Суженый. Том 3

— Это. Я хочу, чтобы этого не было.

— Что? — Уинни разогнулась и откинула упавшую на лоб прядь.

— Ты спрашивала, что я хочу загадать грифону. Так вот, хочу, чтобы это, — он вытянул руки и повертел ими, будто впервые видя, — исчезло.

Уинни провела пальчиком по борту гнезда и спросила, не поднимая глаз:

— А научиться управлять? Разве не лучше было бы...

— Нет, — отрезал он. — Не нужна мне эта...чугунутость.

Уинни бросила на него странный взгляд, но ничего не ответила. Когда они снова выбрались наверх, Марсий с размаху ударил камень о землю. Но волшебство, видимо, уже порядком выветрилось, поэтому булыжник не вспыхнул, а только сильно нагрелся. Они выбрали местечко подальше от обрыва и улеглись. Камень положили посередине, чтобы греться. Шершавая поверхность то и дело вспыхивала голубоватыми и лиловыми переливами, от неё в ночное небо, медленно кружа, поднимались мерцающие искорки.

Марсий лежал, закинув руки за голову, и наблюдал, как эти волшебные мухи тают в ночи. Он уже начал дремать, когда услышал сонный голос Уинни:

— Марсий...

— Ещё не спишь?

— Я тоже считаю тебя интересным, — пробормотала она и нащупала его руку.

Он так и заснул, держа её за руку.

* * *

Пробудились они одновременно — от треска. Переглянулись и тут же поняли, откуда он доносится. Бросились к обрыву.

— Скорее! — Марсий первым спрыгнул вниз и помог ей спуститься.

Скорлупа горела ярко-оранжевым и стала почти прозрачной. Птенец уже пробил дыру размером с мандарин.

Оказывается, вылупиться грифону действительно не так-то просто. Скорлупа, даром что прозрачная, оказалась в сантиметр толщиной, не меньше.

— Нужно ему помочь, — Уинни принялась отколупывать кусочки по краям отверстия, и Марсий последовал её примеру.

Сначала показался серебряный клюв — загнутый и острый, такой не у всякой взрослой птицы увидишь, потом птенец уперся в края львиными лапами с темными уголками когтей и расправил крылья. В лучах рассветного солнца они тоже казались сделанными из серебра. Он повертел головой, моргнул красными глазами-зернышками, привыкая к свету дня, и издал звук, напоминающий рычание и курлыканье одновременно.

— Он вылупился, Уинни! — восторженно вскричал Марсий и осторожно взял птенца на руки. — Грифон вылупился!

Уинни стояла молча, напряженно наблюдая за ним. Марсий поднял глаза, удивленный её сдержанной реакцией.

— Ты понимаешь, что это значит?

— Да, — тихо ответила она.

Но ему сейчас было не до выяснения причин. Он поднял ладони повыше к солнцу и громко сказал:

— Хочу, чтобы мой дар исчез. Чтобы отныне я мог спокойно прикасаться к чему угодно, не опасаясь превратить эту вещь в чугун.

Он помолчал. Птенец по-прежнему сидел на раскрытых ладонях, переминаясь на крошечных львиных лапках и поводя крыльями. Марсий растерянно повернулся к Уинни.

— Наверное, всё?

— Наверное.

— Надо на чем-то проверить. — Он осторожно пересадил птенца на левую ладонь и дотронулся свободной рукой до разбитой скорлупы. Ничего не произошло. — Исчезло! — радостно выдохнул он. — Уинни, ты это видишь? Видишь? Желание исполнилось!

Он повернулся было к птенцу, но внезапно осекся и отдернул руку от гнезда. Край, налившийся чугуном, накренился от тяжести, гнездо заскрипело, и прежде чем остальная часть тоже обратилась в чугун, уравновесив его, ухнуло с обрыва.

Они проводили его взглядом, пока не раздался бултых, а потом Марсий взглянул на птенца в своей ладони.

— Ничего не понимаю, — нахмурился он, — я ведь первым загадал желание, сразу, как только он вылупился. Я всё сделал правильно и...

И тут до него дошло. Он поднял глаза, чувствуя, как кровь закипает, растекаясь по жилам раскаленным железом.

— Ты...соврала.

Вот, что означало это её странное выражение лица и молчание — вина. Или насмешка? Она обманула его!

— Марсий, я... — Уинни протянула к нему руки, но Марсий отшатнулся.

— Для тебя Ваше Высочество, — прошипел он. — Ты врала мне с самого начала! Не было ведь никакой провалившейся тетушки? И паршивого грифоньего яйца, купленного на ярмарке тоже не было, да? Скажи!

Она помолчала и выдавила:

— Тетушка действительно провалилась, а яйца...яйца не было. Но Марсий, — она запнулась и заторопилась, — то есть Ваше Высочество, ты ведь хотел его убить, а так нельзя, он... Я хотела рассказать.

Но Марсий уже ничего не видел и не слышал.

— Так почему не рассказала?! Молчишь? А я знаю, почему. Ты всё это время смеялась надо мной, смеялась над тем, как легко я повелся. Небось, и посетителям своей вшивой таверны всё растрезвонила, и вы смеялись вместе. — Он услышал дрожь в голосе и от этого возненавидел стоящую напротив и тянущуюся к нему девочку ещё больше.

— Не было этого, разреши всё объяснить...

— Довольно, наобъяснялась! — выкрикнул он, сам не замечая, как сжимаются пальцы. — Тот тролль был прав: ты грязная никчемная у... — он запнулся.

Уинни побледнела и сказала спокойно:

— Ну, скажи это. — И тут же крикнула: — Скажи!!

Эхо пронеслось над озером. Марсия трясло, горло сдавило, веки горели.

Внезапно Уинни опустила глаза и охнула. Он тоже посмотрел на свои ладони. В них сидел чугунный птенец. Крылья раскинуты, как для первого полета, загнутый клюв вздернут, взъерошенное ветром оперение навеки застыло.

Первой очнулась Уинни. Она мягко тронула его за плечо.

— Ты не хотел, знаю. Но если ты попробуешь, как мы вчера говорили...

Марсий сглотнул и дернул плечом, отстраняясь.

В этот момент со стороны дороги послышалось конское ржание и стук копыт.

— Ваше Высочество! Ваше Высочество, вы нас слышите?

— Здесь... — прошептал Марсий. Потом прочистил горло и сказал громче. — Эй, я здесь!

— Марсий, погоди! — но он уже полез наверх, не оборачиваясь.

Там его ждал отряд из дюжины всадников, закованных в латы с королевским гербом на груди — знаком бесконечности. Покачивались плюмажи, сверкали мечи и наконечники копий.

Впереди сидящий воин выглядел усталым. Глаза ввалились.

— Ваше Высочество, мы искали вас всю ночь. Вы целы? Его Величество места себе не находит.

Марсий вздернул подбородок.

— Со мной всё в порядке. А Его Величеству я сам всё объясню. Где мой конь?

Один из всадников выехал вперед, ведя на поводу серого в яблоках скакуна.

Наследный принц вскочил в седло.

— Едем, — кивнул он, и отряд тронулся в путь.

Уинни стояла и смотрела им вслед, пока люди короля не скрылись в клубах пыли.

— Прости, Марсий, — прошептала она. — Мне правда очень-очень жаль.

* * *

Порой ледяная сдержанность людей пугает намного сильнее криков и брани. Отец Марсия был как раз из таких. Он долго молча рассматривал его — всё происходило в тронном зале — потом качнул головой в сторону мастера Луция и произнёс ровным ничего не выражающим голосом:

— Мне сказали, что с тобой была какая-то девчонка.

— Да, она...

— Молчать. — Его Величество поднялся с трона и начал прохаживаться взад-вперёд, поглаживая перстни на руках. Мантия величественно стелилась за ним по надраенному до зеркального блеска полу, в котором отражалась люстра, сияющая мириадами огней. — Ещё мне сказали, что тебя видели вчера в таверне, — он пощелкал пальцами, и мастер Луций, сверившись со свитком, подсказал:

— 'Наглая куропатка'.

— Да, Наглая куропатка, — отец произнёс это так, словно буквы были горькими.

Марсий сделал шаг вперёд.

— Отец, выслушайте, я...

Правитель резко развернулся, откинул путающийся в ногах шлейф. Черные глаза сверкали на бледном лице, ноздри раздувались.

— Это она научила тебя перечить своему отцу и королю?

Марсий стиснул зубы, стараясь хотя бы изобразить раскаяние.

— Вот откуда эти твои отлучки. — Он помолчал. — Ты больше с ней не увидишься. Отныне круг твоего общения будет ограничен только нужными и правильными людьми. Мы с мастером Луцием проследим за этим.

Марсий вскинул глаза и сжал кулаки.

— Нет.

— Что ты сказал?

— Я сказал: нет. Я не перестану общаться с Уинни.

Если бы ему сейчас предложили увидеть лгунью, он бы отказался — слишком свежа была рана. Но не видеться с ней больше никогда?

В залу словно ворвался северный ветер. Застывшие у дверей лакеи съежились и попытались сделаться ещё незаметнее.

Несколько секунд прошло в жуткой тишине, а потом отец сказал, не поворачивая головы и не отрывая глаз от Марсия.

— Оставьте нас. — Слуги поспешили к выходу. — Вы тоже, мастер Луций.

Когда в зале остались только они вдвоём, отец резко поднял его лицо за подбородок, заставляя взглянуть в глаза, и произнёс свистящим шепотом: — Никогда, слышишь, никогда больше не смей перечить мне при подданных, щенок. Ты меня понял?

Марсий смотрел, сколько мог, потом, не выдержав, опустил глаза.

— Да, Ваше Величество.

Отец ещё пару мгновений вглядывался в лицо, словно оценивая степень послушания, а потом отпустил подбородок, отошёл к окну и сцепил руки за спиной.

— А теперь иди в свои покои.

Марсий скрежетнул зубами.

— И когда мне будет... позволено их покинуть?

— Когда я скажу.

— Да, Ваше Величество. — Он поклонился, хотя король не мог видеть этого, стоя к нему спиной, и вышел из зала. В коридоре перешёл на бег и, едва не сбив по пути служанку, несшую стопку чистого белья, ворвался в свою комнату и зло хлопнул дверью.

Повалился на постель прямо как был, в одежде, зарывшись лицом в подушки. На обратном пути во дворец он уже успел немного остыть. Нет, он не перестал злиться на Уинни, но ненависть переплавилась в обиду — не только на неё, но и на себя — за то, что поверил в возможность избавления. За то, что так сильно верил. Он больше никогда и ни во что не будет так страстно верить, ведь...разочаровываться так больно.

Когда Марсий поднял голову, за окном уже стемнело. Он пролежал в постели весь день и не знал, приносили ли слуги еду — стука не слышал. Наверное, приносили, но, не получив ответа, уходили.

Он пошевелился и вдруг почувствовал, как в бок уперлось что-то твердое. Пошарил в кармане и вытащил чугунного птенца. Он и не заметил, как сунул его в карман куртки...

Марсий сел на кровати и потёр глаза, вертя грифона в руках. Сейчас птенец не выглядел грозным и почти ничем не отличался от других птенцов, даже крошечные львиные лапы и хищный клюв не делали его опасным. Зато, если бы вырос, смог бы спокойно растерзать барашка...или ребенка.

Он подошёл к окну и поставил птенца на подоконник. Лунный свет упал на клюв, сделав его снова серебряным, как этим утром. Марсий скинул куртку и наклонился к ящику в углу, где были сложены ножи. Поправил на стене криво висящий круг и приступил к тренировке. Это занятие всегда его успокаивало. Если бы для мастера Луция было достаточно хорошо метать ножи или отжиматься на одной руке, или сражать мечом противника вдвое выше и сильнее, Марсий каждый день купался бы в похвалах. Вместо этого он корпел над завитушками, отрабатывая каллиграфический почерк, хотя, ясное дело, когда-нибудь у него будет личный секретарь, и это умение ему не пригодится. Но наставник считал, что выполнение трудоемкого бессмысленного задания воспитывает выдержку и волю, так необходимые будущему монарху.

Полчаса спустя Марсий подошёл к кругу и вытащил из сердцевины последний нож. К этому моменту он почти окончательно успокоился и пришёл к выводу, что вина Уинни, конечно, велика, но по большому счету ничего не изменилось. Ему подарили несбыточную мечту. У него отняли несбыточную мечту. Итого, ноль прибыли и ноль убытка.

Наверное, стоит дать ей возможность ещё раз извиниться. Только как это сделать? Отец будет в ярости, если узнает, что он ослушался, и тогда сегодняшний разговор покажется мягким внушением. Ничего, он что-нибудь придумает.

Марсий обернулся к окну и сказал вслух:

— Ладно, пусть будет Лемурра. Глупое, конечно, имя, но ты и вправду похож на девчонку.

Птенец, разумеется, ничего не ответил.

Марсий подошёл к окну и провёл пальцем по загнутому клюву. Холодный. И Шершавый. Прямо как её рука прошлым вечером. Он встряхнул головой, отгоняя воспоминание. Потом взял стул, уселся на него верхом и положил руки на спинку, продолжая разглядывать птенца.

— Ты, наверное, тоже не слишком счастлива превратиться в чугунного болванчика. — Он помолчал. — Но когда бы ещё попала в королевские покои, верно? Смотри, какой отсюда вид. Нравится?

Вид и правда открывался потрясающий: казалось, из окна можно было увидеть весь город. Сотни и тысячи крыш, плоских, домиком, покатых, волнистых, даже круглых. Из некоторых труб ещё поднимался дымок, но большинство прекратило работу до следующего утра. Тихонько поскрипывали флюгера, где-то вдали нестройно пели голоса, кто-то смеялся, повсюду горели уютные огоньки.

Марсий провел пальцем по хохолку и горько усмехнулся:

— Даже если не нравится, выбора всё равно нет.

И тут внезапно что-то переменилось. Плотная чугунная поверхность начала словно бы осыпаться, уступая место мягкому пуху. Птенец помотал головой и встряхнулся, скидывая остатки чугунной пыли, глянул на Марсия красным глазом и издал рычащее курлыканье.

Марсий отшатнулся и чуть не упал со стула. В изумлении уставился на свои руки.

— Но я же даже не пытался, и... — Он снова поднял голову. Птенец расправил крылья, разминаясь после вынужденного заточения — черный абрис на фоне бархатного синего неба. Полуорел-полулев, только совсем крошечный. Марсий протянул к нему руку, но грифон цапнул его и опасливо отодвинулся.

Он глянул на палец, рассмеялся и быстро нагнулся, прикрыв голову, потому что птенец взмыл с подоконника и сделал круг по комнате. А потом, разогнавшись, ринулся к окну и вылетел наружу. В какой-то момент показалось, что он сейчас упадёт и разобьётся. Но вот птенец с трудом удержался в воздухе, отчаянно хлопая крыльями, выровнял полет, и начал медленно набирать высоту. Марсий смотрел на него, пока тот не превратился в крохотную точку на фоне луны, после чего закрыл окно.

Перестать заморачиваться — кто бы мог подумать!

Он практиковался ещё около часа на всех подряд вещах — иногда получалось, чаще нет. Но начало положено! Это как со спортивными тренировками: нужна постоянная практика.

Он должен рассказать об этом отцу, сейчас же, немедленно! Нет, придётся дождаться утра. Отец не станет сердиться за то, что он нарушил приказ не выходить из покоев без разрешения, когда увидит, с чем он пришёл.

Марсий не мог заснуть почти до самого утра, а когда всё-таки заснул, увидел парящего над городом грифона, не птенца, а уже взрослого, гордого и величественного. Рядом с ним летела девочка с темно-зелеными разметавшимися по ветру волосами и синими глазами. Она смеялась и махала, зовя Марсия присоединиться к ним.

* * *

Заявиться к отцу на следующее утро без приглашения он не успел. Тот сам вызвал его в рабочий кабинет. Там больше никого не было, даже мастера Луция.

— Ты едешь учиться, — сообщил отец, не отрываясь от бумаг, которые в этот момент подписывал. Перо резво бегало по пергаменту. Марсий, как зачарованный, смотрел на уверенные росчерки, которые оставляла унизанная перстнями рука.