Сирень метнулась к оставленному без присмотра, пользуясь тем, что пятиглавый титан пока не замечает маленькую её. Выдернула меч, толкнула материал подальше-побыстрее в разных направлениях. Взлетела выше. Повернула мир — чуточек в этот раз. Два толстых пучка нитей тянулось к пятиглаву: один из помещений ядра-источника, другой — из шлюза автономной зоны. Она размахнулась десинхронизатором и обрубила первый. Понеслась в сторону второго, дрожа от недовольного рёва. Рёв вызвал вибрацию некрожижи, а та едва не обратила киселём её могущественное тело! Адаптировалась на лету, обрубила второй пучок нити, отрезая имплантат от возможного контроля и, заодно, вниманье привлекая.

Три пары глаз уставились на неё: голубо-белые, символизирующие техническое происхождение имплантата; многоцветные, означающие хаос чуда, лежащего в основаньи волшебства; багровые — то власть имплантата над самим Сердцем. Безглазые головы были в чём-то опасней: изумрудный огонь и мрак пустотита — что это? Два цвета, составляющие якорит — какова их природа? Выяснит в бою!

— Ты или я, монстр! — выкрикнула она, содрогая некрожижу не хуже недавнего рёва. — Убьёшь — вернёшь свой облик и своё рабство, — и вправду, нити управления ползли обратно, но ползти они будут многие часы! — Падёшь — отдашь мне силу Сердце покорять!

У чудовища отсутствовал разум, но имелось как понимание, так и способность принимать решения. Оно было намного умнее Фаруса — уступало Ордо, да немного. И оно рыкнуло пятью главами, принимая вызов, превращая поединок — в ритуал.

Вниз! Упала камнем, а над головой беззвучно вспыхнуло и исчезло пространство-время — то ударила алая глава. Зелёная поддержала её толстым пучком зелёных же молний. Сирень выбросила перед собой мирок-город в качестве щита и скользнула ещё ниже. Зелёное пламя разорвало город на осколки, быстро пожирало их, да лишило чудище обзора: Сирень скользила меж падающих обломков, танцуя меж незримых лезвий, выпущенных волшебной головой, наслаждаясь мгновеньями, когда смерть в считанных метрах разминалась с ней. Хах, да в этих мгновениях — сущность её жизни!

Десинхронизатор — внутрь. Озеро-мирок — вовне! Вода вспыхнула от молний, мгновенно замёрзла и разлетелась на острые кусочки. Одним из таких кусочков, провернув мир себя вокруг, ринулась вперёд Сирень. Меж пламени и льда, интуитивно уклонившись от выжигателя пространства, каплею воды упала на зелёное туловище. И погибла.

Где-то там, вдали, в ничто обратился один из «братьев». Она пролетела сквозь огонь, испробовав его природу на себе. Пространство! Если голова-разрушитель пространство уничтожала, то эта — поджигала, меняя свойства этого... «нулевого состояния поля», в общем, такой же штуки, коей била подруга, поля безразличья проверяя. Такой же — только куда как агрессивней! Значит, пространственное пламя? Тем хуже для него!

Она не стала могущественней волей. Полученные от тождества силы не делали её сильней как иномага напрямую. Но косвенно — о, ведь ими можно было выжечь реальность не хуже, чем пространство! Теперь не обязательно было «втягивать» действительность, выпускать дымку нереальности. Полуразрушай — и твори, что пожелаешь! Будто бы не в реальности, а во сне, внутри сознания или отстойнике мыслей-чувств.

А затем её вморозило в огромную льдину. Чёртово туловище-маг! Сирень выпустила силу смерти, убивая сопротивленье мира своей лжи, и обратилась в лучик света. Кристалл льда взорвался. Вернув плоть, махнула десинхронизатором, обращая время пред собою в месиво, и пламя, сжигающее пространство, бессильно скатилось по щиту. Сама пространство резанула, очутившись близ пустотитового тела. Ещё раз резанула — на сей раз силой демиурга. Пустотитовая тварь, не успев на части разорваться, разлетелась на кусочки — простейшая добыча.

Зелёная молния мелькнула рядом. Рука вспыхнула, как спичка. Не колеблясь, руку оторвала, вновь пространство разрезая, обогнула рой роботов, выпущенный технотелом пятиглавой гидры. Новую руку на место, сосредоточить волю и убить любое сопротивленье ей — дроны развернулись против техноголовы, поливая его лазерами и ракетами. Жест десинхроном — ошиблась, зря! Красная голова торжествующе взревела, а пространство «сестры» схлопнулось, подменив Сирень. Хах, какое злое чудище!

Дроны принимают на себя молнии. Рывок. Взмах мечом — прочная металлочешуя плоскостью вневременья рассечена. Две жизни за две головы — плохой обмен, голов осталось три, а жизней запасных — меньше на одну! Заполнила пустоту, сломала механизм, но как убить живое чудо, потушить пространство и разрушение разрушить? Она-прошлая силой побеждала манипуляторов абстракциями, но она-настоящая — слабей. Значит, не сила, а ум победу принесёт!

Рывок. Для зелени хитрость не понадобится. Горит пространство, а пространство разрушать она умеет. Прочертила собою километры, располосовав зелёное пламя на клочки. Те вспыхнули ярче и пространство... сшилось воедино! Зато схлопнулось прямо перед ней! А позади — заклятье невиданных размеров, заставляющее некрожижу обратиться в алкагест — совершенный растворитель.

Нырнула в алкагест, волною звука став. Как потушить пространство? Отнять энергию. Процесс горения не связан с инореальностью, а значит... Рывок! Удар! Импульс веры вонзился в пламя, инвертируя его жар в холод Тверди изначальной. Секунда, и она спряталась от очередной магии за красивой зелёной статуей, вокруг которой замерзала даже некрожижа! Статуя-титан разлетелась на осколки. Она защитилась щитом вневременья, но голова-разрушитель подтвердила, что щит этот пространство выжигать нисколько не мешает. У неё осталась в запасе одна жизнь и два опасных туловища. Ей бы время! Да где же его взять? Используешь меч — рассыплется связь поединка-ритуала!

Вот же дура! Как говорится, сила появилась — ум ушёл, и безднов принцип равновесия не обвинишь — кое-кому бы научиться планировать сначала, а потом уж — в бой. Сила-то — универсальная в её руках! Учитель за такое тяжёлой палкою дубасил и был прав! Ну-ка... хах! Выкуси, чудовище!

Демиургова искра загорелась в её сердце-Сердце, ускоряя. Мир замер. Туловище-разрушитель нацелилось, чтобы закончить уже с ней — промедли хоть наносекунду... Спешно убралась с пути. Пространство схлопнулось уродливой трещиной мгновенно и для ускоренной Сирени — поэтому-то от такой атаки сложно защититься. Зато заклятье маготуловища, принявшее вид тысяч белых цепей, не неслось, а неторопливо росло в её сторону.

Довольно усмехнувшись, скользнула между покрывших поле боя пространственных трещин, оставляя за собой ещё одну. Остановилась над выдыхающей цепи пастью. Да уж, с таким «драконом» Аиста знакомить рановато! Тело из хаотично колеблющихся нитей — завораживало. Но она не стала пользоваться преимуществом скорости, чтобы запечатлеть его в памяти. Бой — это бой. Не до красоты и не для красоты. Лишь для победы.

Найти нужное чувство — невыносимо тяжело. Ничего удивительного — для Сирени оно даже не чуждо, а невообразимо чуждо! Она никогда не верила в чудеса, но никогда и не сомневалась в них. Верила в себя, не виня и не моля, — одинокая охотница за силой. Впрочем, она — иномаг. Для иномага разума найти нечто чуждое себе и сделать близким и родным — привычная задача.

Жизнь окрасилась в серые тона. Обыкновенность, привычность, твёрдая уверенность в границах и возможностях, чётко предопределённый путь, мир как часовой механизм, работающий без осечек, и никаких сюрпризов, никакой удачи-неудачи — лишь план, не холодный, не горячий — никакой. Ни надежды, ни мечты, ни уникальности, ни волшебства. Она сфокусировала серость и выплеснула импульсом уже не веры, а какого-то извращённого безверия. Многоцветные глаза погасли, а белые нити распались звёздной дымкой. Четыре из пяти!

Рывок. Успела! Туловище из клубящегося разрушения разрушило разницу временного тока между ними! Быстрейшее из пяти, последнее, опаснейшее, оно смотрело кровавыми глазами, принимая вызов. И самое отвратное, что убивать его нельзя! В смысле, если сумела бы как-то направить силу твари против самой себя или уничтожить разрушенье искрою демиурга — что достанется в итоге? Именно эта часть имплантата управляла левиафановым могуществом, убив её, она убьёт контроль, останется ни с чем! Ритуала хватит, чтобы устроить схватку, но чтобы воссоздать такую часть имплантата? Хах, такое разве что она-прошлая бы сотворила!

Сирень чувствует ритуал как лёгкую вуаль на своих плечах. Условия и границы. Эта же лёгкая вуаль проникает в управляющую программу имплантата. Умнейшая часть программы, находившаяся в роботуловище, погибла. Разрушеньем управляет та, что поглупей да понадёжней. Это не совсем хищник — после превращения и после ритуала. Неразумный, он не собирается мстить. Он отвечает ударом на удар, но сейчас — сейчас она остановилась. Красные глаза следят за ней, ищут мельчайший намёк на атаку. Так же, как в голову чудища не вмещается идея мести или поединка, нет в ней и другой идеи.

Ловит взгляд твари, столь похожей на огромную змею. Оставляет время в покое — змея-имплантат следует за ней, не пользуется преимуществом. Предсказуемая, но опасная. Неверный шаг — потратит последнюю «сестру». Демиургова сила формирует флейту. Она не умеет играть. Это чуждо ей, а иномагия — работает с чуждым и с иным. Аккуратными касаниями дополняет, подправляет ритуал. Будь имплантат полон, то заметил бы.

Первое дуновение некрожижевого воздуха. Первый звук. Алая змея смотрит неотрывно, не понимая, не осознавая. Музыка льётся, и змея покачивает головой ей в такт, выискивая угрозы. А угроз нет. Тихая в начале, музыка растёт и ширится. Сирень начинает движение. Плавное, как музыка, уже не только флейтовая, но призванная из её памяти, а затем из несуществующего, несбывшегося, из мечтаний в бездне упокоенных людей. Несчётные музыканты-иномаги погибли, и осколки их талантов, тени их душ, останки их воображения она черпает, направляет, воплощает искоркою демиурга.

Она играет на флейте, но и поёт, но и танцует, и образ её дробится и переливается. Сила левиафана помогает созидать. Мелодия кружится около змеи, ласкает её тело, проникает в её мозг. Сирень не хочет нанести ущерб. Она открывается — открывается тончайшему восприятию имплантата, не путает его намерений иллюзией. Она не желает зла. Она не хочет причинить вреда. Она играет и поёт, и успокаивающая, усыпляющая мелодия обволакивает монстра.

Секунды сменяются секундами, минуты — минутами, часы — часами. Она не торопится. Этот танец, танец на двоих, даёт ей время насладиться, отдохнуть и ещё более тонкими, чем восприятье твари, ходами — зачаровать и подчинить. Это не чистая ложь. Полуправда опутывает имплантат, и ритуал наливается силой. Не вуаль уже, а тяжёлая мантия, затем — колодки из хладного железа, цепи, опутывающие их двоих — цепи якоритовые. Нерушимые обязательства — великая награда.

Энергия разрушения змеи распадается на части. Она танцует, и энергия кружится, как песнь кружилась около противника её. Потоки чистой силы, потоки власти, методы контроля въедаются в кожу и кости, и золотые символы сменяются на исчерна-зелёные руны, струящиеся по телу, вьющиеся, сливающиеся с ней. Имплантат умирает, не умирая, присоединяется, переписанный, к совокупной мощи. Она заканчивает долгой низкой нотой, останавливая теченье рун. Победа.

Какое-то время просто висит пред Сердцем, опустошённая, наслаждается полученным. Синица в руках — не аист в небе. Аист на Земле — не Сердце в небе. Меньше сотой доли. Должно быть, тот самый «потенциал», измеренный научной установкой? То, что покорила и вобрала, оставаясь Сиренью, не превосходя пределов, границ не прорывая, собою оставаясь. Себя — не предавая? Или предавая, если её сущность требует не останавливаться, рваться вверх безудержно упорно?

— Хах, — разминает плечи, «пробуя на вкус» тугую пружину, поселившуюся в груди. Ей не нужны никакие реализаторы, чтобы прямо здесь воплотить мирок-другой. Она не созидатель. Она убийца, разрушитель.

Отбросив в сторону часть силы, ответственную за сотворенье, фокусирует ту, что ответственна за гибель. Кое-что должно сегодня умереть. Полигон — он подождёт. Сначала — границы, которое некто посмел установить на её мышление! Они думают, что ограничили её! Они думают, что изолировали знанье о себе и о своих целях! Как бы ни так!

Разрушение вновь срывает завесу с Солнца, но теперь она не собирается воплощать. Она собирается опереться, чтобы отразить! Солнце — на сей раз ледяная, белая звезда, не Бог и не Отец. Солнце — то, что освещает. Дух, пронёсшийся над бездною и разделивший её на Небо с Твердью всемогущим взглядом — и соединивший в единое Бытие одновременно. Это-то ей и нужно. Луч истины, свет, прорывающийся за преграды и обманки. Ирония — она лжёт реальности, чтобы раскрыть правду.

Ловит луч руками, ловит и направляет в хрустальный шар кристосорба. Это будет большой шар. Он растёт по мере накопления заряда — сама досоздаёт его, улыбаясь демиургической искре, в крови поющей. Вот шар сравнивается с ней высотой. Вот превосходит дом. Вот занимает объём внешнего ядра. Вот сравнивается с каким-нибудь мирком. Достаточно. Этого достаточно, чтобы получить ответ на любой вопрос. Какой задать? Про Проект? Про Результат? Про Нанимателей? Про успешность? Про то, использовали ли их с Аистом? Про то, что можно сделать с реалитом? Про четыреста тринадцать итераций? Она спросит про всё! Набирает воздух в лёгкие и...

— Впечатляющая работа, мисс Вефэа, — вкрадчивый, глубокий голос. Силуэт незнакомца набух бытием рядом. Солнце погасло. Шар точно смахнули в сторону, сбросили со стола реальности небрежным жестом. — Мы не ожидали, что вы зайдёте так далеко.

— Вы сами, — вглядывалась в силуэт, то чёрный, то сумрачный. Странным образом он был строгим мужским костюмом и чем-то наподобие чуда. Как туловище пятиглава, сотканное из белых нитей, — пригласили меня сюда.

— Некоторые считают, что метасудьба наших миров неизменна, — молвил незнакомец, одновременно цитируя и не цитируя. — Мои Наниматели не согласны. Они считают, что не существует судьбы, кроме той, которую мы выбираем сами — будь то человек... или кто-нибудь другой. Время от времени они поручают нам подталкивать вещи в определённом направлении, к определённой... метасудьбе.

Сирень поиграла со спектрами восприятия: сквозь костюм стало видно лицо незнакомца. Незнакомец не был человеком. Меньше человек, чем она сама! Лицо менялось, текучее, то мужское, то женское, то старое, то молодое, и всякая форма неестественна, ему не подходила! Точно маска, натянутая на что-то совершенно иное, но смутно узнаваемое. Что-то... из детства? Или стёртое ей-прошлой?

— К чему ты ведёшь? — бросила ему (или — им?). — Завязывай с философией, я ей досыта наелась.

— Нужный человек не в том месте может перевернуть мир, — молвил он раздражающе-загадочно очередной цитатой. Цитатой и, вместе с тем, именно тем, что пожелал сказать. — На Полигон вас привела воистину непредсказуемая случайность. Взмах бабочки, вызывающий ураган последствий — вот чем вы для нас стали, — он не знал о бабочке... или, точнее, Бабочке? Попал пальцем в небо! Или нет? Могла ли она полагаться на различенье правды-лжи в отношении него?