Привяжи меня!

— Разденься и встань на колени у моего кресла, пожалуйста, — предвкушение растеклось теплом внизу живота... и он поспешно подчинился.

— Вот уж не думал, что сегодняшний день закончится для меня так, — заметил Оуэн, играя с волосами Стерлинга, поглаживая, иногда дергая за пряди. — Если бы я составлял список самых желанных подарков на Рождество, то красивый саб, ждущий у моей постели, чтобы его отшлепали, шел бы первым пунктом. — Оуэн приподнял подбородок Стерлинга двумя пальцами, заставив его запрокинуть голову. — Нет... не просто любой саб. Ты. Мой мальчик. Мой Стерлинг.

Благодарный стон сорвался с губ. Стерлинг посмотрел Оуэну в глаза, мысленно обвел каждый миллиметр его лица: крупный нос, легкий излом верхней губы, мягкий изгиб нижней. Ему хотелось столько всего сказать: "Спасибо, пожалуйста, отшлепайте меня". И самое важное, что, он знал, Оуэн еще не готов услышать, отчего, впрочем, оно не становилось неправдой.

Ему казалось, признайся он Оуэну в любви, и это будет последним гвоздем в крышке его гроба, последней каплей, что точно наведёт на Оуэна скуку. А как только тому станет скучно, он больше не захочет его.

Поэтому Стерлинг просто закрыл глаза, облизнул губы и стал ждать, когда Оуэн скажет, что делать дальше.

— Мы так и не вручили друг другу подарки, — сказал Оуэн. Стерлинг очень хотел, нет, ничего особенного или дорогого, просто подарить хоть что-то, но Оуэн сказал "нет", почти приказал, когда Стерлинг попытался спорить. — Можешь считать сегодняшнюю порку своим подарком мне, если хочешь. Потому что я собираюсь ею насладиться. — Оуэн обвел его губы пальцем, и от этого неспешного движения у Стерлинга внутри все заныло. — И ты тоже, — добавил Оуэн с легкой улыбкой. — Сделаем это наверху. У тебя есть пять минут, чтобы почистить зубы, а потом я жду тебя на коленях у своей постели.

Пять минут — это достаточно много, но Стерлинг все равно не стал медлить... он все еще чувствовал вкус мятной пасты во рту, когда его колени коснулись мягкого прикроватного коврика в спальне Оуэна. Воздух холодил обнаженную кожу, но его члену было все равно, пока Стерлинг ждал, когда почувствует на себе тяжесть ладони Оуэна. Ну, по крайней мере он думал, что это будет именно ладонь Оуэна, а не что-нибудь еще. Однажды Оуэн отшлепал его за непослушание щеткой для волос, и ему повезло, что на следующий день было воскресенье, потому что он бы ни за что не смог отсидеть пары на жестких стульях аудиторий. Лиловые синяки продержались больше недели.

Оуэн все еще не поднялся, наверное, запирал замки и выключал свет. Чемодан Стерлинга, который он наконец вытащил из машины, закрытый стоял у стены. Ненужное напоминание о том, что он здесь лишь временно, а не навсегда.

Стерлинг напомнил себе, что Оуэн назвал его "своим". Это помогло, немного.

Звук шагов на лестнице заставил Стерлинга судорожно сглотнуть. Боже, как он обожал этот момент... когда ты все еще ждешь, но знаешь, что скоро ожидание закончится, и ты получишь то, что тебе нужно. Он закрыл глаза, пытаясь успокоиться, обычно в этом ему помогало прикосновение руки Оуэна. Ничего не выходило; он не мог добиться этого в одиночку.

Ему нужен был Оуэн.

Тот, видимо, завернул в ванную, и Стерлинг, зажмурив глаза, стал напряженно прислушиваться к шуму льющейся воды. Когда Оуэн наконец вошел в спальню и захлопнул дверь, Стерлинг открыл глаза и закусил губу, чтобы сдержать всхлип. Он услышал, как Оуэн выдвинул ящик стола и стал искать там что-то, что, Стерлинг знал, предназначено для него... для его удовольствия.

— Ты готов, — сказал Оуэн, одобрительно, с восхищением... ведь так, да? Оно нужно было Стерлингу от Оуэна не меньше боли и контроля. — Я вижу даже отсюда, но ты слишком напряжен. Мне нужно, чтобы ты расслабился.

Оуэн подошел к нему и встал у Стерлинга за спиной.

— Я собираюсь воспользоваться этим и своей рукой, но я еще не решил, в каком порядке и сколько раз. — На постель перед Стерлингом легли черная блестящая деревянная щетка для волос и маленький затянутый кожей паддл раза в два больше щетки. Он смотрел на них так пристально, что перед глазами поплыло. Это будет больно, но Стерлинг просто сгорал от желания узнать, каково будет почувствовать прикосновение паддла — так же скоро будет гореть его кожа под ударами. У Оуэна имелись и другие вещицы; он как-то показывал некоторые из них Стерлингу: флоггер из мягких, толстых полосок кожи; стек, обещающий обжигающую боль, но один вид которого возбудил Стерлинга до такой степени, что уже через несколько секунд член истекал смазкой. А Оуэн показал и убрал, сказав "позже" и оставив Стерлинга мучиться от ожидания.

— Но сегодня Рождество, — заметил Оуэн, положив руку Стерлингу на плечо, — и я очень тобой доволен. Так что можешь выбрать что-нибудь еще под конец, когда ты будешь плакать и умолять, извиваясь у меня на коленях, а твоя кожа будет красной и горячей. Я сам решу, сколько еще ты в силах вытерпеть, но ты можешь выбрать, чем именно я нанесу последние удары, а после я разрешу тебе кончить. — Стек и флоггер присоединились к щетке и паддлу на кровати.

Знать, что ему позволят кончить, для Стерлинга стало той самой вишенкой на рождественском торте, хотя он бы не возражал, даже если бы Оуэн оставил его ни с чем. Он кивнул и сказал то, что тому так нравилось слышать:

— Да, Оуэн.

— Думаю, на стуле будет удобнее, — задумчиво протянул тот. — Принеси его сюда, пожалуйста.

Стерлинг встал и сходил за стулом — старинный, деревянный, с мягким сидением, обитым цветочной тканью, он стоял у шкафа. Иногда Оуэн садился на него, надевая по утрам туфли, а иногда ему нравилось сидеть на нем, пока Стерлинг лежал у него на коленях, послушный и готовый на все.

— Да, сюда. — Оуэн сел и показал рукой на свои ноги, Стерлинг моментально принял нужное положение, устроившись поудобнее. Нет, на самом деле им обоим было не слишком-то удобно, но Стерлинг знал, что ощущения будут куда приятнее, если постараться, чтобы запястья и лодыжки не ныли от перенапряжения.

Просто мучением было лежать вот так и ждать первого удара. Стул стоял у кровати, так что Оуэн мог с легкостью дотянуться до игрушек, которые приготовил; и Стерлинг никак не мог угадать, чем из них Оуэн воспользуется первым, разве что тот сам захочет предупредить его.

Первой была ладонь, что-то сродни растяжки перед забегом в несколько кругов, хотя Оуэну хватило бы и этого, чтобы привести Стерлинга в нужное ему состояние. Однако, как тот один раз сухо заметил, иногда это становилось болезненным для его руки, а они добивались вовсе не этого.

Шлепки сыпались один за другим, как капли на сухую землю, его кожа словно впитывала в себя каждый. Если бы он жил с Оуэном, то они занимались бы этим каждый день, может быть... по крайней мере в своем списке желаний на Рождество первым пунктом Стерлинг поставил бы именно это, пусть ему и известно, что это крайне маловероятно. Хотя не то чтобы студенты не могли снимать комнаты, а у Оуэна было полно места; цокольный этаж был почти закончен, там даже сделали встроенную ванную, не хватало только сантехники. Оуэн рассказывал, что его родители хотели сделать там гостиную и спальню для гостей, потому что некоторые приезжали довольно часто и оставались неделями.

Ягодицы, бедра; сильнее, кожа стала такой чувствительной, что каждый удар казался все болезненнее, с губ Стерлинга рвались гортанные звуки, он пропускал боль через себя, позволяя ей уносить все неприятности прошедших дней.

Последовала пауза, Оуэн нежно потер его горящий зад и поясницу:

— Отлично, — сказал он. — Хороший мальчик. А теперь я продолжу, и мне нужно, чтобы ты отсчитал пятнадцать ударов, пожалуйста.

"Он всегда так вежлив", — подумал Стерлинг, дожидаясь следующей игрушки. Может, это будет щетка для волос — твердая и тяжелая? Или паддл? А есть ли у него самого предпочтения, или в конце ему будет все равно?

Было ясно одно — удар будет куда сильнее любого шлепка... Стерлинг понял это по тому, как Оуэн отвел руку для замаха. Что-то со свистом опустилось на его уже горящую задницу, пронзая тело болью и выбивая воздух из легких. "Паддл", — рассеянно отметил Стерлинг, голова закружилась. Перед глазами заплясали черные точки, и он понял, что задерживал дыхание, пока паддл не коснулся его кожи; он резко втянул в себя воздух, кислород наполнил легкие, и взгляд прояснился.

Все это время Оуэн ждал, пока он придет в себя, почувствовав, что что-то не так. Теперь он продолжил — четыре удара через равные промежутки времени. Было странно... паддл бил не так больно, как ладонь, но у Стерлинга каждый раз перехватывало дыхание. Ощущения стали такими яркими, к тому же паддл был гораздо больше ладони.

И производил куда больше шума, что тоже казалось частью всего этого. Стерлинг задумался, на что это было бы похоже, если бы он не мог слышать; Оуэн как-то отшлепал его с завязанными глазами, и теперь Стерлинг часто зажмуривал их, чтобы отгородиться от всего, кроме прикосновений ладони Оуэна, но если бы он не мог слышать, может, ощущения стали бы еще острее, или наоборот?

Надо поговорить об этом с Оуэном... он любит обсуждать то, чем они занимаются. Стерлинг видел, как тот наслаждается их беседами, и стоило ему сказать, что он хочет что-нибудь попробовать, со временем это всплывало во время сцен. Он никогда не забывал, насколько то, что они делали, отвечало прежде всего его собственным желаниям; и от этого его долг перед Оуэном становился еще больше.

С завязанными глазами, заткнутыми ушами... Боже, может, Оуэн еще и вставит кляп ему в рот, чтобы лишить единственной отдушины, оставив Стерлингу только осязание и больше ничего?

Следующий удар заставил его тихо вскрикнуть, потому что паддл действительно глубоко впился в кожу.

— Сосредоточься, — сказал Оуэн строгим голосом. Растворяться в ощущениях разрешалось; позволять своим мыслям мешать им — нет, а Оуэн всегда чувствовал разницу — один бог знает как, но чувствовал.

Стерлинг не мог выдавить из себя извинение; он не мог говорить, но сумел выжать из себя покаянный стон и подставить зад под следующий удар, заставив Оуэна тихо рассмеяться и прошептать "такой нетерпеливый", как будто это было для него новостью.

Еще два, и Оуэн остановился и спросил:

— Сколько?

Стерлинг отлично научился считать про себя, думая при этом о своем.

— Четырнадцать. — И все же самым сильным оказался пятнадцатый, достаточно сильным, чтобы вырвать у Стерлинга крик, и он почти вздохнул с облегчением, зная, что эта часть закончилась. Однако еще две ждали своей очереди, и следующей была щетка, поэтому он заранее представлял, какими будут ощущения.

Его член, видимо, тоже представлял, и ему явно нравилась эта идея.

Стерлингу так хотелось почувствовать жжение от шлепка щеткой, что он поерзал — совсем чуть-чуть, — предвкушая боль. Это движение принесло немного облегчения напряженному члену, и Стерлинг хрипло застонал.

— Я разрешил тебе кончить после этого, — напомнил ему Оуэн. Он потер гладкой прохладной стороной щетки ягодицы Стерлинга, а потом перевернул ее. Щетинки царапали нежную кожу, пока Оуэн безжалостно водил щеткой, и Стерлинг задергался и протестующе застонал: — Не раньше, — договорил Оуэн. — Лежи спокойно, пожалуйста.

Это было тяжело; хотелось двигаться, бороться с болью, даже несмотря на то что она была желанной, но он старался. Первый шлепок щеткой свел все его старания на нет. Слезы потекли из глаз, руки сжались в кулаки.

— Боль такая сконцентрированная, да, — говорил Оуэн, работая рукой. — И острая; это не моя ладонь и не славный упругий паддл. Не такая сконцентрированная, впрочем, как от стека, но не думаю, что ты готов к этому.

Обычно Оуэн не говорил так много, но Стерлинг заметил, что его слова помогают отвлечься, хотя голос Оуэна и был едва слышен сквозь шум крови в ушах. Он хотел добраться до того места, где боль прекращалась, где каждый удар становился маленьким оргазмом, заставляя всем телом дрожать от удовольствия, сотрясая весь мир. Так близко.

— Пятнадцать, — сказал Оуэн вслух, а Стерлинг — про себя. Его прохладная ладонь прошлась по горящей коже. — Думаю... да, думаю, ты вытерпишь еще шесть ударов. Что бы ты хотел, чтобы я использовал, Стерлинг? — Его рука продолжала гладить ягодицы Стерлинга, пока Оуэн ждал, когда он отдышится, чтобы ответить, щекоча, играя: нежно пощипывая, похлопывая, иногда так сильно, что это можно было принять за шлепки, иногда медленно проводя пальцем по впадинке между ягодиц, добираясь до места, которое до сих пор ныло от сладкой, глубокой боли, напоминая Стерлингу, как приятно, когда тебя наполняют, имеют, берут.

Ему хотелось, чтобы что-нибудь оставило следы, следы, до которых он мог бы дотрагиваться следующие несколько дней, чтобы вспомнить, что принадлежит Оуэну.

— Стек, — хрипло выдавил он. — Пожалуйста.

Ладонь Оуэна замерла.

— Эээ. Мне кажется, это не самая хорошая идея...

— Пожалуйста. — Стерлинг повернулся и попытался заглянуть в лицо Оуэну, но не смог из того положения, в котором лежал, а двигаться ему не разрешали. — Пожалуйста, Оуэн. Я хочу этого. Разрешите мне опуститься на колени. Разрешите показать, как сильно я хочу этого от вас.

— Будет больно, — сказал Оуэн, и что-то в его голосе подсказало Стерлингу, как больно будет и как сильно Оуэну хочется это сделать. В самом начале их отношений он никак не мог объяснить себе то чувство защищенности, которое дарил ему Оуэн, причиняя боль, оставляя синяки, отметины, вызывая слезы. Будь это кто другой, Стерлинг бы испугался, но Оуэна он не просто любил, он ему доверял. Целиком и полностью. Безгранично.

Это и позволяло ему просить больше, чем он мог стерпеть. Возбуждение делало Стерлинга опрометчивым, но он всегда знал, что Оуэну известно, где пролегают его границы, даже лучше, чем ему самому. Оуэн возбуждался, шлепая его, заставляя кожу гореть, но контролировать Стерлинга, укрощать его, сдерживать его порывы нравилось ему еще больше, и Стерлинг знал это.

Однако сейчас он хотел именно этого. Стек. Шесть ударов. Сможет ли он вынести еще шесть ударов по уже звенящей, кричащей от боли коже? Может быть и нет. Но он мог просить об этом, зная, что Оуэн пойдет ровно на то, что необходимо, чтобы привести его к такой желанной разрядке.

— Пожалуйста, — сказал он, вкладывая в это слово все, что сейчас испытывал. — Оуэн, я смогу. Я хочу этого. Мне это нужно. — Его затрясло, дрожь прошла от головы до самых кончиков пальцев на ногах — даже член дрогнул.

На мгновение Оуэн задумался, и Стерлинг уже был почти уверен, что ему откажут, когда Оуэн сказал:

— Шесть ударов. Не забудь свои стоп-слова и не бойся использовать их, если потребуется. Обещай мне.

— Обещаю, — выдохнул Стерлинг. Сейчас он хотел этой яркости, этой новизны ощущений больше, чем чего-либо в жизни... он готов был пообещать что угодно, как бы безрассудно это ни выглядело, поэтому даже не задумывался об этом. Он не собирался использовать стоп-слова: ни одно, ни другое, никогда.

Он почувствовал, как Оуэн потянулся к кровати, и все его тело напряглось от осознания того, что сейчас произойдет.