Нашествие арабуру

— А-а-а!!! — закричали они в ужасе и пали на скалы, ожидая, что великан Сакаяма вот-вот их раздавит.

Однако великан Сакаяма шагнул и оставил после себя два огромных и глубоких озера. Перешагнул гору, на которой находились Натабура, Афра и Зерок, и очутился в соседней долине, где провалился по колено в землю. Но даже не заметил этого. Его не интересовали ни Натабура, ни Афра, ни Зерок. Он вообще ничего не заметил, а ушел себе вдаль, словно у него была какая-то цель. Он с легкостью перешел океан и ступил на другой континент, где нашел тихое место и уснул, превратившись в гору. Так на Земле рождались легенды о великанах, которые раз в сто лет бродят себе неприкаянными и тревожат людей.

— Нашел! — вдруг закричал Зерок. — Нашел. — Он показывал куда-то вниз.

Вот тогда Натабура и вспомнил то, что ему говорили Гёки и Абэ-но Сэймэй:

— Найдете дыру в земле, считай, что дело сделано. Открывается эта дыра далеко не каждому.

Долина Проклятых самураев. Она начинается дырой в земле, узким лазом, в который едва проходит всадник. Но зато, если ты эту дыру найдешь, то за ней откроется узкий проход, отполированный водой и ветрами. Этот проход очень опасен. Он проходим только в сухую погоду. Случается, попадешь перед дождем, и тебя смоет поток. Поэтому этот участок пути надо проходить как можно быстрее. Потом ты попадаешь в такое же опасное кахи — скалистые ворота или ущелье, стены которого настолько узки, что камни, падающие сверху, отскакивают от одной стены к другой и часто убивают путников. Это участок проходим только в безветренную погоду. Но если ты его прошел, то перед тобой раскроется сухая долина. Она страшна оползнями и проходима только зимой, когда камни скованы замерзшей водой. Летом надо идти по высохшему руслу реки. Если ты прошел и эту долину, то в конце перед тобой откроется гигантская стена. В середине чернеет вход в пещеру, а перед пещерой раскинулся монастырь Проклятых самураев. Три дороги ведут к нему: справа и слева и прямо. Пойдешь по правой, не дойдешь, попробуешь по левой, тоже не дойдешь. А пойдешь прямо и встретишься с Тремя Старцами.

Как только Три Старца увидели Натабуру, то пали перед ним на коленях и воскликнули, заикаясь от волнения::

— О, Великий Солнцеподобный, наконец-то ты пришел! Мы сразу узнали тебя!

Кто же я такой?! — очень удивился Натабура, если передо мной падают в ниц такие достопочтенные люди.

— Встаньте, — смутился он. — Я не достоин такой почести. Встаньте!!!

— О, Великий, — причитали Три Старца, не поднимаясь с колен, — какое счастье, что ты остался в живых. Воистину, мы лицезреем чудо.

— Встаньте... встаньте... — Натабура помог им подняться. — Разве я провинился в чем-то перед вами.

— Нет, о, Великий. Ты последний из императоров страны Нихон!

— Я?! — удивился Натабура. — Не может быть! Я Натабура из рода Юкимура дома Тайра. Мой отец Санада — хранитель вод Столицы Вечного Спокойствия — Киото.

— Нет... мы хорошо видим! — заверили они его. — Действительно, ты Натабура из рода Юкимура дома Тайра, но твоего отца звали не Санада, а Такакура. Он был не хранителем вод, а принцем императора Госирокава. Значит, ты внук Госирокава. Твой отец был недоволен правлением Тайра Киёмори и, предвидя очередную смуту и его падение, спрятал тебя в монастыре Курама-деру в горах Коя у учителя Акинобу. Он придумал легенду о том, что он Санада — хранитель вод. Отец заплатил учителю Акинобу за двадцать пять лет обучения.

— Я вам не верю, — рассмеялся Натабура.

— О, Великий. Не смейся над нами и волей Богов. Твоя судьба и жизнь записана на Золотых императорских рукописях.

С этими словами они стали показывать ему тонкие золотые листы, и Натабура действительно прочитал на них историю своей семьи, только тогда его сомнения рассеялись окончательно.

— К тому же, о, Великий! Ни перед кем из простых смертных не открывается наша долина, а перед тобой открылась. На левом бедре у тебя, о, Великий, должна быть необычная родинка. Это звездная карта неба. Боги подарили ее тебе при рождении. Покажи нам ее.

Когда же Натабура обнажил левое бедро и показал родинку, отображающую карту неба, Три Старца воскликнули с еще большей радостью:

— Сами Боги хранили твою жизнь! Мы тебя давно искали! Теперь судьба родины в твоих руках. Ты должен изгнать проклятых иноземцев!

Глава 7

Убийство императора Кан-Чи

Черный капитан Угаи добросовестно выполнил все, что ему поручил новый начальник городской стражи — Сань-Пао.

Во-первых, он арестовал всех голубятников в радиусе пятисот ри. Во-вторых, допросил их с пристрастием. В-третьих, сопоставил факты, и нарисовалась страшная картина. Страшная не сама по себе, а потому что Угаи понял, что столкнулся с очень искушенным и предусмотрительным противником. А это значило, что в дело вмешались Боги, ибо людям не дана сила предвидения. По сути, это означало конец вторжения арабуру. Угаи долго гнал от себя эту мысль. Что с того? У нас что? — думал он так, словно все еще служил императору Мангобэй, только забыл об этом. У нас пики и мечи. А у них? У них сила небес и мшаго — огненные катана, а еще пятипалые иканобори. А за спиной еще — кецали. И все равно! И все равно арабуру погибнут! Он был почти уверен в этом — особенно по ночам, когда его мучила бессонница. Но наступало утро, и ему казалось, что все его тревоги безосновательны и что надо верить в арабуру, которым достаточно еще одного усилия, и страна подчинится им. Но так уже было, и не раз, но ничего не менялось. Вот почему Угаи мучили сомнения.

Итак. Примерно за два года до того, как в Нихон появились арабуру, по селам стали ездить странные люди и скупать голубятни. Появились новые хозяева — молчаливые монахи, которые стали досконально вникать в тонкости ремесла голубятника. Расплачивались они, не скупясь, исключительно золотыми рё. Из-за этого голубятников развелось столько, что цены на голубей и сами голубятни упали ниже цены мешка риса. И вдруг в какой-то момент, словно махнули волшебной палочкой — монахи перестали покупать голубей и голубятни. Вначале крестьяне решили, что монахи натешатся и бросят это дело, а потом сообразили, что дали маху, потому что примерно через год монахи освоили голубиную почту и стали обслуживать императора, а все деньги потекли в их карманы.

Кинулись искать тех монахов. А их и след простыл. Пропали. Остались одни старые голубятники, которые ни сном ни духом, и ничего не понимали. А твердили одно: 'Да если бы мы хоть догадывались, мы бы этих монахов сами вам привели'. 'Ну а где монахи-то?' — спрашивали у них. 'Да почто мы знаем? Убегли'. 'А куда?' 'А мы что следили?' 'Что так, с голубями и убегли?' 'Да, вместе с голубями'. Троим отрубили головы, одному содрали кожу, еще двоих прилюдно утопили в нечистотах. Но правды не добились. И у черного капитана Угаи опустились руки.

— Пустое дело, — доложил он Сань-Пао через три дня. — Пустое... — но гордую свою голову не склонил, а, казалось, думает о женщинах, а не о деле.

— Мда-а-а... А ведь обвели тебя вокруг пальца, как молодого, — разъяснил ему Сань-Пао, — и меня, старого, за одно. Плохо пытал, без фантази-и-и!

— Как положено... — оправдывался Угаи, — как всех...

— Без выдумки в нашем деле нельзя, — говорил Сань-Пао, сверля его неподвижным взглядом.

Теперь я понимаю, зачем Господь шесть дней сидел в темноте и творил Мир, думал Угаи, неужели только для того, чтобы меня унижал Сань-Пао. А я ведь всего-навсего хотел посмотреть белый свет. Что в этом плохого?

— Кто ж знал? — неуверенно оправдывался Угаи.

— Думать надо! — грозил ему пальчиком Сань-Пао.

Лучше бы Ной опоздал на свой ковчег, зло думал Угаи, я бы сейчас не мучился.

— Ладно, будем искать ниндзюцу с тенью дракона Аху, — тяжело вздохнул Сань-Пао, давая понять, что уже ничего не поделаешь. — Вели на сэкисё следить, куда летят голуби. Может, чего выследят. — Но уверенности в его голосе не было. — А всех остальных стражников перебрось в город, рассуй по базарам, пусть ходят и поглядывают, авось что-нибудь да выглядят. Хотя, если ниндзюцу так хитры, что угадали с голубятниками, то нам ни за что их не поймать. Пустое дело, как ты говоришь. Хм...

Сань-Пао жил дольше и видел больше. Он, конечно, мог бы объяснить капитану Угаи, что на его родине — в Ая, давным-давно освоили принцип предварительных расчетов Путей к победе. Путей было великое множество. Использовалось все: от невинной слежки, до 'шпионов смерти', в качестве которых чаще всего выступали весьма искусные послы и которых со скорбью приносили в жертву победе. Хитроумных послов было так много, что на них не скупились. Не было ничего выше, чем умереть за родину. Об этом подробно рассказано в 'Искусстве войны' Суньцзы. Но даже в Ая не слышали, чтобы противник готовился к каким-либо событиям за два года до самих событий. Это было выше человеческого понимания. Для себя он не нашел другого объяснения, как вмешательство Богов в дела людей. Если только мятежники не обладают способностью пророков. Но пророчества сбывалось редко, а сами пророки долго не живут. С одной стороны их не любили и изгоняли в пустыни, а с другой стороны, часто прибегали к их услугам. Но если они искажали будущее, то их безжалостно убивали.

Сань-Пао показалось, что Угаи с облегчением вздохнул. Не нравится ему работа, понял Сань-Пао. Однако ничего не поделаешь. И вдруг с озлоблением подумал, научу я его кланяться. Не таких цукасано гэ ломали. Что он о себе возомнил?

— Пустое, — согласился Угаи, сохраняя гордое выражение лица.

— Слышал ли ты что-нибудь о Золотых императорских родословных, в которых записаны все принцы, сыновья принцев и внуки сыновей принцев? Император Кан-Чи считает, что мы нашли не всех и только поэтому не можем окончательно поработить страну. Есть еще в ней силы, о которых мы еще ничего не знаем. Есть!

— Слышал и даже видел! — ответил Угаи.

— Видел?! — поразился Сань-Пао.

— Совершенно случайно, когда их вывозили. Они были намотаны на огромные катушки, а несли их на шестах. Но тогда я не знал, что это такое. Просто подумал, что золото очень темное, должно быть, древнее, как могилы предков. Такое золото я видел только в Ая да у себя на родине.

— А куда повезли, не проследил?

— Куда, не знаю. Но везли их монахи в широких тяжелых рясах с капюшонами. Рясы желтого цвета, подкрашенные маслом клевера. У некоторых под одеждой были доспехи. А вооружены они были собудзукири нанигата .

Угаи не рассказал только одного — при каких обстоятельствах он видел перевозку свитков. Два года назад Угаи был пленником. И до того дня тоже был пленником в течение десяти лет. Статус его был настолько высоким, что о нем никто ничего не знал, кроме императора Мангобэй. Император же держал его в золотой клетке у себя в задних комнатах и советовался с ним по всем военным и политическим вопросам. Днем на пленника была надета золотая маска. Мангобэй не хотел, чтобы даже кто-то из преданных слуг узнал в нем иноземца. На самом деле Угаи был родом из далекой северной страны Скании. Смолоду ходил через Нервасунд в Рим и с дружиной, и с купцами. Но ему все было мало. Увиденный мир казался крохотным и понятным. Заморскими диковинами он пресыщался очень быстро. Тогда он задумал почти невыполнимое. Подался в бега. Обучался грамоте у монахов в Генуе. Дослужился до капитана в армии Кастилии. Был кормчим у короля Харальда. Даже женился и наплодил детей, но жажда странствий оказалась сильнее. Бежал на восток. В Миклагарде пристроился к торговому каравану и отправился в горы и пески. Два года ходил по Шелковому пути, на третий решил посмотреть, что там дальше, за морем, и так попал в Нихон. Он неплохо обучался иноземным языкам, давно позабыл свое настоящее имя и отзывался на любое японское, пока не пришли арабуру. Тогда он назвался Угаи и стал служить новым хозяевам. Многое ему в этой стране не нравилось, но бежать из нее он пока не мог. Да и честно говоря, ему было очень интересно, ибо он никогда и нигде не видел хаятори — летающие лодки, или джонки, как называли их в этой стране. Однажды, когда его мучила бессонница, он выглянул в окно и в лунном свете увидал следующую картину: внутренний двор был заполнен не охранной и даже не стражниками, а вооруженными монахами. Они грузили тяжелые предметы цилиндрической формы в возы, запряженные волами. Один из шестов сломался, ноша упала и покатилась по дворцовым плитам. Если бы не желтый свет, блеснувший из-под разорванного шелка, как свеча в ночи, Угаи не обратил бы на это происшествие внимание. Но золото привлекало его всегда, и он увидел большую катушку, на которую было намотано листовое золото. Тогда он только подумал, как глупо перевозить золото в таком виде. А теперь, сопоставив факты, понял, что видел таинственную родословную императоров. Золотая императорская родословная должна была храниться вечно, несмотря на все войны и перевороты в империи. В этом заключалась тайная мудрость правителей страны.

— Монахи! — воскликнул Сань-Пао. — Опять эти монахи!

— Должно быть, они нашли для себя нового императора, — предположил капитан Угаи.

— Тихо! — оборвал его Сань-Пао и испуганно оглянулся, словно ища у стен уши. — Гениально, но невероятно! Никому не говори об этом. Это тайна не для нас с тобой, — и многозначительно замолчал.

— Я понял, сэйса, — наконец сообразил Угаи.

— Ничего ты не понял. Если бы понял, не болтал бы лишнего даже мне, потому как я обязан донести твои слова новому императору.

— Нет, я на самом деле понял, сэйса, — заверил его Угаи.

— Ладно, будем считать, что ты что-то понял.

— Я понял, я все понял, сэйса! — наконец-то испугался Угаи.

— Ну и хорошо. Судя по описанию, монахов, — как ни в чем ни бывало продолжил Сань-Пао, — это тэнгу дзоси. Только они носят темно-желтые рясы. И оружие у них особенное. Но Тодайдзи — Великий Восточный Храм — давно разрушен. Надо провести дознание с заключенными тюрьмы Тайка. Вдруг кто-нибудь из них что-то знает. А?

— Сэйса, осмелюсь ли я сказать?! — вскричал Угаи и добавил свое странное: — Господи, Иисусе!

— Говори! — нахмурился Сань-Пао и подумал: 'Чего такого еще знает мой помощник, чего я не знаю?'

— Наш великий император Кан-Чи велел умертвить каждого десятого, и получилось так, что казнили как раз монахов тэнгу дзоси. Я проверял по спискам. Их всего-то было двое, и обоих казнили.

— А-а-а... — только и крякнул с досады Сань-Пао. — Куриное дерьмо!

Видать, сегодня Боги не на нашей стороне, подумал он и хотел выругаться еще заковыристее, но не смог — не след перед подчиненным проявлять гнев. Тогда у него возникло непреодолимое желание выпить сакэ, и он отпустил капитана. Если бы капитан Угаи в это момент оглянулся, он заметил бы на устах Сань-Пао коварную ухмылку. Что она означала, не знал даже сам Сань-Пао. Должно быть, в душе он ненавидел арабуру, и сейчас это чувство не могло не отразиться на его лице.

В свою очередь, Сань-Пао не знал, что черный капитан Угаи слукавил — монахов тэнгу дзоси было трое. Двоих действительно казнили, а третьего еще год назад он самолично отпустил на все четыре стороны под предлогом молодости и болезненности. Почему он это сделал, Угаи и сам не понял, то ли пожалел, то ли, сам, не ведая того, выполнил чужую волю, может быть, даже волю Богов. После этого монаха никто не видел. Надо ли говорить, что тем монахом был Кацири, который стал проводником у хакётсу Бана.