Главная роль

Максим хватил кулаком о стол так, что заныли костяшки пальцев. Хуже нет — сознавать собственную беспомощность.

Ладно, если он не может спасти Клодиана, должен подумать об остальных. О Парфении и Сатуре. Всему Палатину известно, кто именно зарезал императора. Обоих необходимо предупредить. Срочно.

Максим бережно отложил в сторону письмо Сервии — ответить придется позже. Если придется... Актер впервые подумал об опасности, грозившей ему самому. Не знал, известно ли об его участии в заговоре кому-нибудь, кроме Домиции и Энтелла. Предположим, известно. Тогда ему не поздоровится. Достаточно Элиану понять, что нет (и не было!) никакого прорицателя, но был заговорщик...

Он перешел в другую комнату, намереваясь разбудить Гефеста. И остановился. Вольноотпущенник поджидал у самых дверей. В глазах его не было ни тени сна.

— Ступай сейчас же к Парфению и Сатуру, — скомандовал Максим. — Предупреди: должны немедленно бежать.

Гефест сел и скрестил руки на груди.

— В чем дело? — удивился Максим.

— Не желаю спасать убийц, — ответствовал вольноотпущенник Домициана.

Максим сел. Напрочь забыл, что Гефест, как и Элиан, был предан владыке! Актер растерянно потер подбородок. Отправиться самому? Нельзя. Всеобщее внимание привлечет. Императорский секретарь — личность заметная.

Гефест сидел, напряженно выпрямившись, вздернув острый подбородок. Весь вид его выражал непреклонную решимость. Уходило время.

Максим скрипнул зубами. Необходимо было уговорить упрямца. Немедлено.

— Слушай. Преторианцы явятся к императору. Потребуют выдать убийц.

— И правильно! — распетушился Гефест.

— Правильно? Если у императора можно чего-то потребовать силой, разве это император?

Гефест глотнул воздуха и промолчал.

— Солдаты добьются, чтобы Нерва выдал убийц. А эти люди привели Нерву к власти.

— Нечего сговариваться с убийцами, — огрызнулся Гефест.

— Нерва с ними не сговаривался! — вскипел Максим.

Тут же взял себя в руки. Он должен убедить Гефеста. Должен. Иначе Сатур с Парфением погибнут.

— Нерву заставят выдать убийц. Заставят показать свою слабость. После этого долго ли он пробудет императором?

Гефест снова промолчал.

— Хочешь, чтобы Нерву убили? — напирал Максим. — Чтобы место его занял ставленник преторианцев? Кого выдвинут солдаты? Того, кто больше заплатит. Станет такой император заботиться о черни? Сомневаюсь. Вероятно, даже отменит законы, принятые Нервой. Труды наши прахом пойдут.

— Но я не могу! — простонал Гефест. — Не желаю выручать убийц!

— Не убийц выручаешь, а Нерву!

— Если убийцы скроются... — начал Гефест. — Что это изменит? Солдаты все равно взбунтуются.

— Да. Но императору не придется отдать на расправу людей, которым обязан властью. Не придется показать свою слабость всей империи.

Гефест упрямо сжал губы. Максим подошел вплотную к вольноотпущеннику. Тот невольно поднялся на ноги.

— Гефест! Ты был другом Домициана. Я — нет. Не свершись убийство, Домициан казнил бы меня. И не меня одного. Марцелла, Сервию, Корнелию, Тита Вибия... Как быть, если жизнью мы обязаны заговорщикам?

Вольноотпущенник молчал. Несколько раз порывался что-то сказать, но обрывал сам себя. Максим ждал. Чувствовал, как уходят драгоценные минуты. Стискивал зубы. Терпел.

— Хорошо! — Гефест словно переломил в себе что-то. — Я пойду.

...Спустя полчаса вольноотпущенник вернулся.

— Сатур скрылся. Парфений сказал, что слишком болен. Не все ли равно, как умирать.

Гефест произнес это без малейшего злорадства.

Максим молча сжал его руку. Ушел к себе, набросил плащ, за пояс заткнул кинжал: "Улицы Рима ночью небезопасны". Оставалось исполнить последнее. Удалить из города сенатора Марцелла.

* * *

Шаги часовых гулко раздавались в ночной тишине. Ветер раздувал пламя факелов. Отсветы метались по стенам домов, разгоняя тени. Максим подождал, пока ночной патруль пройдет мимо. Не хотел, чтобы его остановили и начали задавать вопросы.

Звук шагов замер в отдалении. Максим выступил из арки и поспешил вперед. Чувствовал — близится рассвет. До рассвета сенатор Марцелл должен покинуть Рим, а сам он — возвратиться на Палатин, в канцелярию.

Он обошел черную громаду Колизея. Цирк был безмолвен, только откуда-то, точно из-под земли доносились глухие возгласы. Это в клетушках под ареной собрались бойцы, дожидаясь утренних игр. Максим с отвращением отвернулся. "Для многих завтрашний день станет последним".

Для многих... Как бы не стал таким и для сенатора Марцелла. Его открыто называют главой заговора. Нет, сенатор должен бежать, бежать непременно.

Максим невольно сбавил шаг. Марцелл? Уговорить Марцелла скрыться? Хотелось бы знать — как? Сказать: "Тебе грозит опасность, спасайся!" Максим сразу вообразил холодную, насмешливую улыбку сенатора.

С этой улыбкой он и отправится на казнь!

Максим заставил себя снова перейти на крупную рысь.

Нет, правду говорить нельзя — Марцелл ни за что не уедет. Не покинет императора. Убеждай, не убеждай — не поможет. Марцелл останется в Риме до смертного часа. Увы, весьма скорого.

Максим забарабанил в двери особняка. Открыли не сразу. Привратник протирал заспанные глаза и не узнал Максима. Актеру некогда было препираться. Оттолкнув нерасторопного раба к стене, он ворвался в дом. Привратник завопил, но в доме, похоже, спали крепко. Максим с завистью отметил, что сенатор ложится раньше, а встает позже императорского секретаря.

За спиной голосил привратник, вообразивший, что в дом ворвался убийца.

Расположение комнат Максим знал прекрасно. Проскочил атрий, метнулся в коридор для слуг, выбежал в колоннаду, ограждавшую внутренний двор. Ночи стояли душные, занавесь, отделявшая спальню Марцелла от колоннады, была откинута. В комнату проникал лунный свет. Максим остановился на пороге.

— Марцелл!

Сенатор проснулся мгновенно и беззвучно. Сел.

— Кто здесь?

Ответить Максим не успел. Железные пальцы стиснули горло, из-за пояса выдернули кинжал. В следующую секунду Максим почувствовал, что летит. Едва успел сгруппироваться, как под ним захрустели кусты лавра. Прежде, чем сверху всею тяжестью обрушился нападавший, Максим рванулся в сторону. Нападавший с шумом врезался в кусты. Максим точным пинком придал ему ускорение.

Ветви затрещали в последний раз. Потом воцарилась тишина. Послышался короткий смешок и торжествующий голос бестиария:

— Этому приему обучил тебя я. Привет, Кастор!

— Привет и тебе, Поллукс, — прохрипел Максим, потирая шею.

На пороге комнаты возник сенатор Марцелл. В одной руке он сжимал светильник, другой — поддерживал сползавшее покрывало.

Со всех сторон сбегались полуодетые слуги.

— Прочь, прочь, — командовал бестиарий, следуя указующим кивкам Марцелла.

Первым удрал привратник. Узнал Максима и не стал дожидаться, пока спросят за поднятый переполох. Любопытство остальных унять было труднее. Пользуясь темнотой, слуги старались затаиться за кустами и в колоннаде. С большим трудом бестиарию удалось спровадить всех.

Сенатор величественно заметил:

— Раньше, Максим, ты являлся с меньшим шумом.

В тот момент актер не был склонен молча выслушивать колкости. Огрызнулся:

— Радуйся, тебе верно служат.

— Благодарю за надежного телохранителя, — не остался в долгу Марцелл.

Тут же оборвал себя. Спросил тревожно:

— Случилась беда? Что-нибудь с императором?

Он метнулся назад, в комнату, принялся лихорадочно одеваться. Максим глубоко вздохнул. "Нет, такому ничего не втолкуешь".

И, как с обрыва в воду:

— Игнема заболела!

Марцелл выскочил из комнаты. Теперь в одной руке он сжимал башмак, в другой — пояс.

— Заболела? Не может быть! Я только что получил от нее два письма!

"Сравнялись в счете".

— Она пишет, что совершенно здорова!

— А ты чего ждал? — возразил Максим. — Чтобы призналась: уже неделю не встает с постели? Игнема щадит тебя. Не хочет, чтобы ты бросил дела, помчался в Фалерно.

— Коня! — заорал Марцелл на весь пустой двор.

На зов сенатора никто не откликнулся: разгоняя прислугу, бестиарий постарался на совесть. Пришлось телохранителю самому отправиться в конюшню.

Марцелл оделся и поспешил в кабинет. Максим — следом. Мельком окинул взглядом комнату: стул с высокой спинкой, окованные железом сундуки, свитки в кожаных футлярах. На столе высилась груда свитков. "Знакомая картина". Максим вспомнил собственную комнату в здании императорской канцелярии.

Марцелл достал деньги, схватил какие-то таблички, направился к дверям. На пороге обернулся. Оглядел заваленный свитками стол.

На лице сенатора отразилось мгновенное колебание. Уехать, бросив дела? Повернувшись к Максиму, Марцелл спросил:

— Игнема больна серьезно?

— Не знаю, — ответил Максим. — Если поторопишься, может, успеете проститься.

Марцелл с такой силой отдернул в сторону занавесь, закрывавшую вход, что сорвал карниз. Максим ярко представил что сейчас испытывает сенатор, и что будет переживать всю дорогу. Ощутил укоры совести.

"Другого выхода не было".

Выскочив на улицу, Максим увидел только тени, метнувшиеся в отдалении, да услышал затихающий стук копыт. Сенатор с телохранителем спешили в Фалерно.

Максим испугался, не перестарался ли — Марцелл помчится, загоняя коней. Не свернул бы себе шею!

* * *

В тот день, кроме друзей, император принимал скульпторов и художников. Позировал он всегда с величайшей неохотой, находя это занятие не слишком важным, зато крайне утомительным. Когда придворные льстецы заявляли, что нельзя лишать подданных счастья лицезреть своего императора, Нерва нетерпеливо отмахивался. После долгих просьб согласился допустить скульпторов и художников, оговорив, что они явятся все вместе.

Решено было, что император временно перейдет во дворец Домициана, так как разместить гостей в небольших комнатах дома Октавиана Августа было невозможно.

Максим не был суеверен, но его неприятно поразило совпадение. Нерве предстояло занять жилище убитого — именно в день вероятного мятежа.

...Приемный зал Палатинского дворца ошеломлял размерами. Здесь все было колоссальным: и колонны, отражавшиеся в облицованных мрамором стенах, и базальтовые статуи в полукруглых нишах. В глубине зала, увенчанного огромным куполом, стоял трон.

Нерва, в исполинском помещении казавшийся еще более худым и тщедушным, уселся в торжественной позе. Максим распорядился впустить художников. И скоро тронный зал стал напоминать аудиторию Академии Художеств.

Когда художники принялись за работу, Нерва подал знак Максиму. Тот стал читать вслух адресованные императору письма. Гефест — наотрез отказавшийся уйти с Палатина — подавал свитки.

Друзья Нервы, желавшие его приветствовать, заходили в зал со стороны внутреннего двора — чтобы не мешать художникам. Тем больше внимания привлек сенатор, ворвавшийся в центральные двери и стремительно подошедший к императору. Сенатор был заметно взволнован.

— Преторианцы! — выдохнул он. — Солдаты поднимаются на Палатин!

Лицо Нервы чуть дрогнуло, но император тут же овладел собой. Громко ответствовал:

— Я не запрещаю подданным приходить ко мне.

Максим заметил, что некоторые придворные начали украдкой пробираться к дверям. Порадовался, что успел спровадить сенатора Марцелла: "Этот бы ни за что не ушел! Сам бы полез на рожон и впустую сложил голову".

А новости сменяли одна другую:

— Преторианцы окружают дворец!

— Преторианцы перекрыли все входы и выходы!

— Преторианцы выстраиваются в боевой порядок!

С каждым новым известием народу в зале становилось все меньше. Казалось, гости просачиваются сквозь стены. Вскоре подле императора остались всего несколько человек. Да и тех Нерва настойчиво просил уйти.

И опять отделанные золотом и бронзой двери распахнулись, пропуская в парадный зал солдат. В полном вооружении, чеканя шаг, входили преторианцы, и вел их префект Элиан.

Нерва продолжал разговаривать с одним из сенаторов.

Элиан, вскинув руку, остановил солдат. Сам сделал еще два шага и оказался перед троном. Нерва поднял голову, будто только заметив незваных гостей.

— Здравствуй, префект, — сказал он.

И снова заговорил с сенатором.

Но Касперия Элиана не так легко было смутить. Обернувшись к солдатам, он кивком головы указал на сенаторов. Солдаты не обнажали мечей, но двигались сомкнутым строем. В одно мгновение сенаторов оттеснили к дверям. Подле императора остались только Максим, Гефест и двое трясущихся от страха рабов.

Пока солдаты надвигались на сенаторов, Максим подступил к Элиану.

— Напрасно ты так смел.

Касперий Элиан смерил его взглядом.

— Нет, прорицатель. Дважды тебя послушался. Больше отступить не заставишь.

Максим вспомнил, как Элиан бежал из дворца после убийства Домициана. Как увел солдат с Форума, едва Нерву провозгласили императором. Да, заставить начальника преторианцев отступить в третий раз — не удастся. Да и некуда ему отступать. Отважился поднять мятеж — должен идти до конца.

Император, дальнозорко прищурившись, наблюдал, как его последних друзей и защитников вытолкнули за двери. Облегченно вздохнул: боялся за других больше, чем за себя.

Тронный зал заполняли солдаты. Впереди всех стоял Касперий Элиан.

— Теперь тебе придется нас выслушать, — с холодной издевкой произнес начальник гвардии.

Положение императора было унизительным вдвойне: Нерва восседал на троне, но не мог сойти с него по собственной воле.

— Можешь сполна насладиться местом, которое жаждал занять.

Упрек Элиана был оскорбителен и несправедлив: Нерва о заговоре не подозревал, императором быть не стремился.

Максим шевельнулся. Только шевельнулся — этого было достаточно, чтобы Элиан обернулся к нему. И сбавил тон.

— Мы требуем правосудия, — отчеканил Элиан. — Убийцы Цезаря Домициана должны быть наказаны.

— Я их не знаю, — ответил Нерва.

— Не знаешь, кому обязан властью?

Император смотрел поверх головы Элиана, не унижаясь до ответа.

— Хорошо. Я назову имена. Декурион спальников Сатур. Спальник Парфений.

— Казнить убийц! — крикнул кто-то за спиной Элиана.

Солдаты разом зашумели. Максим быстро окинул взглядом ряды воинов. Так и есть, впереди стоят смирно. Опускают головы под взглядом императора. Молчат. Смущены. Охотно бы поменялись местами с теми, кто позади. Зато в последних рядах — самые смелые. Их не видно. Разжигают себя яростными возгласами. Опьяняются собственной дерзостью.

Удара надо ждать именно оттуда.

Элиан вскинул руку, и гул недовольства смолк. Начальник гвардии продолжал перечислять имена.

— Петроний Секунд... — Элиан безжалостно улыбнулся. — Ну, он уже наказан.

Максим подумал, что так ни разу и не видел Петрония Секунда, не узнал: стар он или молод, хладнокровен или горяч; не догадался, почему Секунд примкнул к заговорщикам. "А Клодиан? Что сделали с Клодианом? Тоже изрубили в куски?"