Дом - это там, где ты нужен

— Мой дочь, похоже, спятила, — с неудовольствием прогудел он. — Ты, конечно, тот ещё кадр, подземец. Но ты всё же раб, покарай тебя Пустошь! С какого рожна Кэтти так сильно озаботилась о тебе, едва только продрала глаза?

— Не знаю, сэр, — пробормотал Джонни, которому это было вообще не интересно. Единственное объяснение повышенному вниманию рыжей садистки, которое у него имелось, он вслух высказать не мог.

— Ладно, иди к ней, — Джарред нехотя выпустил сильно помятое плечо Хесса. — И смотри мне, раб. Дочка явно увлечена тобой. Заботься о ней как следует, понял? Чтоб делал всё, что скажет! Не давай ей повода для недовольства. И... не давай его мне. Не то пожалеешь. Сильно пожалеешь, подземец. Мы поняли друг друга?

Джонни посмотрел в сторону.

— Да, сэр, — так же негромко проговорил он. Когтерог кивком указал на дверь.

— Ну, чего застыл? Топай.

Внезапная ярость знакомо полыхнула перед глазами красным маревом и Хессу впервые в жизни по-настоящему осознанно захотелось убить. Искренне испугавшись этого нового для себя чувства, он ретировался в дом со всей возможной поспешностью, чтобы не дать одному из своих странных диких порывов снова взять верх над разумом. Уже в прихожей он остановился, подавляя вспышку ненависти, которую в нём вызывали все представители семейства Джарредов, и даже косвенно принадлежавшая к ним Магда. Джонни никогда не подозревал в себе способности к настолько сильному гневу, и даже осознание того, что настолько тёмная злоба — греховна, больше не помогало.

— Ну, где ты там, белобрысик? Давай, живенько! Кэтти скоро снова пора отдыхать.

Джонни отклеился от стены, которую подпирал уже не меньше минуты и, с трудом придав лицу равнодушно-покорное выражение, прошёл в хорошо известную ему гостиную, и которой можно было попасть в ещё две комнаты — кабинет и спальню Кейт.

Хозяйка ожидаемо обнаружилась в спальне. Теперь, когда он мог её разглядеть вблизи, Хесс поразился, какой она показалась ему маленькой и щуплой. Рослая, атлетично сложенная рыжая садистка, которая с лёгкостью носила тяжёлый походный мешок и снаряжение, хорошо обращалась с оружием и могла ударом кулака отправить в нокаут крепкого мужчину, потеряла не меньше двух третьих своего веса и усохла, будто пролежала без движения не два месяца а, по меньшей мере, два года.

Но она до сих пор была опасна. Даже ещё опаснее, теперь, когда пребывала в беспомощном состоянии и вынуждена была позволять окружающим видеть себя такой.

— А вот и наше солнышко, — после возвращения из похода Магда называла Джонни как угодно, кроме как по имени. Пока он собирался с духом возле двери, она успела похлопотать у постели Кейт, которая лежала на спине на её широкой кровати, подоткнутая подушками со всех сторон. И, убедившись, что подруге удобно настолько, насколько это вообще возможно, наконец, отступила к шкафу, в сторону которого Хессу было страшно даже взглянуть. — Ну, я пойду. Поставлю обед, как раз к полудню и будет готово. Отдохнёшь и покушаешь то, что доктор прописал. Если что, посылай белобрысика, мы мигом домчим к тебе старую Рэйми...

— Ладно, Мэг, — голос Кейт был под стать её новому облику. — Я разберусь.

Магда выскользнула из комнаты и, одарив Джонни на прощание улыбкой, плотно прикрыла дверь.

Под взглядом Кейт Хесс подошёл к её кровати и присел на поставленный рядом стул. Некоторое время госпожа и её раб молча смотрели друг на друга. Потом дочь Когтерога подняла подрагивавшую руку и, с усилием задрав край футболки Джонни, коснулась свежего рубца на его боку.

— Значит, ты и правда в порядке, мясо, — хрипло проговорила она. Как видно, долго держать руку на весу ей было сложно и Кейт уронила её на постель. — Почти не пострадал. Не то, что я...

Она закашлялась, схватившись за грудь. Джонни поправил одежду, терпеливо дожидаясь, пока она закончит.

— ... как будто вообще ни царапины. Ещё и успел отожраться после похода, — после приступа серовато-зелёное лицо хозяйки пошло нездоровыми пятнами, которые медленно бледнели. — А я... почти труп. Как, мать твою, так получилось, а?

— Прошло уже больше двух месяцев, госпожа, — рискнул вставить Джонни, которому было так тошно находиться в комнате и говорить с этой женщиной, что единственным желанием было вскочить и броситься прочь. — Поэтому на мне уже зажило. А тебе просто досталось сильнее. Нужно подождать...

Кейт на несколько секунд прикрыла глаза.

— Да, они говорили. Два месяца. Я ничего не помню, по мне, прошло всего пару дней, — она слабо усмехнулась. — Но вижу, что нет. Ты был полудохлый. А теперь вон гладкий и здоровый, как молодой самец круглорога. Значит, скоро и я...

Рыжая садистка не договорила, вздрагивая и тиская лежавшую поверх одеяла руку. По её худому, до остроты, лицу, пробежала тень.

— Но я позвала тебя не только, чтобы полюбоваться, раб. Хотя хорош, — повернув голову, она окинула его воспалённым взглядом с ног до головы и Джонни внутренне передёрнуло. — Нет, я... хочу сказать. Сейчас. Потом точно передумаю. Так что...

Она снова закашлялась.

— Ты, мать твою, вечно втравливаешь в неприятности. Но в последний раз... я могла и не выплыть в одиночку. Пусть даже, помогая мне, ты спасал свою шкуру. Но всё равно... — Кейт сглотнула и, поморщившись, приложила тыльную сторону ладони ко лбу. Было видно, что в её состоянии мысли путались, мешая сосредоточиться. Обычно манера разговора хозяйки была куда более отрывистой и по делу. — В общем, я долго... думала, раб. Ещё до того, как вернуться в Город. Ты помог мне разобраться с придурком Алонсо и пригнал грузовик с охрененной экипировкой. Уложил Сандро Смита, и теперь этот ублюдок ответит за каждого из моих людей. Ты... в целом полезный сукин сын, не тупой, не трусливый и не... выёбистый, и мне... это нравится.

Она отняла руку ото лба и снова взглянула на него.

— Поэтому я хочу... предложить тебе то, что... не предлагала ни одному рабу. Ты... можешь выбрать... награду.

Джонни поднял брови. Каким бы жёстким ни был его самоконтроль в присутствии Кейт, последние слова стали настоящим потрясением. Он был готов к чему угодно, только не к этому.

— Одну, — между тем прохрипела дочь Когтерога, которая не могла не заметить изменившегося выражения его лица. — Только раз. Хорошо подумай, мясо. Снова предлагать... не стану.

Это Хесс понимал и так. Как понимал он то, что ему нельзя просить о единственном, чего по-настоящему хотелось.

Рука поневоле потянулась к ошейнику. Джонни стиснул зубы, загоняя обратно слова, которые, вопреки здравому смыслу, готовы были вырваться из глотки. От этой новой милости госпожи, больше похожей на изощрённое издевательство, ему хотелось выть.

— Не можешь придумать, мясо? Тебе ничего... не хочется?

— Мне хочется снять ошейник.

Кейт нахмурила брови.

— Я плохо... услышала, раб. Что ты сказал?

Джонни знал, что продолжать не стоит. Неизвестно, чего именно теперь ожидала от него Кейт, но расплата за правду обещала быть тяжёлой.

Но внезапно ему сделалось всё равно.

— Сними ошейник, и позволь мне уйти, госпожа. Это единственное, что мне нужно.

Судя по всему, в этот раз Кейт расслышала хорошо. Она долго молчала, снова прижимая ладонь к виску и глядя в лицо раба поблескивающими, воспалёнными глазами. Лицо хозяйки заострилось. Хесс не знал, куда деваться от её пронзительного взгляда.

— Куда? — наконец, спросила Кейт, когда томление и страх её раба достигли высшей точки.

— Что — куда? — не понял Хесс, внутренне ёжась.

— Куда ты собрался идти, мясо? Где тебя ждут?

Джонни опешил. Не только из-за этого вопроса, сколько потому, что после высказанного пожелания о награде он всё ещё говорил с хозяйкой словами, а не дёргался от электрических разрядов на полу, тиская проклятый ошейник.

И будто в ответ на заданный ею странный вопрос ему вдруг вспомнилось лицо Механики. Видение получилось неожиданно ярким и, к изумлению Джонни, оставило в его душе тянущий привкус горечи. За всем тем, что случилось с ним за последние долгие месяцы он и думать забыл не только о самой юной и вечно сварливой "королевой всех свалок" пустоши, но и о том, что даже не успел попрощаться с ней по-человечески. Хотя, учитывая обстоятельства его ухода, оно наверняка было к лучшему.

— Я... я не знаю, — негромко проговорил Хесс. — Н-наверное нет. Но... я на поверхности уже больше года, и видел так мало. Наверняка есть ещё места, которые стоят того, чтобы на них посмотреть. Такие, как Город Солнца. Или территории Доминиона, я слышал, что преимущественно там сосредоточены основные цивилизационные достижения поствоенной пустоши. Им наверняка пригодятся мои знания. Ведь я получил степень инженера, и дурацкий тест только волей случая решил сделать из меня священника. Ещё поговаривают о КНР... Нет, меня нигде не ждут. Но есть столько мест, в которых я мог бы побывать. Пригодиться. Стать полезным...

— ... или, выйдя за ворота, угодить на зуб первому попавшемуся когтерогу. Или стать жратвой для диких обжарков. Или попасть в рабство к старому извращенцу вроде дона Педро из Сакраменто... а может, к кому-то из парней Уолтера, и хрен поймёт, что ещё хуже... — Кейт презрительно цокнула языком. — Мать твою, мясо, с твоим... блядским опытом походов один ты в лучшем случае дойдёшь отсюда только до... первого мутантского патруля. И то, если тебя не... порвут и не сожрут на месте, всё равно потом сто раз пожалеешь, что не подох... — рыжая собеседница скривилась, откидываясь на подушки. — Ну что, нахрен, с тобой не так? Не успела сказать, что не тупой, как снова... вывалил новую тупость!

К изумлению Хесса рыжая хозяйка не взъярилась, как обычно, в ответ на его слова. Напротив, отчего-то теперь она казалась по-настоящему раздосадованной. Невольно на ум Джонни пришли туманные намёки Магды о том, что садистская натура Кейт менялась, и он мысленно согласился с этим. Неизвестно, что тому стало виной, долгая дорога сюда, которая сделала их отношения несколько иными, или тяжёлые раны. Но, выслушав его, прежняя Кейт активировала бы встроенный шокер, а потом, когда у измученного раба полопались в глазах капилляры, позвала Магду, чтобы та отволокла его в подвал. Говорить с ним, как теперь, или в чём-то убеждать она бы не стала.

— Ты права, госпожа, — Хесс снова опустил голову, чтобы собеседнице не показалось, что он сильно ей перечит. — Но я... всё же готов рискнуть. Даже если это будет стоить мне жизни...

Кейт снова повернула голову. Почерневшее лицо женщины со впалыми щеками и провалами глаз сделалось жестче. Джонни знал свою госпожу, и видел, как постепенно ею овладевает гнев.

Но пока она ещё сдерживалась.

— Раб, — нелепость слов бестолковой собственности и вызванное ими возмущение как будто придали Кейт новых сил. Однако её голос звучал по-прежнему хрипло. — Скажи, чего тебе не хватает в этом городе?

Джонни поперхнулся. Вопрос был таким, что на миг ему небезосновательно показалось, что над ним издеваются.

— Ну? Я жду. Чего. Тебе. Здесь. Не хватает?

— Свободы, — сдержанно проговорил он.

Забывшись, Кейт досадливо двинула рукой и тут же поморщилась от боли.

— Конкретнее, — прохрипела она. — Конкретнее, мясо. Какой именно свободы тебе не хватает?

В свою очередь не в силах скрыть возмущение, беглец из Приюта развёл руками, показывая одновременно на всё в комнате, дом, лежащую перед ним хозяйку и даже Город за окном.

— Я раб, — с трудом подавляемый гнев заставил Джонни отбросить недомолвки. Какой-то долей рассудка он продолжал осознавать, что у такой откровенности точно будут последствия, но сейчас ему было плевать на всё. — Что тут непонятного? Я — проклятый раб, я принадлежу тебе. Моё... — он стиснул зубы, — моё тело принадлежит тебе. Я не могу спокойно жить ... спокойно спать, делать то, что нравится и что считаю нужным. Ты же в любой миг можешь избить, искалечить... убить одним движением руки! Я постоянно жду этого. Каждый час, каждый миг! Это висит надо мной как какой-то долбанный меч. Я живу с мыслью что в любой момент могу умереть, если тебе не понравится что-то, или ты просто неловко повернёшься во сне и придавишь проклятый жетон. Мне... пиздец как это всё остохренело. И больше всего — мне остохренело бояться. Я ненавижу бояться тебя, мать твою Красная Кейт!

Он вскочил. Почти одновременно с этим его хозяйка подтянулась и села на постели. Это делось ей ценой невероятного усилия. Но когда тяжело дышащий Джонни взглянул ей в лицо, то, к изумлению, увидел на нём широкую ухмылку.

— Муташершня тебе в задницу, долбанное мясо, — побледневшая Кейт опёрлась о спинку кровати, неловко приподняв плечо. — С каких это пор ты научился звездеть не хуже, чем любой из парней моего отряда?

Реакция госпожи, которая явно не принимала всё услышанное всерьёз, или очень хорошо притворялась, что не принимает, окончательно выбила почву у Джонни из-под ног. Он упал обратно на стул и обхватил голову руками.

— Я... не шучу, — пробормотал он невнятно и зло. — Мне не хватает жизни. Ты отобрала её тогда, в проклятом трейлерном парке, когда застрелила моего единственного друга. С тех пор больше никакой жизни у меня нет. Есть унижение и грязь. Это не жизнь, это просто существование тела, которое принадлежит тебе. С которым ты делаешь, что вздумается, — он помотал головой, как будто пытаясь вытряхнуть из неё что-то тёмное и тяжёлое. — Ты отняла у меня жизнь, г...госпожа. Отняла волю, достоинство. Право называться мужчиной. Мою мечту. Мечту о месте в этом мире. Моём собственном месте. Собственном доме. Женщине, которую я мог бы любить. И которая любила бы меня в ответ так крепко, что пошла за мной в ад и обратно, чтобы... проклятье, чтобы мы могли вдвоём построить наш собственный угол рая, только для нас двоих. Родить детей. Я... я всегда мечтал иметь много детей. Грезил о времени, когда буду отцом, — он поднял лицо, встретившись взглядом с Кейт. — Там, откуда я родом, у всех большие семьи, и только я был сам по себе. Мой отец... погиб из-за несчастного случая, когда мне исполнилось пять. Утечка в системе охлаждения реактора... А мать скончалась от кровотечения при выкидыше через несколько недель. Я хотел... хотел быть как отец. Я хорошо его помню. Приходить с работы в свою семью. Целовать сыновей... или дочек, и... учить их всему, что знаю сам. Что ценно для меня. Мне не хватает возможности прожить жизнь достойно, а не так, как... как определяешь для меня ты. То, что у меня здесь — это не жизнь, это дикая мерзость. И я бы давно прервал её, если бы...

Он запнулся.

— Если бы не мизерный шанс, что это — просто испытание, которое я должен пройти во искупление... моих прегрешений. Что это всё не зря, что есть какой-то смысл... Но, чем дальше... тем сильнее мне кажется, что моя теперешняя жизнь послана не Богом, а кем-то совсем иным. И что чем дальше я остаюсь в... этом... грехе, тем горше будет моя участь после...

Хесс снова не договорил, стискивая руку в кулак.

— Потому единственная награда, которую я жажду — свобода. Пока я ещё в разуме. Пока не сгнил здесь... рядом с тобой. Я хочу уйти. Больше всего на свете хочу уйти подальше от этого логова. От тебя. Моё место — не здесь, мы оба это знаем, госпожа. Поэтому свобода — единственное, что я хочу. Только это. И больше ничего.