А я этим и занимался. Но примерно на середине разговора понял, что чем больше разрастается паутина слов, тем сложнее из нее выбраться и взглянуть на происходящее бесстрастно и хладнокровно. Я мог повернуть намерения Магайона вспять, это верно. Но у меня не было такой цели, у меня...

Да, Борги, отчасти в гибели дядюшки Хака виноват я. Не стоило лезть в расспросы, надо было сразу же приступать к уговорам, делать все, что угодно, лишь бы внести сумятицу в сознание герцога. Но мне так нужно было узнать причину... Что ж, заплатил за любопытство.

— Поговорил. Только неудачно.

Карие глаза недоверчиво моргнули. Мол, как это у меня что-то вдруг могло взять и не получиться?

— Ошибку может совершить любой из нас. Согласен?

Борг задумчиво посмотрел в бокал.

— Ошибка... Пусть будет так. Но первым все равно ошибся герцог.

Когда вызвал меня на дуэль? Может быть. Но как показали дальнейшие события, своей выгоды Магайон добился, хоть и окольными путями.

Дверь приоткрылась с еле слышным скрипом, застав и меня, и рыжего врасплох, потому что обязательных шагов, предваряющих появление грузного тела милорда Ректора на втором этаже, не раздавалось.

— Вот вы где, заговорщики! Чудненько. Вы-то мне и нужны. Вернее, сначала не мне, а... Поднимайтесь сюда, ваше высочество, прошу вас!

Мы с Боргом переглянулись и, подозреваю, в этот миг выражения наших лиц были удивительно похожи, потому что серьезный разговор с утра пораньше не входил в наши планы, а разговор с принцем, да еще в присутствии ректора Академии, заведомо не мог оказаться несерьезным.

Дэриен изменился не меньше, чем рыжий великан, и видимо, под влиянием тех же самых причин. Складка губ потяжелела, в равной мере намекая на упрямство и жесткость, янтарные глаза научились смотреть властно, без неуверенности, вселенной болезнью, а может быть, просто стали прежними, ведь принц был принцем и до нашего знакомства. Хотя... Пожалуй, сейчас на меня смотрел будущий король. Весьма и весьма взбешенный король, перед которым можно было находиться только стоя, что мы и сделали, с сожалением покинув лавки.

— Празднуете чужое горе?

Вот так, ни приветствия, ни воспоминаний о прошлом, ни радостного "как давно мы не виделись". Холодная ярость, сдерживаемая только границами высокого сана.

— Поминаем умерших, дуве Дэриен.

— Которых сами и отправили на тот свет? Благородно, нечего сказать!

Он явно проснулся не на заре, прошел через руки королевского цирюльника, наверняка плотно позавтракал и только потом узнал о том, что Западный Шем стал беднее на одного дворянина. А узнав, поднял на ноги всех, кого смог, чтобы добраться до виновников происшедшего.

— Была назначена дуэль.

Ксаррон, стоящий позади принца, горестно вздохнул, многозначительно глядя мне в глаза.

Да, я все понимаю. И хорошо помню свои обещания. Но в отличие от его высочества, кузен догадывается, что если все случилось так, как случилось, причины оказались вескими. Для меня.

— Я знаю. Хвала богам, от меня не утаили хотя бы этого! — Принц молитвенно поднял глаза к потолку, впрочем, сразу же вернув гневный взгляд обратно, на наши недоуменно-виноватые лица. — Но кто сказал, что она должна была состояться?

— Решение принимал герцог.

— Старик, переживший потрясение, слишком скоро последовавшее за зимними похоронами, мог временно помутиться рассудком, ему простительно. Но вы... Вы оба! Да, Борг, на тебе лежит не меньше вины, чем на этом... — Ругательное слово все же было проглочено, наверное, в память о прошлых услугах, оказанных мной королевской семье в целом и ее представителям в частности. — На этом человеке. Почему ты не сделал ничего, чтобы предотвратить дуэль?

— Потому что в дело чести негоже вмешиваться посторонним, — угрюмо ответил рыжий.

— Дело чести? — Прошипел принц. — А ты подумал, что не всякая честь принадлежит только одному человеку? Магайон был нужен не только своей семье, он был нужен королевству! Нужен мне, в конце концов!

Пожалуй. Да и Ксо не раз намекал о чем-то похожем. Но все необходимые условия не включали в себя одной только малости. Простого человеческого желания, на которое герцог имел право не меньшее, чем кто-либо.

— Потому что мне тоже в скором времени может понадобиться Опора!

Отец-король плох здоровьем? Вполне может быть, учитывая, что последний год не давал ему покоя, то отнимая, то вновь даря наследников. Но мне не понравилась ярость принца. Не понравилась настолько, что я не удержался от бесстрастного:

— А если и так? Может, стоит создать свою, заново, а не пользоваться останками чужой?

Дэриену понадобилось сделать очень глубокий вдох, чтобы не разразиться руганью, не подобающей наследнику престола.

— Мне придется так поступить, если и дальше некие безответственные люди будут уничтожать то, на чем держится спокойствие государства. Ты... Тебя я не буду ни в чем обвинять. — А янтарные глаза почти кричали: "Как ты мог, ты же был моим другом!.." — Но попрошу об одной вещи. Если ты вернулся, чтобы все разрушить, лучше уходи.

Наверное, так мне и стоит поступить. В Виллериме меня ничто не задерживает. Более того, сейчас самое время побывать дома и позадавать вопросы, а то и посидеть несколько недель в библиотеке, потому что Нити, охотящиеся за новорожденными сознаниями — намного большая угроза для мира, чем безвременная смерть одного герцога.

— А ты... — Взгляд Дэриена переместился на Борга. — Ты волен сам решить свою судьбу, как пожелаешь. Но не при дворе.

— Ваши слова означают мою отставку? — сухо уточнил рыжий.

— Да. Мне не нужен такой защитник.

Борг коротко поклонился и вышел, увесисто протопав по лестнице. Принц, если и пожалел о сказанном сгоряча, то прекрасно понял, что момент объяснения и возможного примирения упущен, стало быть, на сегодня разговор окончен, и тоже покинул комнату, оставив меня наедине с милордом Ректором.

Ксаррон, никогда не рисковавший сменой личины без особой надобности, и на сей раз остался в образе добродушного толстячка, плюхнувшись на лавку, нагретую седалищем рыжего.

— А без тебя жизнь в столице тиха и спокойна. Встряски идут ей на пользу, не спорю, но не слишком ли много грома и огня сразу?

Я пожал плечами, предпочитая не отвечать. Можно подумать, именно и единственно мое появление привело к печальному исходу событий! Не окажись я под самым оком разрастающейся бури, неизвестно, как далеко увел бы герцога, а вместе с ним и многие сотни людей путь гибели. Но со стороны, разумеется, все видится совсем иначе...

Милорд Ректор задумчиво изучил пятнышки вина, причудливым узором легшие на стол и тяжело вздохнул:

— Самое удивительное, я бы даже сказал, загадочное в сложившихся обстоятельствах то, что мне хочется... Нет, мне очень и очень хочется повторить просьбу его высочества.

Следовало ожидать. После исповеди о треволнениях раннего детства глупо было бы надеяться, что наши вполне приятельские отношения останутся неизменными, ведь теперь мне известен секрет кузена. Может быть, не самый страшный, но весьма интригующий.

— Я должен уйти?

— Хорошо, что ты это понимаешь.

— Знаешь, я сам собирался так поступить.

— И что же тебя задержало? — В голосе Ксо явственно проступило недовольство.

Желание тихо, мирно и спокойно провести время среди знакомых лиц. Среди людей и нелюдей, хоть и частенько преподносящих сюрпризы, но зато оправдывающих оказанное доверие.

— Я не предполагал, что герцог все же решит драться.

— Драться ли? Не играй словами, Джерон! Он хотел умереть.

— Покончить с собой можно разными способами.

Ксаррон брезгливо фыркнул, не одобряя то ли поступок Магайона, то ли мои действия.

— Разумеется! Но при этом можно либо потерять, либо сохранить лицо.

— Осуждаешь нас?

— Если бы я собрался осуждать, то будь уверен, приговор уже был бы приведен в исполнение!

Отрадно слышать. Значит, карательные меры применяться не будут, несмотря на охватившее кузена раздраженное негодование. Но объясниться все необходимо. По крайней мере, для того, чтобы не держать в памяти дольше необходимого грустные события.

— Я не смог отказать герцогу.

Холодно-высокомерное:

— Я вижу.

— Он... Он был убедителен.

Язвительно-пренебрежительное:

— Неужели?

— Ему было страшно, Ксо. Очень страшно.

Скучающе-насмешливое:

— Позволь узнать, почему?

Почему? Самому хотелось бы получить ответ на этот вопрос.

— Не знаю, какие изменения произошли в его плоти из-за того зелья, но выгон ворчанки не помог. Магайон не избавился от власти приворота.

Наконец-то растерянно-заинтересованное:

— То есть?

— Когда он встретился с той женщиной уже после лечения, все повторилось. По его словам, хватило едва ли не одного слова, просто нескольких звуков голоса, чтобы чужая воля вновь взяла верх.

Милорд Ректор нахмурился и начал отбивать по столу кончиками пальцев замысловатый ритм, подошедший бы для боевого марша.

— Почему он умолчал об этом? Нужно было сразу же прийти и...

— Сам посуди, кому охота сознаваться в собственной беспомощности? Да и с кем бы герцог мог поговорить по душам, а? С тобой? Мне почему-то кажется, вы были не настолько дружны.

— Он обязан был сообщить Опоре о своем... недомогании, — с нажимом повторил Ксаррон.

— Может быть. Если бы ты хорошо его вымуштровал. Но тебе ведь не нужны были послушные и безвольные исполнители, верно? А присяга, какой бы значимой она ни была, все равно оставляет лазейку для сохранения чести.

— Посягать на свободу чужой воли запрещено.

— Да, драконам, по их же взаимному согласию. А как насчет других существ? У меня был знакомый эльф, страстно желающий подчинить себе живой меч. А последние события? Некромант, к примеру? Правда, ему были милее трупы, но суть та же самая. И то, что случилось сейчас в столице... Люди не гнушаются подчинять себе более слабого или более уязвимого. Может быть, они правы больше нас?

Ксо посмотрел на меня немигающими глазками милорда Ректора, из которых вдруг улетучилось даже напускное добродушие.

— Это не подходящая тема для разговора.

Он встал, поправил складки ректорской мантии.

— Будет лучше, если ты покинешь столицу, как можно скорее.

— Не уходи от ответа, Ксо. Ты же никогда не был трусом или я ошибаюсь?

Темные глаза на мгновение побелели от боли.

— Я струсил один лишь раз в своей жизни, и ты прекрасно это знаешь!

Знаю. И не хочу попрекать, но... Что-то здесь не так. Что-то очень важное.

— Драконы свято чтят неприкосновенность воли, как между собой, так и среди других рас, именно поэтому не вмешиваясь в дела живых существ. Но при этом они не делают ничего, чтобы вселить в сознания хоть тех же людей подобное уважение к чужой свободе. Почему?

— А разве это не было бы запрещенным вмешательством? — попробовал съязвить кузен.

— Не обязательно действовать силой, ведь так? Можно влиять намеками, примерами, красивыми сказками, в конце концов. И никакого вмешательства не будет, а будет осознанный выбор между плохим и хорошим. Свободный выбор. Но почему-то до сих пор ни один из драконов даже не попытался...

— И ты все еще не понимаешь, почему?

— Не понимаю.

Ксаррон усмехнулся, и странный изгиб губ сделал человеческое лицо похожим на драконью морду, какой ее вырезают из дерева или кости для украшения или, скорее, устрашения.

— Что ж, тогда послушай кое-что. Странно, что ты не добрался в библиотеке до тех полок, впрочем, у тебя было не так уж много времени на безмятежное обучение... Давным-давно известно, что если в пределах сообщества одни его участники начинают подчинять себе других, начинается одно прелюбопвтнейшее действо. Его можно приостановить, это верно, но однажды начавшись, оно обязательно рано или поздно достигнет поставленной цели.

— И в чем состоит цель?

— В уничтожении сообщества.

Ксо сделал многозначительную паузу, словно учитель, намеревающийся насладиться потрясением ученика, прикоснувшегося к сокровенному знанию.

— Привычка подчиняться — самая страшная изо всех ее сестриц, Джер. Она врастает в плоть, она плещется в крови, она опутывает сознание неразрываемой сетью. Даже в пределах одного поколения она способна натворить очень много бед, а когда передается от родителей к детям, то лишь усиливается. Конечно, проходит довольно много времени, пока из когда-то вынужденных подчиниться вырастут идеальные рабы, иногда требуется несколько веков, но что такое сотни лет по сравнению с вечностью?

— Многие народы не видят в рабовладении ничего предосудительного и до сих пор живы.

Улыбка кузена стала еще больше похожей на оскал пасти.

— До сих пор... О да, живы. Но наступит и другая пора. Не завтра, быть может, но послезавтра уж точно. Рабы годны только для того, чтобы исполнять приказы господина. Они живут ради того, чтобы служить. Но как только у живого существа исчезают собственные потребности, эгоистичные, самонадеянные, дурные, благородные — неважно, но идущие не из глубины безвольного сознания, а порождаемые непрерывно изменяющимися внешними обстоятельствами, оно начинает умирать. В самом деле, если идеальному рабу забудут приказать поесть, он останется голодным, если не велят размножаться, он не оставит потомства, и так далее, далее, далее. Вся тяжесть ответственности ложится на господина, но смогут ли плечи горстки господ держать на себе весь мир?

— Ты хочешь сказать...

— И знаешь, что самое поразительное? Однажды вкусивший власть, отравляется этим ядом надежнее, чем любым другим. Постепенно появляется желание подчинить себе не только слуг, но и друзей, и своих родных домочадцев. Если из двух людей, скажем, один чуть увереннее в своей правоте, он сделает все, чтобы внушить ее другому. А внушать легче всего кому? Правильно, рабу, который благоговейно внимает любому слову господина. Количество подчиненных будет множиться и множиться, и как только их станет слишком много, чтобы господа могли напрямую приказывать каждому, с дороги гибели уже не свернуть.

Ксаррон говорил, и черты ректорского лица кривились и оплывали, как свечной воск, но не превращались в знакомые мне с детства, словно привычный облик кузена тоже был своего рода маской, скрывающей от меня, а может и от него самого, некую страшную суть.

— Люди исчезнут с лица земли, если не опомнятся вовремя. Да и прочие расы ждет та же участь, потому что легче всего распространяется дурное влияние, а не хорошее.

— Исчезнут. Но это значит...

— Это значит, что наша плоть избавится от тяжелого груза, — со зловеще мечтательной нежностью завершил свой рассказ Ксо.

— Люди... должны умереть? И драконы сделают все для того, чтобы этому поспособствовать?

— Мы просто не вмешиваемся. И тебе вмешиваться не стоит, Джер.