— Скорее, форменный разгром. Кампания безнадежно проиграна.
— Нет безнадежных кампаний, есть безнадежные дураки.
— Насчет войны спорить не стану, — хмыкнул Салиган, — вам виднее, но тут мы имеем именно разгром. Желаете взглянуть лично?
— Именно, дорогой граф. Я намерен показать этому юноше, как проигрывают состояния. Это весьма поучительно.
Ричард напрягся, ожидая, что эр расскажет про вчерашнее, но тот спокойно пошел дальше. В углу мелькнули удивленные глаза Валентина Придда, но он не подошел — здороваться с Вороном было выше его сил. Алва продолжал свое шествие, люди расступались перед улыбающимся герцогом так, словно тот шел с обнаженной шпагой, но за их спинами бежал шепоток. Дикон не сомневался — гости Марианны обсуждают явление маршала. Как ни странно, это льстило. Святой Алан, жить, ни на кого не оглядываясь и над всеми и всем смеясь, — как это, должно быть, жутко и восхитительно!
— Всеблагий и Всемилостивый! — Полная брюнетка с бархатистой кожей и огромными глазами всплеснула унизанными браслетами ручками, одну из которых Алва не замедлил поцеловать.
— Счастлив засвидетельствовать свое почтение звезде Олларии.
— Нет, это я счастлива. — Ричард сообразил, что это и есть прославленная Марианна. Она и впрямь была красива, но юноше припомнились голубые глаза и пепельные волосы Катарины Ариго. Роскошная роза и бледный гиацинт… Кому нужна роза!
— Я отчаялась увидеть вас в этом доме.
— Отчаяние — глупое чувство, эрэа, — заметил Ворон, — впрочем, любовь, вера и надежда еще глупее. Как бы то ни было, я здесь. Вы, я вижу, следите за игрой. Что, бесподобный Килеан-ур-Ломбах и впрямь выигрывает?
— О да, — женщина засмеялась, но Дикону показалось, что ей хочется плакать, — сейчас у него тысяч тридцать…
— Прискорбно. Вы не будете возражать, если мы с моим оруженосцем присядем у камина?
— Я прикажу подать вина. Вы ведь пьете только «Черную кровь»?
— Слухи, как всегда, преувеличены. Я и впрямь предпочитаю это вино, но если его нет…
— Есть. И будет, пока я хозяйка в этом доме. — Губы женщины дрогнули.
— В таком случае я стану здесь частым гостем. Ваш покорный слуга, — герцог еще раз поцеловал руку баронессе, и та отошла. — Она ранена, истекает кровью, но не спускает флаг, — заметил Ворон, — редкое качество, юноша. Особенно в женщине.
В голове у Дикона толкались и возились десятки вопросов, оттеснившие даже его собственные беды, но спрашивать маршала оруженосец не решался. Было очевидно, что в доме Марианны происходит что-то запретное, скандальное и необычное даже по столичным меркам. Ричард смирно сидел у огня, созерцая своего эра. Слегка сощурив глаза, Алва лениво разглядывал играющих и любопытствующих, иногда прихлебывая вино. Дикон не понимал, зачем они здесь. Юноше ужасно хотелось присоединиться к нависшим над игорным столом любопытным, но он терпел, довольствуясь тем, что ловил вырывающиеся из общего гула слова.
Валме проигрывал, Килеан-ур-Ломбах набирал очки. Цифры, которые называли, повергали проигравшего четыре с небольшим сотни юношу в благоговейный трепет. Внезапно гул затих. Кто-то в последний раз ахнул, кто-то ругнулся, и настала полная тишина.
— Сорок две тысячи, господа, — произнес породистый, низкий голос. — Как мы и договаривались. Валме, вам есть чем ответить, или вы отступаетесь?
— Увы, — второй голос был немного выше, и в нем чувствовалась горечь, — если вы не соблаговолите…
— Мы играем в тонто, сударь, — возразил первый. — Карты не любят, когда отступают от правил. Итак, вы сдаетесь?
— Да, — откликнулся проигравший. — Марианна, мне, право, жаль…
— Думаю, — распорядился первый, — пора подавать обед. Мы и так задержались…
— Постойте, — хрипловатый голос принадлежал баронессе, — карты и впрямь требуют соблюдения ритуала. Людвиг, вы должны спросить, может быть, кто-то пожелает принять на себя проигрыш Валме?
— Что ж, я всегда играю по правилам. Итак, господа, сорок две тысячи. — Дикон не видел лица Людвига, но готов был поспорить, что тот торжествующе улыбается. — Никто не хочет повесить сей маленький камешек на свою шею?
— Генерал, — откликнулся некто в темно-зеленом, стоящий спиной к Дикону, — вряд ли кого-то из нас ненавидят столь сильно, что это переломит вашу удачу.
— И душу Чужому мы не продавали, — добавил подпиравший стену кудрявый дворянин.
— Признайтесь лучше, — заметил победитель, — что вы боитесь за свое золото, а вот я почитаю деньги далеко не главным.
— Золотые слова, граф. — Рокэ передал недопитый бокал Дикону и поднялся. — Золото — славный слуга, но мерзейший господин. Не сыграть ли нам? Полагаю, меня достаточно ненавидят, чтоб умаслить самую капризную из дев Удачи.
— Вы и впрямь решили сыграть, герцог? — В голосе Людвига промелькнуло неподдельное изумление. — Я ни разу не видел вас с картами.
— Ну, — заметил Алва извиняющимся тоном, — с обнаженной шпагой вы меня тоже пока не видели… Итак, какой камешек валится на мои хрупкие плечи?
— Сорок две тысячи, — услужливо подсказал невесть откуда взявшийся потрепанный господин.
— Да, моя репутация всеобщего нелюбимца подвергается серьезному испытанию. Что ж, принято!
В мертвой тишине раздался звон. Хозяйка выронила бокал. Дикон видел ее лицо — отрешенное, как у молящихся с фресок старой капеллы.
— Ваши условия?
— Я не имею обыкновения снижать ставки, — бросил Людвиг.
— Но, — темная бровь слегка приподнялась, — может быть, вам угодно их повысить?
— Он сошел с ума, — выдохнул какой-то щеголь, — он положительно сошел с ума, и ему некуда девать деньги.
— Ворон всегда может навязать Килеану ссору, — шепотом откликнулся темно-зеленый.
— Проще сразу сказать «кошелек или жизнь», — засмеялся кто-то еще, — драться с Вороном? Упаси Всеблагий, разве что тому глаза завяжут.
— И отрубят правую руку, — поддакнул первый.
— Тогда, Харберт, я убью вас левой, — бросил, не оглядываясь, Алва, — не бойтесь, Людвиг, я не намерен обвинять вас в мошенничестве, но свечей и впрямь лучше побольше. Не нужно давать повода сплетникам.
Слуги поспешно притащили два новых канделябра и подали поднос с нераспечатанными колодами.
— Ричард, — махнул рукой Алва, — оставьте этот нелепый бокал, идите сюда и выберите колоду.
Дикон, сунув злополучное вино одному из слуг, подошел к карточному столику, немного посмотрел на одинаковые бруски, завернутые в запечатанную сургучом кожу, и торопливо схватил первый попавшийся.
— Благодарю вас. Итак, сколько у нас за очко? Полталла или целый?
Целый?! Талл за очко с признанием за Людвигом форы в сорок две тысячи?!
— Вы раньше мне не казались сумасшедшим, Алва.
— В таком случае вы — приятное исключение. Так талл или половина?
— Мы играли по четверти.
— Фи, — покачал головой Рокэ. — Переведем ваши очки в деньги?
— Как вам будет угодно.
— Значит, переведем. Это…
— Десять с половиной тысяч таллов.
— Для ровного счета возьмем одиннадцать.
— Позвольте полюбопытствовать, неужели вы принесли с собой такую сумму?
— Старый Йордан оценил «Звезды Кэналлоа» в тридцать шесть. У меня есть что проигрывать, сударь. Мы с вами, к счастью, не нищие. Предлагаю с сего момента повысить ставки. Талл за очко? Или половина?
— Вы заставляете меня выбирать между жадностью и великодушием. Уступаю выбор вам.
— Великодушие не по мне, — блеснул зубами Рокэ. — Талл. Разыграем сдачу. Ваш оруженосец нам поможет?
— Я не беру его с собой в подобные места.
— Вот как? Значит, бедному мальчику приходится развлекаться самостоятельно. Господа, кто-нибудь поможет нам разыграть сдачу? Может быть, вы, виконт? Решка или дракон?
— Решка. — Людвиг, как Человек Чести, и не мог сказать иначе — герб Олларов был ему ненавистен.
— А мне, стало быть, дракон, — засмеялся Рокэ, — вернее, то, что от него оставил Победитель. Бросайте.
Золотой кружок мелькнул в воздухе и упал.
— Решка, Рокэ, — извиняющимся тоном сказал Валме, — видимо, вас не только ненавидят, но и любят.
— Как некстати, — пожал плечами Ворон, — но я надеюсь на чувства истинных талигойцев. Сдавайте же…
4
Партия началась спокойно, даже скучно. Кое-кто из зрителей, разочарованно вздохнув, потянулся в другие залы. Остались лишь знатоки, понимающие, что противники изучают друг друга, не думая об очках. Килеана в деле видели многие, но Ворон, как игрок, был для всех лисой в норе[108]. Маршал играл очень осторожно. Если б не чудовищная фора, это было разумно, но переломить подобную партию без риска почиталось невозможным. Именно к такому выводу пришел стоящий рядом с Диконом темно-зеленый. Ричард и сам так полагал, но спустя час с небольшим парень в сером колете, взглянув на запись, дрожащим голосом оповестил зрителей, что Ворон отыграл тысячу двести.
Коса нашла на камень. Людвиг играл хорошо, даже очень, он чуял карту, у него была прекрасная память, но он зарывался и, гонясь за очками, часто забывал придержать при себе ведущую масть, которая в конце коло[109] оказывалась решающей. Рокэ вываживал противника, позволяя тому отбирать вначале все, что можно и нельзя, и отыгрывался на последних ходах, лишая графа призовых очков, в пять, а то и в десять раз превышавших начальные. Игра стремительно набирала разгон, маршал не делал ни единой ошибки, не забывая использовать каждый промах Килеана, а промахов этих становилась все больше. После особенно бурного коло, принесшего Ворону семьсот семьдесят очков, а Людвигу — тридцать, Валме не выдержал:
— Не пойму, Рокэ, из чего вы сделаны — из стали или изо льда?
— Не знаю, — пожал плечами Ворон, тасуя колоду, — кровь у меня красная.
— Однако пьете вы «Черную».
— Как правило, — согласился маршал и поискал глазами слугу. — Любезный, в этом доме еще осталась «Черная кровь»?
— Да, сударь.
— Принесите.
— Рокэ, стоит ли? — вмешался темно-зеленый, то ли симпатизировавший Ворону, то ли не желавший добра его сопернику.
— Я за себя отвечаю, — бросил кэналлиец.
— Я тоже выпью, — буркнул Килеан. — Зря я отдал вам последний кирк.
— Да, глупая ошибка, — подтвердил маршал, тасуя колоду. Казалось, ему все равно, выиграет он или проиграет. Возмущенная таким равнодушием удача, как истинная кокетка, обратила свой взор на невежливого кавалера. Фора таяла, сначала медленно, потом все быстрее. Переведя очки в деньги, Людвиг уменьшил свое преимущество в четыре раза. В начале игры это казалось разумным, теперь умудренные игроки многозначительно качали головами, осуждая графа за излишнюю жадность. Дикон видел, что тот начинает закипать.
— Не надейтесь, что вам снова так повезет. — Тон, каким это было сказано, не оставлял сомнений в чувствах Людвига, но Рокэ откровенно наслаждался чужой яростью.
— Дражайший граф, — кэналлиец принял у слуги бокал, — благодарю, любезный. Так вот, дражайший Килеан, если б я рассчитывал, что мне повезет, я бы утонул в колодце в невинном трехлетнем возрасте, не совершив ни единого злодеяния. Разумеется, второй раз за вечер ТАК вы не ошибетесь. Ваша сдача.
Людвиг сдал, игра продолжалась. Оллария спала, тихо было и в доме — почти все гости сгрудились вокруг стола и, затаив дыхание, наблюдали за невероятным поединком. Килеан проигрывал и проигрывал стремительно. Неудача трясла его, как борзая зайца.
— Только дурак продолжает игру, когда фортуна повернулась крупом и лягается, — вполголоса заметил некто, стоящий рядом с Диком.
— Дурак и продолжает, — прошипел Валме, жаждавший поражения своего победителя.
— Видите, Ричард, как один молодой человек выглядел прошлой ночью? — пробормотал, не отрываясь от карт, герцог, протягивая оруженосцу опустевший кубок. — Налейте.
Ричард налил, Рокэ коротко поблагодарил и сбросил несколько карт. Людвиг Килеан пожирал взглядом соперника, надеясь по его лицу догадаться, что именно тот сбросил, а Рокэ смаковал «Черную кровь», загадочный, как десяток демонов.
Килеан выкладывал карту за картой. Рокэ отвечал: тройка Скал, пятерка Молний, Сердце Волн…
Глаза Людвига исступленно сверкнули, он бросил Королеву и Рыцаря Молний. Рокэ небрежно открыл две оставшиеся у него карты — Король Молний и Сердце Ветра. Ричарду показалось, что Килеан скрипнул зубами.
— Вам не кажется, что у Рокэ позеленели глаза? — заметил какой-то дворянин в коричневом.
— Еще бы, он вот-вот станет Повелителем Кошек….
— Одной кошки, — засмеялся Салиган, — но очаровательной.
— Еще одной, — поправил коричневый, — Разрубленный Змей, удача залезла Ворону на колени, как…
— Как, скажем, Королева Молний, — перебил изрядно выпивший Валме, — и не слезет, пока…
— Вы знаете, граф, я вас скоро догоню, — ленивый голос заставил всех вздрогнуть. — Вам, мой друг, явно не везет… Разве что в последнем коло пошла ваша масть, да и то, — Алва поставил бокал и неожиданно резко сказал: — Я играю лучше, сударь, и удача на моей стороне. Ей, как и всякой шлюхе, нравятся мерзавцы и военные, а я и то, и другое. Заканчивайте игру, Людвиг. Пока не поздно. Сейчас я еще должен вам две тысячи. Забирайте и уходите.
В свете свечей брошенные на скатерть кэналлийские сапфиры и впрямь казались синими звездами, но глаза Ворона горели ярче.
Килеан молчал, молчали и все остальные. Все было, как и вчера, только на месте Ричарда Окделла был другой Человек Чести, а место «навозника» занял потомок Рамиро-предателя. Дикон знал мысли Людвига — вчера он думал так же. Его тоже пытались остановить, когда у него кончились деньги, и он поставил сначала Баловника, а потом, в ужасе от того, что творит, кольцо. Людвиг был старше Дика лет на двадцать, но какое это имело значение! Он был игроком, и ему было тяжело смириться с проигрышем. Он был Человеком Чести, и ему претило проиграть отродью предателя. Он был дворянином и не желал снискать славу осторожного скопидома.
