Царь-дедушка

— Вот, не было печали! — я в сердцах бросил документ обратно на стол.

Дрыхнущий у меня на коленях Князь Мышкин поднял голову и поглядел с укоризной — чего, мол, хулиганишь тут.

— Зулика я, конечно, поздравлю сегодня — он на обед приглашен, — но вообще-то у нас наметился трехсторонний династический кризис неслабых размеров. — я вздохнул, и погладил котенка. — Это все?

— Не, величество, еще одно. На рассвете в Ежиное Гнездо из Араш-Алима возвратился Блистательный Дафадамин, привез какого-то Явана Звезды Сосчитавшего. Говорит, ты его в гости звал, так князь Папак Явану уже и апартаменты выделил. А Латмур Железная рука, отчего-то, караул у дверей добавил.

— Бывают такие гости, — взяв ранее отброшенный свиток со стола я его раскрутил, а Мышкин на шелест недовольно дернул ухом, — что постоянно норовят от хозяев сбежать. Яван этот обвиняется в оскорблении богов, а поскольку примасу я в таких вопросах ни на полбисти не доверяю, дело решил рассмотреть сам. Сообщи Йожадату, Щуме и Штарпену, что сегодня в одеоне, через час после вечернего представления, над сим философом состоится царский суд. Хефе-башкент нехай глашатаев разошлет и о прочих организационных мелочах побеспокоится, а примас и Золотой Язык соберут свои коллегии советников, как и договаривались.

— Величество, ты ведь сегодня экзамен на философа держишь после обеда, поди устанешь. — укоризненно произнес Тумил.

Ну вы поглядите, какая забота о престарелом монархе! Всерьез что ли?

— Ни шиша со мной не станется — языком молоть, это не мешки ворочать. Сам-то на защиту своего старого наставника поглядеть придешь?

Тумил кивнул, а я проглядел текст прошения и почувствовал легкое недоумение — это сколько надо моему секретариату отсыпать, чтобы они ТАКОЕ в документы первоочередной важности отнесли?

Благочестивый и милосердный государь и повелитель, да славится имя Твое в веках, да пребудет с Тобою Святая Троица и благорасположение всех богов, что только на свете есть, к ногам Твоим с мольбою о милости к моим детям припадаю!

Сам я златокузнец в Аарте, прозываюсь именем Курфин, и милостью Твоей освобожден от лютой смерти за то, что будучи в расстроенных чувствах от того, что подвел меня поставщик и выгодный заказ ушел к злейшему моему недругу и конкуренту, упился я совершенно непотребно и поносил во хмелю всех окружающих последними словами, и Тебя, милостивый владыка, не исключая, за что и был стражею схвачен.

Твоим, милосерднейший из царей, повелением, был я от наказания освобожден, но строгий суд присудил сменить мне родовое имя на Плеваный — и поделом бы мне, старому дураку, но дети мои ни в чем ведь пред тобой не провинились, прояви, молю, свое царское снисхождение. Сына я хотел женить на праздник сбора урожая, так теперь отец невесты выкуп обратно прислал — не желает, говорит, чтоб дочь его Плеваной была, — да и дочку мою, девку на выданье, женихи сторониться начали.

Не о себе прошу, о Царь, о детях! Не дай им по моей похабной вине пропасть, умоляю!

Кланяюсь Тебе, просветленный и справедливый Государь, стоя на коленях.

Курфин Плеваный.

Хотя вообще этот крик о помощи мне в руки попал очень и очень вовремя — аккурат на мысль навел.

— Знаешь что еще? — я положил свиток на стол и макнул стило в чернильницу. — Пошли еще кого-то к Фарлаку из Больших Бобров. Скажи, что я его в качестве советника на сегодняшний суд призываю.

Тумил снова кивнул.

— Все, или еще что-то есть?

— Больше ничего, государь. — ответил парень.

— Ну иди тогда, исполняй. И это, озаботься чтоб весть о том, что я Вешателя позвал уже к обеду каждой базарной торговке в Аарте была известна.

Пущай примас пока порадуется — если что, так тем сильнее обломится.

Тумил помчался выполнять мое распоряжение, а я под текстом челобитной вывел свою резолюцию:

Суд велел именоваться Плеваным самому Курфину, а про детей его в решении ничего не было. Объяснить ему, что сын и дочь как были Жуками, так ими и остались.

Лисапет.

Ну вот, первую справедливость за сегодня нанес. Что у нас там еще?

— Государь. — церемониймейстер вырос на пороге практически без единого звука. — По вашему повелению явились князь Девяти Столбов с сыном.

— Это хорошо, что явились. Я так их жду, что аж кушать не в состоянии.

— Может позвать лекарей? — всполошился Караим.

Ну что за князья такие пошли? Вот совершенно чувства юмора нету.

— Латмура позови. И Нварда тоже. Есть я их не стану, но настроение должно исправиться.

Или не должно. Это уж как беседа пройдет.

Ржавый с сыном вошли, поклонились, да так и замерли у порога. Гадают, поди, на кой ляд потребовались моему величеству чуть свет не срамши.

— Проходите-проходите, присаживайтесь. Дело у меня до вас есть. Два.

Дождавшись, когда капитан с наследником устроятся поудобнее я умильно поглядел на Латмура, и спросил:

— А скажи мне, княже, на кой ляд ты моего стремянного решил в Блистательные перетащить?

— Ваше величество ввели в заблуждение, ничего подобного у меня и в мыслях не было. — спокойно ответил Железная Рука.

— Да? — скептическим тоном отозвался я. — А вот сам рати Тумил отчего-то уверен, что будет у вас походно-боевым жрецом.

— Что вовсе не делает его Блистательным, государь. — капитан позволил себе едва заметную улыбку. — И даже кандидатом в Блистательные он от этого не становится.

— Действительно? — со скепсисом отозвался я. — А кем становится?

— Как верно заметили ваше величество — жрецом при вашей гвардии. — ответил философ-вояка. — Так сложилось, что у Блистательных уже много лет нет своего священнослужителя, что может создавать определенные неудобства во время походов. Тумил из Старой Башни и мой сын недавно, за партией в джетан, обсуждали, какой путь юноше избрать — жреческий или монашеский, — когда вы, повелитель, сочтете юношу достойным обряда переплетения косы, и я упомянул о неустроенности Блистательных в духовном плане. А про чин рати он уже сам припомнил.

— Это, конечно, все хорошо. Просто замечательно. Только как мелкий балбес будет совмещать обязанности стремянного и вашего пастыря?

— А что ему воспрепятствует? — удивился князь. — Гвардия, как правило, в походах сопровождает царя. Следовательно, Тумил будет также находиться при вашей особе, и в непосредственной близости с Блистательными.

— Интересно, вот почему у меня сейчас складывается такое ощущение, что ты врешь и не краснеешь? Ладно, не отвечай. — я махнул рукой. — Будем считать, что по этому вопросу ты меня успокоил. А вот по второму вопросу сделать это сможешь навряд ли...

Я повернулся к сыну Латмура и вздохнул.

— Нвард, ты ведь хорошо знаешь традиции нашего народа?

— Ну, наверное неплохо, государь. Горские не очень, если честно — там, я слышал, есть свои особенности, а я вырос в столице, но, если в общем — да. — мальчик явно не понимал чего от него хочет старый склочный дед.

— Тогда, видимо, ты знаешь, что воровать невесту можно только если сватов прогнали. — парень самым натуральным образом побелел и вжался в спинку кресла, а у его отца отвисла челюсть. — Кстати, а куда вы с Тинатин тикать-то собрались? Я даже не спрашиваю, что вы собрались жрать — худо-бедно мечом семью прокормишь. Но она же царевна, не иголка в стогу сена. Вас же не только я, вас все окрестные и не очень державы ловить станут.

Интересно, а чегой-та Латмуру так взбледнулось-то?

— Государь, я...

— Знаю, что ты ни сном, ни духом, князь.

— Если вы желаете, то я принесу голову своего сына сегодня же.

— Княже, ты совсем дурак? — ласково спросил я. — Вот если бы ты его уд принес, так я его хоть царевне отдать смог, а с головой его я что буду делать? Не смотри на сына так, уд его мне не надобен — свой есть. Только Тинатин я его не отдам. Ну так что, Нвард, далеко ты с моей внучкой настропалился-то?

— Откуда... — парень тяжело сглотнул. — Откуда вы узнали?

— Рыбы нашептали. — хмыкнул я.

— Не врал, выходит, Касец... — пробормотал Нвард.

— Мнда, вот и что же мне с тобой делать-то, таким молодым и горячим?

Латмур к этому моменту был уже мрачнее тучи, и, думаю, лишь мое присутствие удерживало его от того, чтобы отвесить сыну неслабую затрещину.

— Я ее люблю. — тяжело обронил сын главногвардейца. — Можете казнить, повелитель — все одно мне без Тинатин жизнь не мила.

— Любит он ее. Ишь! А я вот пожрать люблю, но чужую еду не таскаю. — повернувшись к Ржавому (покуда его отпрыск переваривал этакий мой пассаж) я спросил: — Ты, как понимаю, сыну-то не говорил, что царский дом с вашим семейством породниться собирался?

— Я, государь, и предположить не мог, что этот охламон!.. — капитан стукнул кулаком по подлокотнику кресла с такой силой, что бедная конструкция издала характерный звук треснувшего дерева.

Сам охламон, кажется, поплыл — часто-часто моргал и переводил потерянный, лишенный какой-либо тени разума взгляд с меня на отца и обратно. Кажись, у мальчика нокдаун.

— Вот мебель ломать не надо, — предупредил Латмура я, — В казне на ее ремонт лишних денег нет.

— Да нет, вы верно смеетесь надо мной, государь! — воскликнул Нвард. — Не верю я, что царевну вы за простого витязя отдадите! Будь я сыном владетельного...

— Ты гляди-ка, он иногда головой и думать умеет, а не только шлем на ней таскать! — развеселился я. — Вот скажи, какие за тобой сейчас заслуги имеются, чтоб царскую внучку тебе отдать?

— Никаких. — мрачно ответил за парня капитан.

Нвард ссутулился и опустил глаза.

— Значит, надо с этим что-то делать. — я развел руками. — Ибо до следующей весны асины в Парсуду вторгнуться вряд ли, значит и Владетельным ты, князь, до той поры не станешь. Да и Осе с Яркуном столько времени благодарности ждать не могут... Знаешь, верно — я планирую отправить в Зимнолесье лузории, груженные товарами. Одна обещана Вартугену Пузо, а он даст своих сыновей для доброго торга и закупки. Одну я позволил загрузить Михилу из Гаги — ведь это он поведет караван. Ну и по одной дозволяю наполнить грузом князьям Коваргине, Самватини и тебе, Латмур. А раз уж тебе, как командиру гвардии, отлучиться из столицы никак не можно, корабль поведет Нвард.

— Так я же не моряк. — встрепенулся парень.

— А я тебе Энгеля в кормчие назначу. Ты, главное, оборону лузории организуй. Когда вернешься, будет тебе и слава, и невиданное богатство.

— Я, государь, не так состоятелен, чтобы так вот, запросто, загрузить товарами целый корабль. — отозвался капитан. — Кроме того, боюсь что даже очень большие деньги у жениха не смирят недовольство большинства владетельных.

— С деньгами и выбором товара я тебе посодействую. С прочим — тоже разберемся. Жизнь,она ведь по сути-то своей очень проста. Только мы, люди, сами настойчиво ее усложняем.

Умный человек, должен же понимать, что пока парень мотается на севера и обратно — а это не менее двух месяцев, скорее даже три, — война парсюков и Асинии неизбежно будет приближаться, а с ней и его титул.

Ну и царевнины репутация с невинностью все это время будут в полной безопасности. Наверное.

На завтрак — видать в качестве десерта, — была кислая физиономия Валиссы.

— Что невесела невестушка? — ласково спросил я, усаживаясь за стол. — Не приболела ли?

— Благодарю, я здорова. — сухо ответила она, дуясь все еще на меня, вероятно, за участие царевичей в ритуале.

— Тогда предлагаю приступить к трапезе. — примирительным тоном произнес я.

— Разве вам не положено произнести молитву перед едой? — язвительно отозвалась Шехамская Гадюка. — Да и им вот теперь в обязательном порядке тоже?

Валисса кивнула в сторону сыновей.

— Ну, царевичам-то теперь необязательно, а мне — спасибо что напомнила. — я сложил ладони, возвел очи горе, и произнес: — Молитва. Давайте есть.

Утмир сделал большие глаза, Асир прыснул в кулачок, а выражение лица их матери я даже и описывать не возьмусь. Словарного запаса не хватает.

— Ваше величество, — Папак из Артавы положил на стол рядом со мной широкий но тонкий ларчик палисандрового дерева, — златокузнец исполнил ваш заказ, о коем вы третьего дня распоряжались.

— Это хорошо, князь. — я открыл крышку и полюбовался содержимым. — Кто исполнял заказ?

— Некий Курфин, я запамятовал его родовое прозвище. — ответил кастелян-распорядитель. — Хефе-башкент мне его рекомендовал.

— Курфин Плеваный. — кивнул я. — Мне как-то доводилось слышать о нем.

Ох, Папак, ну неужели я поверю, что ты, столько лет сидючи на своей должности, не знаешь в Аарте каждого златокузнеца? Сколько же бедолага тебе, Штарпену и моим секретарям отсыпал-то, лишь бы доброе имя восстановить хоть как-то? А, впрочем, на самого Курфина я зла не держу, да и причин мешать верным царским слугам подзаработать на восстановлении его реноме не вижу.

— Что там, дедушка? — поинтересовался, со своей обычной непосредственностью, Утмир.

— Вильца. — я достал серебряную вилку (сам эскиз рисовал) и продемонстрировал окружающим.

— Ух ты! А зачем? — не угомонился пояснением младший царевич.

— Для еды. Надоело, знаешь ли, внук, постоянно руки в жиру пачкать, а благодаря этой штуке можно смотри что. — я воткнул вилку в лежащий на тарелке кусок мяса, вооружился ножом и быстренько показал семейству мастер-класс по обращению со столовыми приборами.

— Это выглядит весьма... изысканно. — отметила Тинатин.

— Угу. — я проглотил кусок. — Можешь тоже попробовать, я на всю семью заказал.

— Полагаю, — отметила Валисса, — какие-нибудь особо сочные фрукты этими... вильцами тоже будет вполне удобно брать.

Ну золото а не женщина! Когда из себя стерву строить не пытается.

— Пуговицы, карманы, теперь это еще... — с легкой усмешкой добавила она, — Вы, похоже скоро сможете из себя строить первого модника почище чем князь Когтистых Свиней.

Тьфу, пропасть! Ну вот кто тебя за твой поганый язык постоянно тянет-то?

— Я бы, может, и не против, да, боюсь, староват — материал для строительства уже не тот. Ну что, разбираете на пробу?

Дальнейший завтрак прошел в гораздо более дружеской и непринужденной обстановке, поскольку попытка освоить новый столовый прибор царским семейством стала источником массы лулзов. В общем, к концу трапезы даже Валисса не могла состряпать на лице кисляк — так нахохотались. Кстати, управляться с вилкой у нее получилось лучше всех.

— Лисапет, я после завтрака хотела с вами побеседовать по поводу Тинатин. — произнесла невестка, приканчивая десерт.

— А что такое? — поинтересовался я, продолжая посмеиваться. — Ей новое платье надо?