настигали. "Хоть бы выдержала, хоть бы выдержала!.. Не падай, милая, держись, хорошая, спасение близко!"

Наконец панны нырнули в темноту под кронами. Некоторое время ехали вслепую, лошади едва боками не терлись, ибо женщины боялись не только лиходеев, но еще и потерять друг друга. Когда очи свыклись с мраком, Меланья дернула Ежку за рукав, сворачивая к беспорядочной груде замшелых валунов. Груда эта находилась на пригорке и могла на некоторое время скрыть всадниц от глаз преследователей. Под нею обнаружилась пещерка, в которой поместились и лошади, и спешившиеся панны.

— Куда они делись?

— Не знаю. Глянь за кустами...

Женщины сжали кобылам морды, чтоб не заржали, и, едва дыша, молились отчаянно. Малейший позвон сбруи мог выдать их.

Раздались шаги, один из преследователей остановился у валунов и, как видно, попытался разглядеть бежавших впереди.

— Ну, чаво у тебя?

— Никого.

— И здеся тож.

— Топота не слышно... Уйти не могли, кобылы уже падали; не иначе, схоронились где.

— И пущай. Верно, бесы с ними, ибо прятаться тут негде.

— Может, у них бы что ценное нашлось? — в голосе послышались дразнящие нотки.

— Бес с ними, — вступил в разговор третий преследователь. — Мы и без того доволе награбим.

Голоса потихоньку удалялись, пока не стихли вовсе. Панны дружно перевели дух, Меланья уткнулась лбом в лошадиный бок.

— Слава Богу, — только и смогла выдавить Ежка.

— Как же мы теперь, без провожатого?

— Да уж как-нибудь. Виляс с нами.

Они вывели лошадей из пещерки и, привязав их, уселись рядышком на землю. Ни одна не чувствовала в себе сил ехать дальше. Меланью знобило.

Невдолге обутрело; меж деревьями заскользила пара-тройка неприкаянных. Ежка поднялась и подала спутнице руку.

— Надо трогаться. Нечего тут сидеть, зверью и нечисти на поживу.

— Дороги не знаем, заблудимся.

— Кто из нас постоянно повторял, что надо верить в благополучие, ибо неверием на себя внимание Рысковца обращаешь?

За их спинами солнце первым робким проблеском обозначило утро. Лошади, бывшие едва не на последнем издыхании, отошли и бодренькой рысцой понесли седоков на запад. Путь был трудный, ибо часто не находилось даже звериных троп, и приходилось ехать сплошь по бездорожью, изобилующему ямами и выступающими корнями.

Ежка приотстала, ибо кобыла ее споткнулась, и Меланья натянула повод, ожидая, когда наставница нагонит ее.

В ближних кустах затрещали ветки, напоминая об одной из первых встреч с Зоеком. Но лошади отреагировали куда беспокойнее, чем в тот раз. Давясь лаем, хорт яростно рванул привязь и, сдерживаемый ошейником, аж на задние лапы поднялся. Ежкина кобыла встала на дыбы, не ожидавшая этого наставница выпала из седла, что ее и спасло, ибо в то же мгновение человекоподобная тварь серой молнией мелькнула над лошадиной спиной, и, будь на ней всадница, скинула б ее наземь. Меланьина гнедая тоже взбесилась, порываясь умчать подальше, а Ежкина, не сдерживаемая поводьями, это и сделала.

Оборотень с урчанием накинулся на Ежку, не успевшую толком прицелиться. Меланья в последний миг поочередно разрядила оба пистолета в его сгорбленную спину. За двумя выстрелами последовал третий — наставница таки спромоглась выстрелить, приставив дуло прямо к груди твари. Взвыв, оборотень всей тяжестью рухнул на Ежку, заливая ее хлещущей из ран и пасти кровью.

Общими усилиями женщины перевернули тушу, Меланья помогла наставнице встать на дрожащие ноги.

— Если после такого не доедем, — прошептала Ежка, бестрепетно позволяя Меланье вытереть ей лицо, — то я даже не знаю...

Отыскав вторую лошадь, недалеко отбежавшую, и немного отойдя от случившегося, панны двинулись дальше. До полудня ничего особенного не приключилось, а потом внезапно выехали на тракт. Обе женщины так устали от бездорожья, что только для вида поспорили, безопасны ли лесные большаки от разбойников. Дорога внушала уверенность хотя бы потому, что оканчивалась селом или городом, тем самым лишая опасения заплутать и пробродить в пуще до скончания дней.

Скоро после того едва уловимо потянуло домашним духом.

— Жилье близко, — с толикой радости сказала Меланья. Когда выехали на горку, вешунья толкнула наставницу локтем, указывая на выгибающийся коромыслом светлый, печной дым.

— Гляди! Может, избушка добрых людей.

— А может и недобрых, — зловеще буркнула Ежка.

— Подойдем обходными путями и глянем, не показываясь. Надо разузнать, по какой дороге едем, сколь тут безопасно и далече ли до города; может, напросимся на ночлег — проводить в этом клятой пуще вторую ночь я не хочу совершенно.

Так и поступили. Оставив пса и лошадей невдалеке и зарядив на всякий случай пистолеты, притаились в подлеске и стали вести надзор за избушкой. Избой-времянкой, уместнее сказать, ибо угадывалось, что внутри если не две комнаты, так одна большая. На подворье не видно было ни собак, ни коней, ни какой иной животины, одначе, глядя на утоптанную прогалину с колодцем, бревном-корытом для воды и коновязью, осталось только гадать, сколько человек наезжает сюда и как часто.

— Не нравится мне это, — шепнула Ежка. — Что дар говорит?

— Ничего.

Помолчав, наставница вздохнула.

— А все-таки, как не крути, стара я для подобных развлечений. Одно дело ездить за грибами в знакомый лесок, а другое... От лежания на тутошней земле даже кости ломит.

— Доберемся — и будешь неделю отлеживаться, если захочешь.

— Скажешь тоже, отлеживаться...

Какое-то время было тихо, а там из сеней вышла черноволосая девка с коромыслом. Покудова она под скрип в̀орота набирала воду, Меланья решалась выйти из укрытия.

Вот незнакомка вскинула коромысло на плечо и повернулась к избе; вещунья в мгновение подорвалась на ноги, вышла в лопухи за прогалиной и окликнула:

— Ей, красна девица!

Расплескав немного воду, девка обернулась, окинула приближающегося быстрым взглядом. Меланье вдруг ярко вспомнилась тяжелая рука Зоека, некогда толкнувшая в спину, и вещунья ничком рухнула в лопухи. Не прогадала — свистнул нож, брошенный коротко, без замаха, почти незаметным движением.

— Хорош шалить, не то пристрелю тебя, славница, как собаку. — Спокойная Ежка появилась из подлеска с наведенным на девку пистолетом.

— Чтоб вас! — сдвинула тонкие брови не шелохнувшаяся "славница". Складки пролегли у рта ее, лицо стало угрожающим, хищным, как у выщерившейся волчицы. — Вы кто? Чего надо?

— А ты кто?

— Пришлый первым отвечает!

Меланья, поднимаясь, сказала чуть хрипло:

— Мы в тебя ничего не метали.

— А я к вам в гости не заявлялась в крови с головы до ног, да еще и дегтем перемазанная, — не сдавалась девка.

— Мирные мы. — Так как Ежка не убрала пистолет, заверение вышло не шибко правдоподобным. — В Жувеч путь держим, да провожатого потеряли; а кровь — оборотничья, еле отбились от твари.

— Одни?

— Одни.

— Чудное дело, — неожиданно смягчилась незнакомка, опуская ведра на землю, — голоса женские, а одеты вы по-мужски. Я сперва за чужого парня тебя приняла, — как-то просительно сказала Меланье, будто это объясняло недружелюбный прием. Панны переглянулись, Ежка сунула пистолет за пояс, вещунья хмыкнула и спросила, махнув рукой в правую сторону:

— Скажи, что за дорога тут, неподалеку, и доедем ли по ней до ночи до какого города?

— С неба вы, что ли, свалились? Дорога эта — южный тракт пущи, единожды направо свернете и будете в Жувече; до темноты, может, успеете, — если не мешкая, то аккурат полдня.

— Кобыл напоить разрешишь?

— Мне не жалко, но вы бы поторопились, — без видимой натуги девка опять подняла коромысло на плечо, — сейчас побратимы мои вернутся... Путь через реку пролегает, там напоите.

— Благодарствуем. Нас уже тут нет, — кивнула Ежка.

— И если топот заслышите, лучше спрячьтесь где! — вслед им крикнула девка.

Панны последовали совету и схоронились, едва услышав топот. Меланья лишь благодаря гласу дара поняла, что это те побратимы, о которых говорила девка, — внешне они мало отличались от мирных жувечских жителей.

Погодя вещунья сказала Ежке:

— Когда доберемся, ты ляг на шею лошади и притворись бессознательной. Не каждый сходу поверит, что двум женщинам удалось от оборотня спастись, а так — скажу, что ты ранена, что мы вместе с другими беженками ехали из Кишни, напоролись на разбойников и единственные из всех спаслись.

— Разумно.

Река, через которую проложили внушительный мост, пришлась очень кстати, ибо панны наконец сами утолили жажду и изнемогших коней напоили. Меланья развязала веревку на морде хорта, и пес хлебал долго и жадно, а потом ни в какую не давался хозяйке в руки.

— Ну и бес с тобой. — Молодая женщина закинула веревку в кусты. — Будем надеяться, что больше ни от кого прятаться не придется.

Через сколько-то печин смеркло, и панны, так боявшиеся не успеть, к величайшему облегчению различили вдали огни караульных на жувечской стене. "Кто б знал, что буду так радоваться, в следующий раз приехав в этот мрачный град", — думала Меланья, продевая повод Ежкиной кобылы в кольцо при своем седле: наставница уже прикидывалась бессознательной.

Но к закрытию ворот они все равно припозднились, пришлось вступать в перебранку с караульным.

— Вы хто? — второй раз за день осведомились у Меланьи со стены. — Никого после заката впущать не дозволено!

Вспомнив изречение Стольника, — дескать, его имя и должность открывают любые двери — Меланья собрала по сусекам не убиенные усталостью остатки достоинства и произнесла:

— Я — панна Меланья, нахожусь под попечительством пана Стольника, писаря всемилостивейшего князя. Мы вместе с другими женщинами бежали из Кишни, да наткнулись на разбойников и единственные спаслись...

Не успела она повелеть, чтоб им отворили, как караульщик, мужик с одутловатым заросшим лицом, расхохотался так, что аж закашлялся.

— Ну да, под попечительством... Знаем мы, как придворные от войны бегут, в каретах да со слугами.

Слова мужика поубавили спеси и гонора в голосе Меланьи. Немного смешавшись, она ответствовала:

— Перебили всех...

"Впусти, добрый человек, не оставь зверью на съеденье!" — едва не сорвалось с языка, но молодая женщина вовремя спохватилась, что упрямый караульщик не поддастся мольбам, и унижение будет напрасным.

— А то раненая с тобою, чи шо?

— Раненая, кровью истекает.

— Все равно — не положено!

— Что тут у тебя? — гаркнул смутно знакомый голос, и караульный вытянулся по струнке и без запинки выложил кому-то, паннам не видимому: