Страж морского принца Кн. 1

Чтобы отвлечься от боли, она все-таки спросила у Невиса о Санлии и, выслушав рассказ печально вздохнувшего целителя, признала — да, у нее так сладить с запечатлением не выйдет.

Когда Санлия приплыла в следующий раз, Джиад притворяться спящей не стала. Выпила с наложницей принесенной той горячей тинкалы, которую Санлия сама варила по особому рецепту — очень пряной и сладкой, выслушала учтивую, но, кажется, искреннюю благодарность за спасение принца.

И не утерпела, спросила, честно признавшись, что говорила с Невисом, неужели Санлия может радоваться спасению наследника Акаланте? После того, что солдаты этого города сделали с беззащитной девчонкой, случайно попавшей им в руки.

— Война — мерзкая вещь, госпожа Джиад, — тихо ответила Санлия, поднимая на нее как всегда безупречно подкрашенные глаза. — Наши воины вели себя не лучше, поверьте. Мой отец был целителем, и я, помогая ему, многого насмотрелась... Мы пришли в воды Акаланте, убивая и грабя. Конечно, я была ни при чем, но кто знает, кого потеряли эти трое?

В глубокой зелени глаз плескалась боль, и Джиад, протянув руку, молча сжала изящную ладошку, украшенную дорогими перстнями, почувствовав ответное пожатие.

— Моему запечатлению было всего несколько дней, — помолчав, уронила Санлия бесцветным голосом, снова опуская глаза. — Связь еще совсем не устоялась, а он должен был снова отправляться на войну... Конечно, я последовала за ним, для вида напросившись с отцом. Думала, что будем встречаться вечерами, ловить мгновения украдкой, как это было дома... А случилась эта стычка на границе.

— Он... погиб? — так же тихо, словно кто-то мог подслушать их, спросила Джиад, замирая от болезненного сочувствия.

Санлия покачала головой.

— Нет, он выжил. Погиб отец, пытаясь спасти меня, защитить... А он... Слишком поздно вернулся из дозора. Эти трое уплыли, я была без чувств, и наше запечатление...

Её голос прервался, тонкие пальцы сжали руку Джиад с неожиданной силой.

— Оно разлетелось, как разбитая ракушка, — устало закончила Санлия. — Связь прервалась... Через пару часов начался бой, последний бой той проклятой войны. Акаланте победил, я попала в город с другими пленниками. Его величество Кариалл был так великодушен, что после подписания мирного договора вскоре отпустил заложников даже без выкупа... Я долго болела, и король, всё узнав, приставил ко мне личного целителя. Господин Невис рассказывал, что нашел моего... Риаласа? Нет? Что ж, ничего уже нельзя было исправить — я понимаю. Риалас передал мне письмо. Что сожалеет и надеется на лучшее для меня. Что его запечатление оказалось не таким сильным, и он еще может найти другую избранную. Только видеться нам с ним больше нельзя — так говорят жрецы...

— Ублюдок, — выдохнула Джиад. — Какой же... он...

— Это запечатление, — просто сказала Санлия, грустно улыбаясь. — Вы не представляете, что оно значит для нас, иреназе. Найти свою истинную любовь — лучшее, что может быть в жизни. А жить с тем, чью душу и тело теперь никогда не познаешь по-настоящему... В общем, я его простила. Только оказалось, что в Суалану мне возвращаться нельзя.

— И вас... вдобавок к этому всему сделали наложницей?

— Вы так говорите, словно это плохо, — улыбнулась Санлия гораздо мягче. — Госпожа Джиад, мне уже никогда не выйти замуж. А стать наложницей наследника — великая честь. Другие девушки добиваются её, как особой милости. Когда Алестар женится, я буду обеспечена на всю жизнь. Захочу — останусь служить при дворце. Или заведу собственный дом в городе и буду свободна...

— Простите, — от всей души попросила Джиад, гладя другой рукой ладонь Санлии. — Я не хотела напомнить вам о плохом.

Наложница кивнула, в свою очередь накрывая второй ладонью руку Джиад. На несколько мгновений они замерли, глядя друг другу в глаза, потом иреназе, словно смутившись, отвела взгляд, порывисто вздохнула и, торопливо попросив прощения, выплыла из комнаты.

И снова потянулись тоскливые дни. Санлия больше не появлялась, тренировки Невис решительно запретил, и только малек салру, становившийся все забавнее, хоть как-то скрашивал Джиад скуку. Рыжий, следовало отдать должное, вел себя тихо и услужливо. Старался угодить, чем-то порадовать, но она хотела только одного: остаться в одиночестве. И её не трогали, не принуждая к близости, чему Джиад радовалась, понимая, что долго такая благодать не продлится. Ночами принц либо пропадал у наложниц, либо подолгу крутился на постели, явно изнывая от желания, но не решаясь прикоснуться.

А через неделю такого отдыха, явившись рано утром и о чем-то пошептавшись с Невисом, рыжий подплыл к постели, едва не лопаясь от таинственности.

— Поднимайся, — потребовал он. — Поплывем, прогуляемся.

— Вам прошлого раза не хватило? — вежливо осведомилась Джиад, не шевелясь и глядя в потолок.

— Хватило, — обиженно буркнул принц и упрямо повторил: — Поднимайся, давай. Это будет особая прогулка. Отец разрешил! Ну что, тебя на руках понести?

— Только попробуй, — зло отозвалась Джиад, нехотя отталкиваясь от ложа. — И куда мы поплывем?

— Увидишь.

В сапфировых глазах рыжего плясали веселые искорки. Кажется, он и вправду был рад, чему Джиад сразу насторожилась. Но охрана, пристроившаяся позади, стоило им покинуть комнату, была спокойна и благодушна, значит, насчет позволения принц не врал. Джиад близнецы-охранники поклонились с небывалым прежде почтением, и она склонила голову в ответ.

В этот раз они выплыли совсем с другой стороны города. Джиад сидела на салту, уже привычно правя лоуром и понимая, что давно пора было проветриться. Или как это сказать про море? Прополоскаться? Она усмехнулась, радуясь ощущению свежести от обтекающей тело воды. Что ж, надо жить, пока жива.

Они все выше поднимались к поверхности, море светлело и теплело и, наконец, Джиад почти коснулась макушкой поверхности воды. Рыжий обернулся, глянул тревожно, придержал салту.

— У тебя же амулет, ты дышать не сможешь — протянул немного растерянно. — Так, погоди... Дару, дай нож.

Охранник протянул тот самый нож серебряной рукоятью вперед, дождался, пока Джиад разомкнет кольцо на цепочке, но обратно брать не стал. Напротив, снял с пояса ножны и тоже подал. Подплывший Кари пояснил Джиад, сжимающей рукой цепочку:

— Каи-на, не откажите принять на память. Мы с братом обязаны вам жизнью и честью. Такой долг неоплатен, но это семейный нож, память о родителе.

— Это слишком дорогая для вас вещь, господин Кари, — попыталась воспротивиться Джиад, но огромная лапища охранника мягко сомкнулась на её ладони с ножом.

— Не обижайте нас, каи-на, — прогудел Дару. — Ради Троих, возьмите. Будь наши родители живы, они бы сами вас поблагодарили.

— Более достойных рук этому ножу не видать, — подхватил Кари, и Джиад, бережно вложив нож в ножны, прицепила их на пояс, учтиво склонив голову.

— Мое почтение ушедшим, пусть покоятся они в мире.

— От меня ты подарок вряд ли возьмешь, — сказал принц, молча следивший за разговором. — Но, может, и я чем порадую? Поднимайся наверх и плыви за мной. Дару, Кари, останьтесь здесь.

Он тронул салту, прыжком вылетая из воды, и Джиад поднялась следом. Ветер! Морской соленый ветер ударил так, что она захлебнулась им, вдыхая с упоением, пьянея от счастья просто подставить лицо солнцу. Здесь, наверху, был такой ликующий солнечный день, что глаза наполнились слезами, которые Джиад упрямо смахнула и опять прищурилась в небо, прекраснее которого ничего не видела. Салту резал воду поверху, не уходя глубже, рыжий оказался рядом, улыбаясь широко и счастливо.

— Правь за мной, — крикнул он, показывая рукой. — Туда, к острову!

Остров? Джиад слегка пригнулась, разворачивая салту. Не больше чем в лиге от них действительно темнел небольшой остров. Суша! Настоящая суша! Она хлопнула салту по носу, посылая вперед. Рыжий мчался рядом, но перед самым стремительно выросшим берегом придержал зверя.

Золотой песок, деревья... Джиад соскользнула с салту в воду, поплыла вперед. Рыжий последовал за ней, немного задержавшись, но быстро догнал. Греб он одной рукой, другой придерживая какой-то ящик. Так, вместе, они вплыли в чистейший залив, глубоко уходящий в сушу узким полумесяцем. Джиад замерла на мелководье, обернулась к рыжему, спрашивая взглядом.

— Иди, — пожал плечами тот. — Отец разрешил нам пробыть здесь весь день. Я пока поплаваю, а ты отдыхай, грейся на солнце. Вот, возьми.

Он с некоторым усилием протянул матросский сундучок, тщательно промазанный смолой.

— Что это?

Ящик оказался тяжелым, но не слишком, вполне подъемным.

— Увидишь, — довольно фыркнул рыжий. — Я неподалеку буду. Понадоблюсь — просто крикни.

— До самого вечера? — переспросила Джиад, не зная, то ли оскорбиться, что её выгуливают, как зверушку, то ли просто порадоваться солнцу и суше.

Рыжий кивнул, отплывая. Джиад поставила сундучок на берег, выбралась следом. Отойдя немного, оглянулась. Рыжая голова качалась на волнах шагах в сорока от острова, рядом показался плавник салту.

Вытащив нож, Джиад торопливо вскрыла сундучок, изнемогая от любопытства. Богатство! Истинное сокровище, цену которому поймет лишь тот, кто не один десяток дней мок в подводном царстве и ел водоросли с сырой рыбой. Кожаный мешочек с огнивом и сухим трутом. Бутылка вина, залитая сургучом. Увесистый ломоть нежнейшей даже на вид ветчины и круг копченого сыра. Пяток наливных яблок, несколько пресных лепешек, кольцо залитой для сохранности жиром копченой колбасы и какой-то сверток, тоже с пятнами жира. Джиад развернула промасленную салфетку и потянула носом. Сырники! Обычные сырники, которые она столько раз пекла на храмовой кухне, а после, скучая по дому, частенько заказывала в трактирах, куда бы ни занесла работа. Ох, да захоти рыжий ей что-то подарить, лучше бы придумать не мог. Как только измыслил?

Поднявшись на ноги, Джиад огляделась. Здесь, на берегу, солнце сияло вовсю, но чуть дальше на песок уже падала тень леса. Наверняка там найдутся сухие ветки! И точно, нашлись. И ветки, и несколько стволиков упавших деревьев, и вдоволь мха. Похоже, островок был в той части моря, куда людям заплывать заказано. Чувствовалось, что человеческая нога не ступала сюда уже давно: птицы не боялись людей, косясь на неё с веток, из кустов выглянула любопытная мордочка какого-то зверька вроде белки.

Набрав веток и мха, она вернулась на берег, быстро развела костер. И растянулась рядом на песке, бездумно глядя в веселое золотое пламя. Огонь! Простой огонь, доступный на земле любому бедняку, лишь нашлась бы кучка веток или соломы. И такая роскошь, если лишен его...

Налюбовавшись и отогревшись, Джиад отгребла немного углей, насадила на прутик порезанную на куски ветчину. Сильно зажаривать не стала, лишь протомила до золотистого цвета и дурманного запаха. Сыр поджарила сильнее, до хрустящей корочки. Откупорила вино и достала из сундучка примеченные стаканы. Три глиняных стаканчика, плотно входящие друг в друга, чтобы сберечь место, которого вечно не хватает в матросском сундучке.

Интересно, кто же собирал ей такой гостинец? Явно это делали на суше. У иреназе есть люди везде, стоит вспомнить хотя бы алахассца, с обидной легкостью умыкнувшего Джиад из трактира. Больно царапнула тоска по утерянным навсегда мечам... Что ж, все равно они бы в море не пригодились.

Плеснув в стакан вина, Джиад пригубила густую благородную влагу. Вино кто-то выбирал от души, не пожалев старого турансайского. А может, просто иреназе велели положить лучшего? Хорошее вино, только пить такое в одиночку — грех.

Раньше она бы непременно окунулась в воду перед едой, но теперь море надоело настолько, что каждое мгновение на суше казалось блаженством. Джиад еще понежилась на горячем песке, поворачиваясь то на спину, то на живот, потом, заложив руки под голову, долго глядела на облака, чинно плывущие куда-то. Может, даже в Арубу. Вот бы послать весточку в храм! Правда, похвалиться ей нечем. Но если прав король иреназе и Торвальд действительно продал Джиад, это должны узнать дома. Узнать, чтобы ни один жрец Малкависа по доброй воле больше не ступил на земли Аусдрангов. Ни за какую плату! Храм ценит своих детей, и предавший одного из них теряет право вверять жизнь жрецам храма не только для себя, но и для своих потомков. Только сначала надо выяснить правду.

Надломив сырник, Джиад с упоением прожевала чуть солоноватый ароматный творог, рот мгновенно наполнился слюной. Ветчина уже пахла так, что с ног сшибало, сыр вторил ей, как опытный подголосок главному певцу. Поколебавшись, Джиад вздохнула. Ну, не звать же к костру охранников, попросив принца пока поплавать? Еды все равно куда больше, чем она съест за целый день...

Выйдя на край берега, Джиад приставила ладони ко рту и крикнула:

— Эге-гей! Сюда!

И когда в залив стремительно вплыл принц иреназе, жемчужно-белея в прозрачной воде гибким телом, расстилая по спокойной глади яростное золото волос, безмятежно пояснила:

— Не затруднит ли ваше высочество позвать и Дару с Кари? Или иреназе не едят пищу людей?

— Едят, — ошалело отозвался принц, хлопая мокрыми ресницами, на солнце золотящимися так же ярко, как волосы. — А ты точно не хочешь побыть одна?

— Хочу, — кивнула она. — Вот поедим — и можете плавать дальше до вечера. Пока я на солнце погреюсь и по лесу погуляю. Но лопать в одиночку, если могу накормить кого-то, я не умею, уж простите. Так позовете охрану? Ваше высочество...

* * *

Алестар осторожно положил книгу на ложе, чтоб не щелкнула толстыми страницами, повернулся набок. Всмотрелся в смуглую спину лежащей на животе девушки. Та спала, разметавшись по ложу, даже во сне отвернувшись. Так хотелось провести рукой по нежной золотистой коже, такой тонкой, гладкой, горячей...

Алестар сглотнул, отводя взгляд. Невис говорит, что уже можно, всё зажило, но как, если в чёрных, как Бездна, глазах только холод и отчуждение. И остров, сплавать на который он придумал сам, не помог. Да, Джиад улыбалась, разливая вино, которое близнецам пришлось пить из одного стакана, и угощала иреназе едой с земли, и рыжий, как волосы Алестара, огонь плясал на ветках совсем рядом с кромкой берега, бросая отсветы на её лицо и шею в вороте рубашки. Но улыбались только губы, а потом его запечатленная отводила взгляд, без лишней спешки, но каждый раз, как Алестар пытался встретиться с ней глазами. И было ясно, что все зря.

Пошевелившись, Джиад что-то проговорила во сне, вскинувшийся Алестар прислушался, но дыхание спящей снова стало ровным и тихим. Да, сам виноват. Быть обязанным жизнью той, кого смертельно обидел — это ли не шутка богов? Еще более подлая шутка, чем нечаянное запечатление. И как же смертельно стыдно! Его, иреназе королевского рода, спасла и защитила женщина, человек! Сунула в камни, как глупого малька, чтобы не мешал — и в одиночку победила сирен... Стыдно как...

И уж точно делу не поможет, что кровь закипает, стоит представить, как сжимаешь в объятиях это гибкое сильное тело, такое совершенное каждой линией и движением. О да, поначалу в воде двуногая казалась неуклюжей, но потом Алестар узнал цену этой скупости движений, как узнали ее, на свою беду, сирены-убийцы. А на острове, когда Джиад, поднявшись, ушла в лес за дровами и вернулась с охапкой веток, сбросив их к костру, у Алестара в глазах потемнело. Здесь, в родной стихии, она была похожа на лениво-спокойного в движениях салру, но за этой мягкой ленцой крылась быстрота и точность короля морских хищников. Она была такой, какую Алестар даже представить не мог! Живой, горячей, искренней в ненависти и отважной перед неминуемой смертью. Ни капли лжи и жадности, ни тени желания прицепиться к принцу иреназе, как рыбка-чистильщик к салту...