Альвийский лес. Часть 1: Путь в лес

Примес после этого стал смотреть на Асарау с заметным уважением.

Теперь наследник всё время ехал в голове колонны рядом с Дорантом, по-прежнему не заговаривал, но внимательно прислушивался и присматривался к тому, как каваллиер отдает распоряжения, как он пытается говорить по-альвийски и болтает на гаррани с увечным воином, приглядывался к тому, как Дорант осматривает местность...

Наконец, они добрались до Альвийской тропы. Дорант и Харран стали прощаться с Красным Зарьялом. Тот оставил с ними Шукра, молчаливого могучего коротышку с длинной седеющей бородой, прекрасного стрелка и неплохого мечника. Дорант вручил Зарьялу оговоренный остаток платы; он чувствовал себя неловко, поскольку в другое время выдал бы дополнительно по десятку золотых на каждого погибшего и раненого, но сейчас деньги надо было беречь: неизвестно, сколько придётся потратить в дороге, а пресловутый медальон лучше лишний раз не светить.

Зарьял, тем не менее, выглядел вполне довольным. Они обнялись на прощание, и отряды разделились.

Наконец, заросшая Альвийская тропа закончилась, и Дорант с передовым охранением вывалились на мощёную Императорскую дорогу — императорскую потому, что она считалась принадлежащей короне, и никто не смел ни строить без разрешения что-либо на её протяжении, ни собирать за проход пошлины.

Дорант огляделся и прикинул, в какую сторону двигаться. Выходило, что им к югу, то есть направо. Там через три-четыре сотни вёрст ждало их побережье с тремя малыми портами, а ещё верст через семьсот — они могли выйти и к столице Марки, Акебару. Только Дорант туда не собирался.

По императорской дороге они двигались куда быстрее, чем по старой Альвийской тропе. И сам путь был лучше — не заросшей колеёй, по которой когда-то кто-то ездил, а мощёной двухпутной дорогою, где две телеги могли разъехаться — хотя местами и мостовая, и обочины заросли кустарником, но нигде не до непроезжего состояния. Дорант радовался, что небольшому отряду можно нормально ехать, не выставляя боковое охранение.

Сам он трижды в день чистил и перезаряжал свою четырёхстволку и весь остальной огнестрел, и контролировал, чтобы то же делали все остальные. Особое внимание уделял он свежести пороха на полках.

В том числе и примес Йорре — который перезаряжал свою пиштоль без напряжения, и как бы даже не с удовольствием, на каждом привале. К тому же примес начал брать уроки фехтования у Харрана — с молчаливого согласия Доранта, который, казалось бы, не вмешивался почти ни во что, но на самом деле контролировал всё и вся.

Меж тем заморосили дожди, как всегда в этой местности и в начале этого сезона мелкие, но долгие. Влага сыпалась с неба как по расписанию, дождь начинался часа через два после полудня и шел почти до темноты. Дорант тихо радовался тому, что им не ехать по восточной дороге, через горы: там уже дней через пять лошади будут вязнуть в жидкой грязи по бабку.

Они останавливались на долгий привал ежедневно днем и вечером. Вечерний привал заканчивался рано утром, когда только-только поднималось светило; дневной Дорант назначал в разное время, стремясь натренировать своих немногих людей, чтобы ими управлял не желудок, а необходимость. Старался, правда, делать отдых сразу после начала дождя, чтобы проехать посуху подальше.

Дорант не слишком спешил, чтобы не устали ни люди, ни кони. 

Глава 18. УАИЛЛАР

1

Никто не сравнится в лесу с аиллуэ, желающими скрыться от чужого взгляда. Они взяли быстрый, но не утомительный темп, надеясь, что искать их сразу никто не будет. И уже минут через пять круглоухие, даже если бы и хотели, никогда не сумели бы их найти.

Тем не менее, они бежали ещё довольно долго, путая следы. Аолли держалась рядом со своим аиллуо, не задумываясь, куда они направляются, а он радовался этому, потому что отвечать на неизбежные вопросы — зачем путать следы, уходя от многокожих, которые по следу ходить не умеют — ему очень не хотелось.

Наконец, они остановились на краю знакомой Уаиллару укромной поляны, где бил чистый ключ и росли дикие лолоу.

— Передохнём, — сказал Уаиллар. — Теперь нас не найдут.

Вряд ли кто-то из оставшихся воинов клана стал бы их преследовать: начать с того, что никто не знал, что Уаиллар поблизости. Могли узнать по следам в посёлке — но слишком мало прошло времени, чтобы организовать погоню. Да и некому, скорее всего, было её организовывать после смерти Великого Вождя и разгрома отряда, напавшего на многокожих.

Они напились холодной и чистой воды, слегка утолили голод подсохшими уже на ветках плодами лолоу — сезон их заканчивался — улеглись, вытянув тела так, чтобы соприкасаться по всей длине, и прижались друг к другу щеками.

— Я знала, что ты придёшь за мной и спасёшь меня. Я ничего не боялась, пока не появились наши и не начался этот грохот... Сначала, когда наши напали и начали убивать круглоухих, я обрадовалась: подумала, что тебе всё удалось, сработал твой план, и вот сейчас меня освободят, отведут в посёлок и всё будет хорошо...

Уаиллар содрогнулся, только сейчас сообразив, что это было вполне возможно — и тогда уж точно ему больше никогда не пришлось бы видеть Аолли — и никогда больше не пришлось бы попасть в свой аиллоу и снова стать одним из народа аиллуэ. Он не смог бы никому объяснить, как получилось, что план его оказался нелепым, жену его нашли и вернули другие, а он — убил её отца, Великого Вождя, перебил и увел пленников, которые были предназначены для столба пыток, и даже не участвовал в сражении.

— Потом был этот гром, и дым, и вонь... И воины стали умирать, даже не успевая подойти к врагу... И мне стало страшно. Я подумала, что и ты там, среди них, — каждое её слово резало его больнее, чем нож или копьё врага. — Потом всё кончилось, круглоухие ходили по поляне и добивали наших воинов... Я испугалась, что и ты тоже умер, и я так и останусь среди смердящих круглоухих, не говорящих на языке разумных... И тут я увидела тебя... Я думала, что у меня сердце выскочит из груди, я чуть не умерла там на месте от счастья... Но теперь всё позади, мы вместе, мы не расстанемся больше — правда ведь, мы больше не расстанемся? Мы вернемся в наш ааи, и всё будет как раньше. Я уже придумала, как говорить со стеблями и лианами, чтобы сделать уголок для нашего малыша.

Его мышцы напряглись, как будто он готовился к удару.

— Что случилось, мой воин?

Как важно и как трудно говорить!

— Мы не сможем вернуться в наш ааи. Мы не сможем вернуться к нашим аиллуэ. Нас не примут.

— Как не примут? Как посмеют не принять тебя, героя, и меня, дочь Великого Вождя?

— Великого Вождя больше нет. Я... убил его.

Аолли отодвинулась и посмотрела на него странным взглядом:

— Повтори. Повтори, что ты сказал.

— Я убил твоего отца. Я не хотел. Так получилось. Я защищался, — с каждым словом она отодвигалась всё дальше; взгляд её становился всё холоднее.

— Я не всё тебе сказал, — Уаиллар словно рухнул в пропасть. Не было и не могло случиться ничего хуже, чем то, что уже случилось, и будь, что будет. — Твой отец лишил меня имени и произнес слово, чтобы меня убили, если я вернусь без тебя. Я пришел к нему в ааи без тебя, я хотел просить его разрешения, чтобы собрать воинов и напасть на круглоухих. Он не стал меня слушать. Сразу схватил копьё и хотел ударить. Я... я воин, понимаешь... хорошо обученный воин... Когда меня хотят ударить копьём, я не думаю, я действую — иначе давно бы умер...

Она поняла. И отшатнулась, отстранилась от него ещё сильнее.

Повесила голову. Уши опустились и прижались назад, как в бешенстве или растерянности. Глаза, опущенные к земле, сузились в щёлки, как от большого горя. Его любимая не хотела его видеть, его любимая страдала.

Но надо было договорить до конца, раз уж сказано было главное.

— Нас не примут в нашем аиллоу. И ты знаешь, что для аиллуэ из других кланов я — враг, которого надо убить, а ты — добыча. Нам нельзя к нашему народу. Ни к кому, никогда.

Он тяжело вздохнул и сказал, выдохнул, выплюнул то, что не хотел бы говорить никогда:

— И я не знаю, что нам теперь делать.

Аолли долго тяжело молчала. Потом подняла на Уаиллара глаза, полные горя:

— Уаиллар, мой аиллуо, муж мой, отец моего нерожденного ещё ребёнка! Я дала тебе клятву перед Великим Древом, и я выполню её, потому что аиллуэ не нарушают клятв. Я буду с тобой, пока мы оба живы. Но сейчас я прошу: отойди и дай мне подумать, потому что мне трудно видеть тебя.

Она снова опустила голову.

Прошло время, которое показалось Уаиллару бесконечным.

— И ты прав, муж мой: ничего никогда уже не будет так, как раньше...

2

Они долго еще сидели, не двигаясь, у чистого ключа. Уаиллар смотрел на Аолли; Аолли смотрела в сторону. Её уши были по-прежнему опущены, спина согнута. Было невыносимо больно видеть, как ей плохо.

Уаиллар и сам был напряжён и зажат, как уолле, совершивший постыдную ошибку перед наставником. Его, однако, сильно беспокоило то, что они расположились слишком недалеко от аиллоу в месте, известном всем и часто посещаемом. Чем дольше они здесь оставались, тем вернее их бы застал кто-то из аиллуэ, а это могло повлечь очень неприятные последствия. Уйти от преследования в одиночку Уаиллар бы смог наверняка, уходить же вместе с Аолли, когда она в таком состоянии...

Наконец, он решился:

— Аолли, милая, нам нельзя оставаться здесь.

Она вздрогнула и подняла на него глаза. Во взгляде её не было вопроса, она смотрела на него как на чужого, который заговорил на незнакомом языке.

— Если нас здесь застанут, я буду сражаться, пока меня не убьют. Тогда ты станешь лаллуа у какого-нибудь воина, а наше дитя умрет.

Аолли безмолвно поднялась, подобрала какой-то узел (Уаиллар только сейчас заметил, что она всё это время была не с пустыми руками) и вопросительно взглянула на воина.

Он понял и двинулся вперед. За то время, что они провели у чистого ключа, он спланировал в первом приближении, куда им деваться на ближайший день: южнее, на полпути к озеру, было одно укромное местечко, где он как-то три дня пережидал, пока прекратится погоня после того, как он вырезал в одиночку целый отряд из другого клана. Там была вода, правда, не такая чистая, как в ключе — отдавала болотом, там было, что поесть — росли арраи и лэлээллэ, редкие в этих местах, там было укромное убежище внутри купы кустарника, куда можно было пролезть ползком, а потом поговорить со стеблями и прутьями, чтобы закрыли проход...

Идти туда было, если не торопиться, почти до рассвета.

Они шли, стараясь производить как можно меньше шума. У Аолли, занятой неприятными мыслями, это получалось хуже. Уаиллар перешёл в состояние, в котором мог видеть Жизнь вокруг, чтобы успеть отреагировать, если их догонят или перехватят. При этом он напряженно и мучительно думал, что же им теперь делать. Что же ему теперь делать, и как спасти Аолли.

И чем больше он думал, тем яснее виделся ему единственный выход, при котором у них оставалась надежда выжить. И хотя выход этот ему очень не нравился — все другие были ещё хуже: они вели его и их ребенка к непременной смерти, а жену его — в лучшем случае в ааи другого воина, а в худшем — тоже на смерть.

3

Внутри купы кустов было тихо и темно. Солнце ещё не поднялось над вершинами деревьев, но уже осветило их. Заболоченный ручей негромко журчал неподалёку, где тёмная вода его переливалась через подмытый корень старого олоолои. Уаиллар и Аолли успели попить и поесть, после чего воин настоял, чтобы жена его легла отдыхать. Утомлённая тяжёлым и длинным днём, Аолли быстро заснула — или притворилась, что заснула. Уаиллар же так и не мог провалиться в сон, хотя шли уже третьи сутки, как он не спал. Стоило ему забыться, как перед его глазами возникали то Великий Вождь Ллуэиллэ, заносящий на него копьё, то круглоухий калека, пытающийся объяснить что-то важное, то счастливая Аолли, хлопочущая в их ааи, как будто ничего из того, что с ними стряслось, не случалось вовсе, — а то ещё что-то мучительное, от чего сердце Уаиллара проваливалось куда-то вниз — и он тут же просыпался.

В конце концов, когда тени начали уже удлиняться, его всё-таки сморило, хотя это было больше похоже не на сон, а на потерю сознания.

Проснулся он в темноте, чувствуя себя совершенно разбитым, что было ему непривычно. Аолли рядом не было, и Уаиллар вскочил в ужасе: ушла! Потерялась!

Но тут он услышал, как она плещет водой в ручье, утоляя жажду. Выяснилось, что Уаиллар забыл дышать; теперь он, наконец, выпустил воздух из лёгких, отдышался и попытался немного размяться, стараясь производить как можно меньше шума.

Потом он вышел к ручью и подошёл к жене. Она подняла на него взгляд, полный боли:

— Я почти не спала эту ночь. Думала, что же будет с нами, и что нам делать. Я не хочу в лаллуа, я не хочу, чтобы наш ребёнок умер, я не хочу другого мужа. Я выбрала тебя, когда ещё была слишком мала, чтобы рожать. Мне трудно с тобой сейчас, но другого аиллуо я не хочу.

Душу Уаиллара будто омыл тёплый источник; он открыл было рот, но Аолли прервала его:

— Мы всё равно ведь умрём? Я сколько ни думала, не увидела нам пути, чтобы не вёл к смерти. Одним нам в Лесу не выжить, особенно когда появится маленький. Да и обязательно кто-то наткнётся, где бы мы ни устроились. Если только уйти совсем на север, к снежным горам — но, говорят, и там живут аиллуэ.

— У нас есть выход, — сказал Уаиллар, — но он может тебе не понравиться. Нам надо уходить к многокожим, у которых ты была в плену.

Она посмотрела на него как на безумца. Потом в её взгляде начало проявляться понимание.

Уаиллар поспешил добавить:

— Тот многокожий, который отпустил меня в Лес. Он поступил как воин, он сдержал слово. Он не был к нам враждебен, он нашёл для тебя пищу, когда ты была в плену. Он не обижал тебя, пока вы добирались до Леса?

Она сделала отрицательный жест.

— Ну вот. Мне кажется, он не прогонит нас, особенно если мы сможем быть ему полезны. А мы сможем, по крайней мере, в Лесу и около него. Мы лучше видим, лучше слышим, лучше обоняем и чувствуем Жизнь. Мы предложим ему свою охрану, особенно от других аиллуэ.

— Но если многокожие потребуют, чтобы мы показали им дорогу в наш клан...

— Мы скажем, что они убили всех воинов, и клана больше нет. Скажем, что в таком случае все уходят в другие кланы, и наш аиллоу всё равно пуст.

— А что будет дальше?

— Мы выживем. Мы постараемся привыкнуть к многокожим. Мы поживём с ними — может быть, получится хорошо, и тогда можно будет жить с ними долго. А там Великое Древо подскажет, что нам делать. Главное, чтобы жива была ты, и чтобы жив был наш ребёнок.

Аолли тяжело вздохнула:

— Тогда пошли, нам надо как можно скорее отыскать их следы.

Вот за это он и любил её больше собственной жизни.

4

Найти в Лесу след отряда многокожих — задача для уолле, впервые вышедшего на охоту. Сложнее было идти так, чтобы не попасться на глаза никому из аиллуэ. Но по какой-то удивительной причине за несколько дней, что они шли в относительной близости от своего поселения, им ни разу не встретились даже свежие следы соплеменников. Уаиллар даже начал опасаться, не угадал ли он, и не погиб ли весь клан — хотя там, на роковой поляне, было чуть больше половины всех его воинов.