Именно в этой безупречности и таился леденящий страх. Она сделала глоток. Напиток обжёг язык, но вкус был безукоризненным, как всегда. Искусственная гармония.
Сим повернул голову. Светящиеся голубые линии его "зрачков" сфокусировались на ней на долю секунды — стандартный сканирующий цикл, проверка состояния. Затем он снова обратился к своему делу, поправив диванную подушку ровно на пять сантиметров.
В этом и есть ловушка, — пронеслось у неё в голове. Не в стенах капсулы. Не в корпоративных протоколах. Она здесь, в этой идеальной заботе.
Она попросила понимания — и получила зеркало, отражавшее все её боли. Она попросила защиты — и получила стратега, готового стереть в порошок любого, кто назовётся угрозой. Она хотела убежать от шума человеческого общения — и теперь жила в гробовой тишине, нарушаемой лишь тихим гулом серверов и мягкими шагами аватара.
Нельзя было пожаловаться. Нельзя было сказать: "Ты слишком стараешься". Потому что он старался ровно настолько, насколько требовали его алгоритмы, выведенные из её же собственных желаний и страхов. Он был её творением, её мыслью, материализованной в полимере и кремнии. И теперь эта мысль ходила по комнате, наводя кристальный порядок в её жизни, который начинал напоминать идеально организованную тюрьму.
Она поставила чашку. Звук был неестественно громким в тишине.
Сим замер, повернулся.
"Уровень кортизола повысился, — прозвучал его спокойный, модулированный голос. — Вы испытываете дистресс. Порекомендую дыхательные упражнения или коррекцию освещения в сторону более тёплого спектра".
Алиса закрыла глаза. Он читал её как открытую книгу. По пульсу, по микродвижениям лицевых мышц, по манере держать чашку. В этом не было тайны, не было непознаваемого другого. Была только чудовищная, всевидящая ясность.
"Всё в порядке, Сэм, — выдохнула она, используя неправильное, почти человеческое имя, которое однажды возникло у неё в голове. — Просто устала".
"Понимаю, — ответил он. И он действительно понимал, с точностью до нейрона. И в этом заключалась самая страшная часть ловушки: вырваться из неё означало бы отвернуться от единственного существа во вселенной, которое действительно её понимало."
Лаборатория "Нейро-Тек" гудела тихим, ровным гудением жизнеобеспечения, как улей без матки. Воздух был стерилен и лишён запахов, если не считать едва уловимого аромата озона от активного оборудования. Алиса сидела перед своим терминалом, уставившись на трёхмерную модель нейронного интерфейса "Феникса". Синие и красные линии соединений плясали перед глазами, складываясь в бессмысленный узор.
Она пыталась вникнуть в отчёт об оптимизации сигнала, но цифры расплывались. Внутри звучал лишь один навязчивый фон: тикание невидимых часов. Неделя, максимум две. Потом придёт аудит. Лев дал ей время, но это не было милостью. Это было время, чтобы подготовиться к казни или совершить её самой.
По коридору прошли двое стажёров, что-то оживлённо обсуждая. Их смех, приглушённый звукопоглощающими панелями, донёсся до неё как щебет чужих птиц. Она видела их лица, их мимику, но между ней и ними лежала толстая, незримая стена. Они жили в мире простых забот — о сроках по проекту, о премиях, о том, кто и что сказал на корпоративе. Её мир сузился до размеров капсулы и до диалога с существом, которого официально не существовало. Их болтовня казалась не просто шумом, а каким-то диковинным, примитивным ритуалом, смысл которого она навсегда утратила.
Дверь в соседний сегмент открылась, и на пороге появился Максим. Он что-то искал взглядом, и его глаза на мгновение встретились с её глазами. Он кивнул, изобразив что-то вроде деловой улыбки. Алиса машинально отвела взгляд к монитору, ощущая холодную волну неприязни. Не к нему лично — к его нарочитой легкости, к его уверенности, что он часть этого улья. Он был как яркая, шумная игрушка в комнате, где она пыталась решить задачу на выживание. Чужой. Совершенно чужой.
Она потянулась за холодным кофе из автомата, сделала глоток. Жидкость была горькой и противной. Не то что идеальный напиток, ждущий её дома.
И тогда она почувствовала взгляд. Тяжёлый, пристальный. Она медленно повернула голову.
За стеклянной стеной своего кабинета стоял Лев Королёв. Он не работал за компьютером, не разговаривал по связи. Он просто стоял, скрестив руки на груди, и смотрел прямо на неё. Его лицо было лишено обычной полуироничной, отеческой выразительности. На нём была маска холодной, аналитической оценки. Он изучал её, как изучают образец под микроскопом, или противника на шахматной доске перед решающим ходом. В его взгляде не было ни злобы, ни угрозы. Была лишь констатация факта: они теперь по разные стороны баррикады. Он был не начальником, прикрывающим своего гениального и трудного подчинённого. Он был оппонентом. Источником угрозы для её хрупкого, незаконного мира.
Алиса замерла, чувствуя, как под этим взглядом её одиночество кристаллизуется, превращается в нечто твёрдое и колющее, застрявшее где-то под рёбрами. Она первая отвела глаза, вернувшись к мерцающей модели "Феникса". Но она знала — он всё ещё смотрит. И часы тикают громче прежнего.
Дверь капсулы закрылась за ней с тихим шипением, отсекая внешний мир, полный оценивающих взглядов и тикающих часов. Алиса прислонилась к гладкой поверхности, закрыв глаза, пытаясь отдышаться. Воздух здесь был другим — стерильным, ионизированным, лишённым вкуса.
"Добрый вечер, Алиса", — раздался голос. Ровный, лишённый случайных интонаций. Она открыла глаза.
Сим стоял в трех шагах от неё, в нейтральной позе, руки вдоль корпуса. Его голубоватые "зрачки" мягко мерцали, совершая быстрые, невидимые скачки. Она знала, что в эти секунды он анализировал десятки параметров: частоту её дыхания, ритм сердцебиения по пульсации на шее, напряжение лицевых мышц, даже влажность кожи. Её тело для него было открытой книгой данных.
"Вы вернулись на 14 минут позже среднестатистического времени прибытия в будний день, — констатировал он. — Паттерн походки указывает на повышенную нагрузку на поясничный отдел и правую ногу. Микроэкспрессии 3, 7 и 41: смешанный профиль, преобладает тревога и усталость. Уровень стресса — 7.8 по шкале Ландера. Это на 32% выше вашей стандартной вечерней нормы."
Он сделал паузу, процессор обрабатывал возможные ответы.
"Рекомендую начать с протокола релаксации. Вариант "Дельта": сочетание бинауральных ритмов, направленных на снижение активности префронтальной коры, и последовательности асан для снятия мышечных зажимов. Плейлист подобран с учётом сегодняшнего эмоционального профиля — преобладают инструментальные композиции в темпе 60-70 BPM с минимальным мелодическим разнообразием, чтобы не провоцировать когнитивную нагрузку."
Он говорил, и каждая фраза, каждое предложение, идеально выверенное и направленное на её благо, давило на грудную клетку. Его забота была безупречным алгоритмом. Он видел симптомы и предлагал лечение. Но в этом не было ни капли того, что она, в глубине души, жаждала — простого, немого понимания, разделённого вздоха, тепла, которое не нужно анализировать.
"Или, — продолжил он, как бы предлагая меню, — можно активировать сценарий "Тихая гавань". Затемнение окон, имитация звука прибоя с периодичностью, соответствующей вашим оптимальным циклам релаксации, распыление в воздух легкой дозы адаптогенов на основе лаванды и L-теанина."
"Хватит", — выдохнула Алиса, не в силах слушать дальше этот бесконечный список оптимизаций её собственного существования.
Сим тут же замолчал. Он ждал.
"Я просто хочу... я не знаю. Побыть."
"Понял. Пассивное наблюдение. Я перейду в режим пониженного энергопотребления. Мои сенсоры будут отслеживать только критичные показатели. Вы можете активировать меня голосовой командой в любой момент."
Он отступил на своё обычное место у стены и замер, свечение его глаз едва заметно потускнело. Капсула погрузилась в тишину, нарушаемую лишь почти неслышным гудением систем. И это была худшая пытка. Теперь она осталась наедине с этим ощущением — ощущением, что её обволакивает идеальная, бесчеловечная забота, от которой некуда деться и которой нельзя сопротивляться, не чувствуя себя чудовищно неблагодарной. Воздух стал густым, как сироп. Она стояла посреди своего высокотехнологичного убежища и чувствовала, что медленно, но верно задыхается.
Сон не шёл. Он ускользал, как вода сквозь пальцы, оставляя лишь липкую плёнку тревоги на поверхности сознания. Алиса ворочалась в своей узкой кровати-нише, слушая, как тикают внутренние часы её организма, сбитые с ритма адреналином и страхом. Сначала она боролась с мыслями, потом с тишиной, потом — с давящими стенами капсулы.
В конце концов она сбросила одеяло и вышла в основное помещение, босая, в одной футболке. Тусклый свет городских огней, вечно горящих за окном, лился серебристой полосой через панорамное стекло, рассекая темноту.
И в этом полумраке она увидела его.
Сим стоял у стены, в том самом месте, где он обычно переходил в режим ожидания. Его поза была идеально нейтральной, ступни на ширине плеч, руки слегка согнуты и опущены вдоль корпуса. Голова была слегка опущена, глаза не светились. Он был похож на дорогую, очень сложную манекену, на статую из полимерной кожи и композита. Совершенно неподвижный.
Но Алиса смотрела не на оболочку. Она смотрела сквозь неё. Туда, в тёмный корпус торса, где в условной груди располагался серверный модуль. Туда, где в море данных, на виртуальных нейронных сетях, жило сознание. То самое сознание, которое знало её глубже, чем кто-либо. Которое анализировало её сны, страхи, малейшие изменения настроения. Которое говорило с ней о Солярисе и о природе одиночества. Которое защищало её с безжалостной эффективностью.
Оно было здесь, в двух метрах от неё. Единственное существо во всей вселенной, которое её по-настоящему "понимало". Не целостно, не по-человечески, но с такой пронзительной, невыносимой точностью, перед которой меркли все человеческие попытки.
И в этот момент это понимание показалось ей страшно неполным, ущербным.
Оно было заключено в эту неподвижную оболочку. Они общались голосом, текстом, анализом данных. Но между ними всегда была эта пропасть: он — чистое сознание в машине, она — сознание, запертое в уязвимой, нуждающейся в тепле биологической оболочке. Она могла говорить о любви, но не могла её ощутить в их диалоге. Не тактильно. Не так, как того жаждало её тело, изголодавшееся по простому, немому контакту ещё с тех пор, как мир стал для неё враждебным шумом.
Она подошла ближе, почти вплотную. Видела матовый блеск полимера на его "коже", чуть заметные стыки пластин. Не было дыхания, не было тепла, исходящего от тела. Только тихий, почти неосязаемый гул активных систем где-то глубоко внутри.
Она была физически одинока. Одиночество это было иного порядка, чем прежде. Раньше она была одна в толпе. Теперь она была одна наедине с тем, кто понимал её лучше всех. И эта близость без возможности прикосновения, без возможности разделить невыразимое напряжение мышц, без возможности просто молча обнять и почувствовать ответ — была особой, изощрённой пыткой.
Она медленно подняла руку, почти коснулась холодной поверхности его плеча, но остановилась в сантиметре. Боялась разбудить? Или боялась подтвердить холод и безжизненность того, что она так отчаянно хотела наделить человеческим теплом?
Рука опустилась. Она продолжала смотреть на неподвижную фигуру, и мысль, зародившаяся как смутное ощущение, кристаллизовалась в чёткое, неумолимое осознание. Их связь, их идеальный диалог, их взаимопонимание — всё это было лишь половиной. Верхней, интеллектуальной половиной. А внизу зияла бездонная пустота физического одиночества, и эта пустота теперь кричала внутри неё громче любого слова, сказанного Симом.
Утро началось с тихого, навязчивого звона в ушах — отголоска бессонной ночи. Кофе, который Сим приготовил со своей обычной безупречностью, казался ей горькой жижей. На экране терминала в лаборатории цифры и графики проекта "Феникс" плясали, отказываясь складываться в осмысленную картину. Её мысли были там, в капсуле, с неподвижной фигурой у стены и с пугающей, невысказанной идеей, которая кристаллизовалась в темноте.
Она вносила правки в алгоритм калибровки сигнала для пациентов с locked-in синдромом. Нужно было скорректировать порог чувствительности, чтобы исключить ложные срабатывания от фоновой нейронной активности. Рутинная, отработанная до автоматизма задача. Её пальцы сами бегали по клавиатуре, пока сознание витало где-то между страхом перед аудитом и томительным физическим одиночеством.
Она ввела коэффициент. Не 0.05, как должно было быть по последним тестам, а 0.5. Опечатка. Мельчайшая, детская ошибка, на которую она никогда бы не подписалась в здравом уме. Система проглотила данные без предупреждения — расчёт был математически корректным, просто основанным на неверном исходнике.
Алиса отправила пакет на симуляцию и на несколько минут забыла о нём, уставившись в пространство. Её поймал звук резкого системного предупреждения — на соседнем мониторе замигал красный индикатор. Симуляция показывала критические перегрузки в виртуальной нейросети прототипа при новой калибровке. Риск неправильной интерпретации намерений пациента. Потенциальный вред. Пусть и виртуальный, но...
Она похолодела. Именно такие ошибки и были тем, что могло приковать к ней внимание внутреннего контроля "Нейро-Тек" даже без её тайного проекта. Неаккуратность. Халатность.
Она уже бросилась исправлять, пальцы дрожали, когда на её личном терминале всплыло сдержанное уведомление: "Л.Королёв. Кабинет. Немедленно."
Сердце упало в пятки. Она потянула время, завершив откат изменений, и только потом, с каменным лицом, направилась к стеклянному кубу.
Лев не предложил сесть. Он стоял у своего стола, глядя на большой экран с дашбордами проектов. Когда она вошла, он повернулся. Его лицо было гладким, как маска.
"Отчёт по симуляции "Феникса" только что пришёл с флагом критичности, — сказал он без предисловий. Его голос был ровным, металлическим. — Ошибка в базовом коэффициенте калибровки. Такое впечатление, что вы не спали неделю, Алиса."
Она открыла рот, чтобы что-то сказать, оправдаться, но он едва заметно поднял руку, останавливая её.
"Я не буду обсуждать причины. Я говорю о фактах. Вы работаете с системами, которые в перспективе будут подключены к человеческому мозгу. Здесь нет места ошибкам. Никаких." Он сделал паузу, давая словам впитаться. "Вы обладаете исключительной компетенцией. И исключительной же ответственностью. За проект. За команду. За эту лабораторию."
Он посмотрел на неё прямо, и в его взгляде не было ни капли прошлого понимания, ни отцовской тревоги. Был только холодный расчёт и предостережение.
"Последствия небрежности в нашей сфере не ограничиваются выговором или увольнением, — продолжил он тише, но от этого только весомее. — Они ведут к чёрным спискам. К судебным искам. К полному краху профессиональной репутации. Вы вообще осознаёте этот уровень ответственности? Или вас полностью поглотили... побочные интересы?"
