Берег Стикса

— Надо ехать, вот как? — спросила Лариса, почти не удивившись. — Это далеко?

— На Лиговке, — сказала Римма, удобно разместившаяся сзади. — Доедем минут за десять. Да, Антоша?

Антон кивнул и тронул машину с места.

— Как забавно, — сказала Лариса. — А ты, Тошечка, тоже с ней, да? Вот интересно, ты знаешь, зачем мы едем?

— Твоего Витьку вызывать, — сказал Антон хмуро, пожав плечами. — Знаешь, зря ты это затеяла.

— Зря, — согласилась Лариса. — Тем более, что к Витьке это все не имеет никакого отношения.

Она чувствовала, что Римму сзади знобит, по-настоящему знобит — потряхивает. Понимала, что Римма поражена ее новым видением, но не отступится от того, что считает правильным. А может быть, и не может отступиться. Но Римма везет ее неизвестно куда не для спиритического сеанса. Она обманывает Ларису намеренно. У нее свои собственные планы — она делает добро на свой лад.

И вероятно, ради этого добра Ларису придется убить.

От запаха автомобильного освежителя Ларису замутило. Фонари текли навстречу, чудесная ночь окружала машину со всех сторон, не проникая внутрь. Лариса опустила стекло.

— Закрой, холодно, — тут же сказал Антон.

Лариса внимательно посмотрела на него — и увидела настоящий страх, нарисованный у него в углах рта и на подбородке. Будто это его будут убивать. Как забавно.

Лариса рассмеялась. Поток встречного ветра ласкал ее лицо.

— Лариса, закройте окно, пожалуйста, — сказала Римма сзади. — Я уже продрогла.

Они боятся не того, что могло бы напугать меня, подумала Лариса. Чего-то другого. Интересненько.

Машина свернула в страшный кривой переулок — и ее тут же несколько раз подряд тряхнуло на рытвинах покореженного асфальта. Фонари здесь горели через один; в окнах домов, облезлых, оштукатуренных, замыкавших своими ободранными боками дворы-колодцы, лишь кое-где горели тусклые огоньки. Хорошие декорации, успела подумать Лариса, и тут же Римма сказала:

— Антоша, останови здесь.

Между двумя голыми глухими стенами возвышалась руина с пустыми провалами черных окон. Как гнилой зуб в челюсти. Темный провал вел во двор руины с улицы.

— Сюда, значит? — спросила Лариса с веселым удивлением.

— Да, Лариса, — сказала Римма сухим тоном инструктора. — Вам нужно выйти из машины, пройти во двор и остановиться напротив входа в подъезд. И ждать.

— Я должна идти одна? А вы как же, а, госпожа Вергилий? Кто ж мне духа вызовет?

— Я не могу вас туда сопровождать, — отрезала Римма. — Дух придет сам.

— Сам, вот как? А вы не хотите взглянуть на своего благодетеля во плоти?

— На какого благодетеля?! — огрызнулась Римма, и Лариса учуяла ее страх, как кислый едкий запах. — Вы сами хотели этого сеанса — вот, пожалуйста. Можем сейчас же уехать.

Лариса повернулась на сидении так, чтобы смотреть Римме в лицо. Увидела, что Римма бледна, что у нее бегают глаза — и жестко рассмеялась.

— Римма, я знаю, что это вы выстроили между нами ту дурацкую решетку, — сказала она с тем же злым смешком. — Я знаю, что вы сделали это по совету... беса, наверное, вот как он зовется, не знаю. Гнилого мертвеца, который жрет ваших гостей. И еще я знаю, что сегодня вы привезли меня сюда для него. Так что меня вы не обманули — а себе врать уж совсем глупо. И еще знаете, что? Я надеюсь загнать его в ту дыру, из которой он выполз, а вы останетесь без вашего астрального проводника.

Римма хотела что-то сказать, но Лариса выскочила из машины и захлопнула дверцу.

Лариса вошла во двор, не замедляя шагов.

Здесь было совсем темно. Ни один фонарь не освещал пространство, глухо черное, как запертый чулан, но здесь гуляли ветра. Лариса взглянула на небо — небо прояснилось с вечера, и луна, как по волшебству, вынырнула из облаков, еще чуточку неполная, со слегка примятым боком, зато такая яркая, что от нее, как от фонаря, протянулись длинные прозрачные тени.

Подъезд зиял проломом в стене. Лариса остановилась напротив него, сунув руки в карманы. Ее сердце колотилось жарко и часто, но страха не было, совсем не было. Что угодно было — азарт, злость, неожиданное наслаждение ночной свежестью, мстительная радость — но страха не было и помину.

Лариса сама себе удивилась.

Ее обострившееся обоняние ловило запахи кошек, собак и крыс, старого камня, мокрой земли, пролитого пива, мочи, бензинового перегара, доносящегося с улицы — и это все были успокаивающие запахи живого мира. Лариса расстегнула куртку и бессознательно вытянулась в струнку, как борзая на охоте, выбирая из этой мешанины городских запахов тот, что нес бы опасность.

И учуяла.

Это была тошная сладковатая струя гнилого мяса, отвратительный запах грязной смерти, который пытались забить дешевым одеколоном и дезодорантом. Запах резанул ноздри — Лариса резко обернулась к его источнику.

Он стоял спиной к луне, громадный, как горилла, поигрывая дубинкой — но даже не видя лица, по одному запаху, по силуэту неуклюжей громоздкой фигуры, Лариса узнала охранника "Берега". Его глаза горели из тени, как тлеющие окурки.

— Привет, пташечка, — сказал он и причмокнул. — Полетели со мной, сладенькая?

Лариса вынула из кармана корку хлеба.

— Забирай, жри и проваливай, — сказала она тихо и яростно, протянув хлеб мертвецу.

— Извиняй, малышка, — хохотнул охранник, и Ларисе показалось, будто где-то внутри него захлюпала гнилая жижа — запахло трупными газами. — Не потребляю!

— Извиняю, — сказала Лариса кротко, убрала хлеб и сделала два коротких шага вперед.

Охранник удивился. Он замер на месте. Ларисины глаза привыкли к темноте; она уже видела очертания его бледного бугристого лица — и отметила приподнятые брови и отвалившуюся челюсть.

— Я тебе, типа, нравлюсь, да? — осклабился охранник, когда она оказалась совсем рядом. — Проблем не будет?

— Не будет, — сказала Лариса. — Никаких проблем.

У него под камуфляжкой — бронежилет, подумала она. Кол не подойдет — я его затуплю. Надо иначе.

Охранник сам помог ей, нагнувшись и вытянув губы, чтобы снова причмокнуть в самое лицо Ларисы. Молодец, подумала она — и выхватив из кармана вилку, с быстротой и точностью, которых сама от себя не ожидала, воткнула ее охраннику в гортань.

Она ждала сопротивления плоти — но зубцы вилки не вошли, а провалились в тухлое месиво по рукоять. Брызнула тускло светящаяся, как гнилушки, зеленая вонючая слизь — Лариса шарахнулась назад и попала спиной во что-то мерзко податливое и не менее вонючее. Чьи-то руки, холодные, как мороженая говядина, скользнули по Ларисиным запястьям.

— Сучка! — прохрипел охранник, выдирая вилку из горла вместе с брызгами зелени и лохмотьями дымящейся плоти — и его ладонь тоже задымилась. Он отшвырнул вилку в сторону, и она зазвенела где-то в темноте. — Держи ее, Серый!

Лариса не успела рассмотреть Серого. Он был медленнее ее — выиграв секунду, Лариса выдернула кол из-под куртки, сдернув полоски скотча, и ткнула им врага, куда пришлось.

Пришлось — в живот. Кол вошел легко, как в скисшее тесто. Тварь издала утробный рык, грохнулась навзничь и забилась, пытаясь выдернуть деревяшку, но не в силах это сделать. Из ее разинутой пасти фонтаном хлестала черная кровь, воняющая дохлым псом. Лариса ухватилась за второй кол, перехватила его поудобнее, как пику или копье — и в этот момент поняла, что силы весьма неравны.

Темные тени вышли из всех углов. Их было, по меньшей мере, десять — мертвых мужиков, одетых, как одеваются живые бандиты, с жадным красным огнем в прищуренных глазках. Душная вонь старой падали сделалась нестерпимой.

— Только не покалечьте! — хрипел охранник, зажимая истекающее гноем горло дымящейся лапищей. — Босс башки поотрывает!

Лариса рассмеялась, занеся кол, как нож.

— Вот круто! Вам нельзя меня калечить, а мне вас — можно!

— Не рыпайся, девочка, — прогнусил голос, опознанный, как голос главного менеджера. — Все равно никуда не денешься.

— Конечно, не денусь, — Лариса сделала шаг — тень менеджера отступила назад. — Так иди сюда, чего ж ты?

Мертвец, стоящий в стороне, внезапно ринулся на Ларису. Ее тело среагировало быстрее разума — Лариса шагнула навстречу и воткнула кол в красный горящий глаз. Хрястнуло, будто кто арбуз уронил.

Труп рухнул на грязный асфальт, заливая его гнилой кровью и остатками мозга, судорожно дернулся и замер. Остальные на мгновение оцепенели, Лариса уже приготовилась рвануться с места в темноту, но тут менеджер завопил:

— Держите ее, у нее больше нет!

Ее схватило сразу множество рук. Их прикосновения были так омерзительны, что Ларису вырвало. Она дергалась, как могла — но чувствовала неживую, тупую, необоримую силу, будто попала под асфальтовый каток. Царапаться и кусаться не было возможности — одна мысль, что можно коснуться мертвой кожи ртом или набрать ее под ногти, вызывала рвотные спазмы.

Кричать было унизительно — и Лариса молчала. Ее связали липкой лентой — действительно, старались не покалечить, сжимали крепко, но не до боли, как, вероятно, стальные захваты держат животное на бойне. Потом один из них перекинул Ларису через плечо. Вся мертвая банда направилась к выходу со двора, бросив валяться в темноте два тела — одно, еще дергающееся и хрипящее, и второе, неподвижную черную груду.

От запаха гнили у Ларисы темнело в глазах и сжималась грудь. Но в машине, куда ее впихнули, стало чуть полегче.

К удивлению Ларисы, у выхода со двора стоял не тот черный, глянцевый автомобиль-катафалк, который приснился ей в тревожном сне, а обшарпанный "жигуль" в пятнах ржавчины, с единственной уцелевшей фарой. Впрочем, подумала Лариса, "шестеркам", живым или мертвым, не по чину разъезжать по городу на роскошных лимузинах хозяев. Этот экипаж, вероятно, подобрали на автомобильной свалке — а потом подняли к жизни методами колдовства Вуду.

Как и подавляющее большинство его пассажиров.

Ларису на заднем сиденье зажали с двух сторон два оживших трупа. Она несколько притерпелась к запаху падали, и сейчас чувствовала себя настолько комфортно, что даже смогла рассматривать своих конвоиров.

Лариса знала, что надо бояться. Что любая женщина на ее месте сошла бы с ума от одного только ужаса. Но страха не было. Была злость, надежда, отвращение — появилось некоторое даже любопытство, но не было ни тени страха.

Только курить хотелось.

А мертвяк, сидящий справа от нее, курил, козлина, и выпускал дым в приоткрытое окошко. Он был коротко стрижен, почти брит, одет в дешевую кожу, а на виске, повернутом к Ларисе, была отчетливо видна дыра размером с пятак, заросшая синеватой плотью. Этот тип ей в клубе не встречался. И Лариса мучилась страшной дилеммой: насколько ее унизит просьба закурить, с которой она обратится к неспокойному трупу.

В конце концов, соблазн победил. Слаб человек, подумала Лариса. Наркоманы мы с тобой, Ворон. Где-то ты сейчас, Ворон? Слышишь ли? Чувствуешь ли, куда дура-баба снова вляпалась?

Лариса вздохнула и сказала мертвяку с дырой:

— Дай закурить.

Он обернулся к ней, осклабился — ухмылка была бессмысленная, но Лариса видала и поотвратительнее. Вытащил из кармана синюю пачку "Союз-Апполон" — дурных сигарет, но все сойдет при бедности нашей. Выщелкнул одну, стукнув пальцем по донышку, и протянул Ларисе, не прикасаясь руками. Поднес зажигалку.

— Спасибо, — усмехнулась Лариса. — Гламурно.

— А че я? — труп оскалился еще шире, что дало Ларисе возможность оценить его зубы, ровные, но желтые, с двумя довольно-таки тупыми клыками в верхней челюсти. — Ты, типа, мне ниче плохого не сделала. И пахнет от тебя вкусно, — и хохотнул.

Лариса решила, что обижаться не стоит — во-первых, что возьмешь с "шестерки", а во-вторых, может, это своего рода попытка комплимента.

— Тебе голову прострелили, да? — спросила она светски, с удовольствием затягиваясь. — Ты от этого умер?

— Да там, типа, разборка была, — сказал труп самодовольно. На запах из его рта, кошмарный букет гнили и мятной жвачки, Лариса пыталась не обращать внимания, к тому же благословенный сигаретный дым отчасти его заглушал. — Он мне в живот, типа, выстрелил, прикинь? А потом в башку добил. Падла, да?

— Падла, — согласилась Лариса. Ей было смешно.

— Заткнись уже, Тухлый, — негромко сказал мертвец слева. Он был упакован куда лучше: под плащом виднелся воротник рубашки и галстук. Лариса не могла разобрать, от чего он умер — видимые части его тела не несли следов насильственной смерти. На землистой физиономии трупа даже виднелась некоторая тень интеллекта — но он был, почему-то, гораздо отвратительнее Ларисе, чем дурной мертвяк с дырой в башке. И дело было не в сигарете.

Но, к сожалению, Тухлый послушался и заткнулся. Вероятно, труп при галстуке был старше по званию. За хамское вмешательство в светскую беседу Лариса выплюнула хабарик ему на плащ. А что ты мне сделаешь?

Мертвец поднял бычок и хотел что-то сказать, но тут машина остановилась.

— Приехали, — обернулся назад труп водителя.

Ларису вытащили из машины. Над ней, в черном небе, горел синий контур Паромщика и гребень волны Стикса. А я сегодня выходная, подумала она и усмехнулась.

Не каждому везет немного поработать... в аду?

Антон все-таки сорвался проверить, как там Лариса, минут через десять после того, как она вошла в эту кошмарную подворотню.

— Антоша, тебе не надо туда ходить, — попыталась воспротивиться Римма, но даже ненаблюдательный Антон уловил в ее голосе нотки не только неуверенности, но и паники.

— Нет, я схожу. Она уже давно там. И ничего не слышно.

Римма покачала головой. Антон вдруг понял, что она не столько боится за Ларису или за него самого, сколько — остаться одной в машине, здесь, посреди темной пустынной улицы. Антон ее пожалел.

— Я сейчас, Римма Борисовна, — сказал он самым бодрым тоном, на который был способен. — Слетаю, позову ее — и тут же обратно.

Римма кивнула. Ее щеки побелели сквозь румяна.

Антон пошел в темноту, чувствуя, как подкашиваются ноги, страстно жалея, что при нем нет фонарика. А лучше — прожектора. Темень тут была — глаз выколи. Какой-то маленький зверь — котенок или крыса, шмыгнув из-под самых ног, чуть не остановил Антону сердце.

А самое худшее было — что этот мрак вокруг был просто набит темными астральными сущностями. Антон не чувствовал их, не видел аур, не прозревал тонкий мир, как Римма, но даже он чувствовал зло, которое выжимало из пор холодный пот и стискивало мышцы судорожными спазмами.

С чего это Римме так нервничать, если все чисто? Нет, нечисто, очень нечисто.

Двор был темен, как могила, только лунный свет, призрачный и неверный, освещал его, не ярче, чем одинокая свеча освещает огромный зал. Антон пробирался ощупью, волоча ноги, слыша, как в ушах грохочет собственное сердце, шаря глазами во мраке в поисках высокой тонкой Ларисиной фигуры, но вдруг увидел...

Антон замер на месте.

Лариса лежала ничком на мокром асфальте. Бледный лунный отблеск едва обрисовывал ее беспомощно разметанное тело, руку, отброшенную в сторону, вцепившуюся пальцами в грязную наледь.