Грани отражения

Время шло, и надо было что-то делать. Он поменял номера на машине и поднялся, отряхивая руки. Что дальше? Через пару часов начнет светать, и дым от горящего автомобиля будет видно над лесом с трассы. Взрыв горючего так же привлечет внимание. Ник от души выругался. Надо заканчивать.

Он вернулся к лежащему на земле парню и присел, глядя на него. На багрово-синем лице, покрытом коркой запекшейся крови, неожиданно дрогнули веки, с трудом раздирая слипшиеся ресницы и открывая серо-синий глаз. Ник вздрогнул, он не готов смотреть в лицо тому, кто умирает с его молчаливого соучастия. Губы парня шевельнулись, и он прошелестел, с трудом выговаривая каждое слово:

— Чего ждешь? Заканчивай.

В этот момент Нику захотелось бежать как можно дальше без оглядки, прочь от этого ночного кошмара.

— Парень, ты так торопишься умереть? — выдавил он.

Глаз, пристально смотревший на него, закрылся, прячась снова за кровавой маской.

Черта с два. Черта с два он превратится в безропотного исполнителя, делая дерьмо своими руками с чужого приказа. Ник поднялся. Взрыв прогремел, когда он выезжал из леса. Не пожалев бензина, он позаботился о том, чтобы горело ярко и долго.

Сквозь тонировку стекол свет почти не пробивался, создавая полумрак. Ник изредка глядел в зеркало, чтобы удостовериться в том, что парень не умер. В горящей машине он оставил свой пиджак — на случай, если Маргулис захочет поинтересоваться остатками машины.

— Неужели ты не мог сбежать или дать сдачи, черт бы тебя побрал, — Ник давал эмоциям, колотившим его пульс, вырваться наружу и обращаясь скорее сам к себе, чем к парню, который вряд ли мог ответить.

— Что он сделал с ней? — он скорее понял, что тот спросил, чем услышал.

— Заткнись и не разговаривай, не хватало тебе еще сдохнуть вот так, в машине! — рявкнул Ник. Хмуро глядя на дорогу, он добавил, — её сбила машина.

Парень приподнялся на сидении, от чего Ник резко повернулся к нему, и еле удержал руль. Он не обманывался по поводу яркого огонька ненависти, блестевшего из-под спутанных волос и грязи. Но и ничего сделать тоже не мог.

— Если ты будешь дергаться, то не доживешь до больницы, ясно тебе?

— Ты должен был сжечь меня, — полутруп грязно выругался, адресуя поток брани ему и его хозяину. Ник почувствовал, что еще немного — и он сам сойдет с ума. Рывок стоил последних сил парню, и через пару минут он повалился на сидение, отключаясь на этот раз надолго.

Последние метры до больницы Ник нарушал все возможные правила движения и парковки, надеясь, что его пассажир еще жив. Он схватил первого попавшегося ему человека в костюме врача и потребовал помочь ему.

Когда пара врачей и санитары перекладывали парня на носилки, Ник рассказывал историю о том, что нашел его на обочине дороги, надеясь, что его не будут слишком расспрашивать, а он сумеет под шумок уехать. На какой-то момент ему подумалось — почему в разговоре Маргулиса с парнем упоминалось только одно имя, не принадлежавшее сбитой девушке? Эта случайная мысль отчего-то вертелась в голове, как что-то очень важное.

Когда медики увозили носилки, Ник вытащил сигарету. Провел рукой по карманам, ища зажигалку, и тут его осенило. Парень спрашивал не про сбитую девушку. Он спрашивал о той, которая была в какой-то мере причиной этого дурдома. А Ник, получается, только что заявил, что она мертва. И если этот идиот решил, что последует за ней, его смерть опять же будет на совести Ника.

Он швырнул сигарету и бросился догонять медиков, почти приблизившихся к входу в госпиталь. Несмотря на попытки оттеснить его, Ник оттолкнул кого-то и наклонился к парню, лицо которого закрывала кислородная маска:

— Ты слышишь меня? Она жива. Сбили другую. А она жива.

И хотя тот не открывал глаз, Ник почему-то знал, что он его услышал.

Он потянулся за новой бутылкой. Предложил Лии, но она отрицательно покачала головой. Повисло молчание. Кто-то смеялся в зале. Висел сладковатый запах пива и табака.

— Где он сейчас? — хрипло спросила Лия, смотря на собственные руки, лежащие на столе.

— Не знаю.

Маргулис должен ответить. Должен ответить за всё.

— Вы не сможете призвать его к ответу, — возразил Ник, и Лия поняла, что говорит мысли вслух, — будьте умнее и не поддавайтесь эмоциям.

— А что будет с вами?

Ник помолчал и пожал плечами:

— Я всё же смог вернуться в город. Маргулис не знал, что я сделал запись. В тот день меня насторожили его приготовления, и я довольно трусливо решил, что если это будет что-то противозаконное, то смогу доказать свою невиновность. Я сделал еще копии — на всякий случай, если кто-то захочет добраться до меня. Затем пришел в офис, сказал, что всё сделал. Потом нашел человека, который делает документы. Сегодня я уезжаю, как можно дальше отсюда.

Они оба понимали, что это было единственно верное решение.

— Я хотел, чтобы вы увидели эту запись. Дальше Вы сами знаете, как Вам поступить.

Значит, ощущение несправедливости в смерти Милы было не просто паранойей. Глядя на выражение лица Лии, Ник предостерегающе нахмурился:

— Забудьте. Я не знаю, что вы сейчас обдумываете, но забудьте. Пытаться законно потребовать справедливости вы не сможете, незаконно — тоже. Забудьте о мертвых. Подумайте лучше о живых.

Лия выдохнула. Он был снова прав.

— Когда увидите его, скажите, что мне жаль.

Она согласно кивнула. Да, конечно же, если она увидит Дорнота ещё.

Ник оставил деньги, расплачиваясь за выпивку, и вышел в служебное помещение. Кажется, он знал, что делает. Лия положила голову на согнутую руку и посмотрела на отблики света на стекле. Она тоже знала, что должна сделать и надеялась, что ей будет дан шанс всё исправить.

Глубоко за полночь она пришла домой, стараясь не шуметь и не будить никого. Села на полу в коридоре, унимая дрожь в ногах, которая не прекращалась, не давая сделать и шагу. Поплотнее закуталась в куртку, словно та могла согреть от холода, шедшего откуда-то глубоко изнутри, и закрыла глаза. Лия знала, что сделает, но каждый раз, стоило ей зажмуриться, она снова и снова уходила из кабинета Яна, отказываясь выслушать его. Что же, теперь обвинять себя в том, что она изначально была неправа — пустая трата времени, которого у неё может и не быть.

* * *

Холодный туман осеннего утра еще висел над землей, когда Лия оказалась у дверей дома Дорнота. Половину пути она проделала пешком, от шоссе ей пришлось идти сюда через лесок, в котором проходила дорога к поместью. Какой-то ранний пожилой дальнобойщик согласился подвезти её из города до нужного поворота. Она ехала в большой тяжелой машине и смотрела на клочья тумана, лениво ползущие над полями, пролетающими за окном. В таком же тумане Лия брела по дороге, запрещая себе думать и стараться предугадать то, что её ожидает. И сейчас, позади неё клубились его тени, а перед ней была массивная дверь, за которой таилась неизвестность.

Она подняла руку, намереваясь позвонить, и ей стало страшно. Страшно услышать, что она больше не имеет права даже спрашивать о нём. Еще страшней стало от мыслей, что возможно тут о нём никто не знает ничего больше. И холодящей змеей по позвоночнику проползла невысказанная мысль, что его может и не быть в живых.

Стараясь успокоиться, Лия позвонила. Минуты медленно проходили, заставляя её надежды превращаться в такой же серый туман, что и вокруг. Это ожидание выпивало из неё всю жизнь, истоньшая её до тени. Лия оперлась на косяк, думая, что это — не более чем расплата за все её необдуманные шаги и самоуверенность. Расплата, настигшая в самый неподходящий момент и отбиравшая для поддержания равновесия самое ценное. Чтоже, если понадобится ночевать здесь, она будет сидеть тут, на ступеньках и ждать.

На секунду Лия представила — так ли ждал её Дорнот? Было ли ему ещё хуже, когда в том, что он делал, не оставалось для него смысла и надежды? Она снова видела то, что показывала камера Ника — его, сидящим в комнате, где она жила те месяцы. Он не появлялся больше на её пути, просто ожидая — какое решение она примет сама. Когда его увозили, не думал ли он, что она решила вычеркнуть его навсегда из жизни, и поэтому безразлично позволил убивать себя?

Прерывая её размышления, дверь отворилась. На пороге стояла миссис Норис. Лии было страшно посмотреть ей в глаза, она боялась, что там она увидит немой укор в том, что она виновата во всем, и перед ней просто снова закроют дверь, попросив не появляться больше. Но, набравшись храбрости, она подняла глаза. Пожилая женщина выглядела озабоченно, устало, словно провела не одну ночь без сна. Но её лицо было озарено той же приветливой улыбкой, и осуждение или обвинение отсутствовали в направленном на Лию взгляде.

— Проходите, дорогая, — миссис Норис отступила, приглашая её войти. Лия не верила своим ушам. Старый дом оставался прежним — тихим и спокойным, ничто не изменилось с того дня, как она покинула его, — Вы наверно устали с дороги и голодны.

Казалось, она и не уходила отсюда, только на минуту вышла из дома, чтобы затем вернуться, и миссис Норис торопится предложить ей перекусить.

— Я хотела бы, — Лия набрала полные легкие воздуха, как перед прыжком в воду, — я хотела бы спросить.

Миссис Норис остановилась. Глядя ей в спину, Лия закончила свой вопрос, — я хотела спросить — где сейчас он?

Словно её ни о чем и не спрашивали, миссис Норис обернулась и, все так же улыбаясь, предложила:

— Дорогая, Вам стоит сперва выпить горячего чаю и отдохнуть.

Несмотря на отменный вкус горячих булочек, только что вынутых из духовки, Лии было сложно проглотить хотя бы крошку, а горячий чай застревал в горле. Не в силах изображать, что она может съесть еще кусочек, Лия отставила чашку и снова спросила:

— Миссис Норис, скажите, где он сейчас?

Казалось, что пожилая женщина старалась оттянуть момент, когда Лия снова её спросит об этом. Поэтому, она бросила на неё быстрый взгляд, и поставила на стол блюдо, которое вытирала полотенцем, словно боясь, что её руки дрогнут.

— Всё это время он ждал, что Вы вернетесь, — она складывала полотенце, не глядя на неё и стараясь говорить спокойно и с достоинством, — Я не виню Вас, моя дорогая. Есть вещи, которые сложно забыть и простить.

Лия съежилась, желая провалиться сквозь землю. Каким из долгих вечеров миссис Норис слушала рассказ Дорнота, лежавшего в больничной палате, о том, что на самом деле было между ним и гостившей у него девушкой? Какие мысли и чувства испытывала она, относившаяся к нему, как к сыну, к той, о которой он не говорил, но которую продолжал ждать, словно она уехала только на пару дней? Об этом знала только она сама, и её уставшее лицо, говорившее о том, что перенесла она, волнуясь за Дорнота.

— Но если Вы приехали, чтобы окончательно сломать его, я никогда не смогу Вас простить, — голос миссис Норис дрогнул. Видеть блеск слез в глазах пожилой женщины, это было свыше её сил. Лия сжала пальцы в кулаки, стараясь сохранять присутствие духа. Поймав метнувшийся к дверям и прятавшейся за ними лестнице взгляд миссис Норис, Лия выскочила из комнаты, наплевав на все правила приличия. Он был здесь, и он знал, что она приехала. Возможно, он видел её, идущую к дому, и задавал вопрос — зачем она вернулась? Лия поднялась наверх, собираясь обойти весь дом, если понадобится.

Дорнот стоял в её старой комнате, спиной к двери и опираясь на раму окна. Лия остановилась, не зная, что сказать. Предательский язык словно распух и не мог пошевелиться.

— Зачем ты приехала?

Она не слышала его голос сотню лет и не могла представить — как могла так долго протянуть без его звучания. Он повторил снова:

— Зачем ты приехала?

— Я должна была увидеть тебя, — Лия дотронулась до горла, проверяя — издают ли хоть какие-то звуки её связки. Он повернулся к ней, и она едва удержалась от желания зажать себе рот. Прежде грубо высеченное, но правильное лицо рассекали разнообразные шрамы, тянущиеся ото лба до челюсти. Некоторые стягивали кожу так, что придавали одной половине лица выражение застывшей насмешливой полуулыбки, которой так часто улыбался Дорнот раньше. Один глаз смотрел на неё, пристально и настойчиво, второй же был полуприкрыт шрамом, проходившим по брови и прикрывавшим глаз уродливой складкой века. Руки, сложенные на груди так же не остались нетронутыми, на одной не хватало пальцев. На второй кости неудачно срослись, образуя на запястье бугры, и не позволяя, очевидно, полноценно работать кистью. Это означало, что Ян не сможет больше заниматься своей любимой работой.

Лия подавила всхлип. Дорнот смотрел на неё прежним, непроницаемым взглядом, словно ожидая, что она развернется и опрометью бросится из комнаты. Но, она справилась с потрясением и негромко заговорила, стараясь не дать себе заплакать:

— Я каждый день думала о том, что если бы была тебе безразлична, ты бы не сделал всех этих вещей. Думая о тебе, понимала — каково было тебе видеть меня, делающей несусветные глупости, ожидать в стороне и не иметь надежды изменить всё. Я понимала ещё и то, что не получается жить без тебя в моей жизни.

Лия развела руками и, не обращая внимания на слезы, все же предательски текущие по щекам, покачала головой:

— Знаешь, чего я хотела всё это время, находясь рядом? Услышать то, что ты постоянно скрывал, я ждала этих слов. Чертов упрямец, я так надеялась, что ты скажешь, что я тебе нужна.

Она закрыла лицо ладонями и, не стесняясь, разрыдалась в голос. И сейчас ничто не смогло бы заставить её снова притвориться спокойной и держащей эмоции под контролем. Дорнот подошел к ней, протягивая руки, словно хотел обнять, но остановился.

— Даже сейчас ты просто боишься быть самим собой, — Лия отвела руки от лица и, вытирая слезы, покачала головой.

— Я боялся, что если буду самим собой, будет только хуже, — он напряженно смотрел на неё, — ты всегда заслуживала только лучшего, я знал это даже тогда, когда старался решить твою жизнь сам. Посмотри на меня, — Ян осторожно дотронулся до неё, заставляя поднять голову, — Я так долго играл и старался спрятать себя, что теперь получил заслуженную маску, которая будет прятать мое настоящее лицо всегда.

Лия схватила его руку, державшую её лицо, словно если бы она не сделал этого, он бы взял и исчез.

— Скажи мне то, что никогда не говорил, то, что хотел сказать тогда, когда я сбежала. Пожалуйста, если ты считаешь, что я стою этих слов. Если нет, я уйду и больше никогда не объявлюсь снова.

Дорнот убрал руку и дотронулся до своей шеи, словно что-то мешало ему дышать. Казалось, что впервые за всё время он не может справиться с эмоциями, бушевавшими внутри него и отражавшимися на его лице. Затем он взял Лию за руки.

— Ты спрашивала — нужна ли ты мне. Я люблю тебя так сильно, словно ты проникаешь в мои артерии с кровью, заполняя каждую клеточку тела без остатка. Мне страшно от того, что ты — это часть меня, делающая меня лучше, и страшно, что я могу потерять эту часть. Когда ты рядом — мне трудно дышать, но когда ты уходила, я понимал, что задыхаюсь потому, что меня лишили воздуха. Я испытывал боль, которую причинил тебе, и понимал, что заслужил втрое больше. Я большее не могу даже просить тебя остаться, но если ты уйдешь, я постараюсь жить надеждой, что ты найдешь счастье.