"Любовь! Что она в этом понимает? И почему я должен соответствовать её глупому идеалу? Я вовсе не обязан быть героем, которого она нарисовала в своём воображении. А если она считает, что я не обойдусь без её великого колдовства, то она ошибается".
Эрлин злился. И на Гинту, и на себя самого. В конце концов он ничего не должен ей доказывать. Этой великой колдунье, а если точнее, глупой влюблённой девчонке, в которой он, выражаясь словами Диннара, разбудил женщину. Он ничего такого не хотел. Хватит с него этих женщин. И всей этой любви. Любовь хороша только на сцене и в книгах. Да ещё в том прекрасном краю лесов и радужных гор, где всё похоже на сказку и люди живут, как герои древних легенд.
"Она сейчас там, — думал Эрлин. — Бродит по лесам со своим золотым зверем. А может, летает на хеле... Это её мир, и ей там должно быть хорошо. Там она и найдёт своего героя. Умного, прекрасного, благородного. Как Сагаран. Она, конечно, считает, что второго такого нет и быть не может, а уж мне до него, как до неба... Ну и ладно. Хватит об этом думать. Есть дела поважнее. Я должен разобраться, кто же меня всё-таки изводит".
— Я не ощущаю поблизости колдуна, который мог бы вторгаться в твоё сознание, — сказал Диннар, внимательно выслушав Эрлина. — Гинта тоже почувствовала бы это. Тот, кто к тебе является, делает это по своей воле. Тебя преследует нафф. Просто нафф, не соединённая с тонким телом. Ведь этот "двойник" приходит к тебе только во сне? Мы не можем видеть нафф наяву, но, вторгаясь в наши сны, она может стать видимой. Сны — совсем другая реальность. Там всё состоит из материи, которая не подвластна ни одному нумаду. Нафф умерших может являться нам во сне. Моя мать приходила ко мне. Она была великой колдуньей, и после смерти её душа сохранила память. Пока я жил в пустыне, она постоянно витала возле меня. Может, сказалось то, что я часто о ней думал. А однажды она явилась ко мне и попросила уничтожить её статую. Ту, которую я сделал для храма Чёрной звезды. Она сказала, что колдун Тагай пытается поймать её нафф.
— Зачем?
— Колдун, поймавший чью-то душу, получает над ней большую власть. Возможно, Тагай хотел выведать у Диннары какие-нибудь секреты. Она многое умела и даже знала тайны чёрных тиумид. А заодно он хотел лишить меня покоя, днём и ночью посылая мне образ моей матери.
— И она не могла противостоять ему?
— Могла, но не была уверена, что сможет и дальше. Живой колдун обычно сильнее мёртвого. Я разбил статую матери и лишил Тагая возможности сделать её вторичное суннао, а потом соединить с её нафф в аллюгине.
— А сейчас... Она больше тебе не является?
— Нет. Наверное, потому что я сейчас реже о ней думаю...
Эрлин это знал. Весь Эриндорн знал, кто сейчас всецело завладел мыслями и душой ваятеля.
— Там было много аллюгина, — продолжал Диннар, немного помолчав. — Он обладает свой ством притягивать тонкие тела и души мёртвых. Имея аллюгиновое зеркало или даже просто живя там, где поблизости имеется аллюгин, человек иногда непроизвольно притягивает к себе души своих покойных родичей, друзей... И врагов. Эрлин, а ты уверен, что здесь ни у кого нет аллюгинового зеркала? Всем известно, что, едва поселившись в Сантаре, валлоны попробовали использовать зеркала Ханнума, как обычные.
— Их отвезли обратно, в горы Улламарны...
— Абеллурги сказали это людям, когда поняли, что с сантарийцами лучше лишний раз не ссориться. И не нарушать те запреты, которые так свято соблюдают в этой стране. Вот они и постарались убедить народ в том, что вернули зеркала туда, где им положено быть.
— А на самом деле, значит, не вернули?
— Скорее всего. Вряд ли они осмелились снова сунуться в пещеры Улламарны. Насколько я знаю, валлоны просто выбрасывали эти зеркала. В лесах недалеко от Валлондорна до сих пор находят куски аллюгина. А те зеркала, которые повесили во дворце... Абеллурги — люди любознательные. Возможно, это единственное, что есть хорошего в твоих первых слугах. И если кто-то из них надеется когда-нибудь разгадать тайну аллюгиновых зеркал, они должны были оставить у себя хотя бы одно такое зеркало. Жаль, что мне это раньше не приходило в голову...
— Гинте тоже. Она отогнала от меня злую нафф, теперь мой враг вернулся. Присутствие могущественной колдуньи пугало его, а сейчас... Гинта считала, что сделала барьер, который он не должен преодолеть, но она недооценила противника. Или переоценила себя.
— И эта мысль, безусловно, доставляет тебе удовольствие. Между прочим, Гинта однажды призналась, что ей не совсем понятно, кто тебя донимает. Она считала, что это нафф умершего, и так же, как и я, чувствовала, что никто из живых за всем этим не стоит. Никто, кроме, разве что, тебя самого. Гинта не переоценивает себя. Она из тех, кто постоянно сомневается, но держит свои сомнения при себе. Со мной она поделилась как с человеком, который достаточно серьёзно изучал таннум... Кстати, она постоянно спрашивает, как у тебя дела.
— И часто вы с ней беседуете? — Эрлин старался говорить самым что ни на есть безразличным тоном.
— Часто.
— Надеюсь, ты держишь своё обещание?
— Не беспокойся. Я говорю ей, что у тебя всё в порядке, но, по-моему, она не очень-то верит. У неё потрясающее чутьё... Эрлин, а ты уверен, что тебе не нужна её помощь?
— Уверен. Гинта уже достаточно мне помогла. Она права — дело во мне самом. Я занимаю не своё место, и пока я его занимаю, пока принимаю всё как есть, мне не одолеть моего врага. Я уже не боюсь его. Теперь он меня боится. И избегает меня. Теперь уже я охотник. Диннар, если аллюгин обладает способностью притягивать души покойных родичей, друзей и врагов и если здесь, в замке, действительно есть аллюгин, то ничего удивительного в том, что меня преследует нафф моего предшественника. К тому же, тут столько его статуй. А ведь мы можем поймать его душу! Ты говоришь, для этого нужны аллюгиновое зеркало и каменное изваяние покойника. Неужели мы не достанем какой-нибудь кусок аллюгина? Я хочу поймать его, Диннар! Я хочу с ним поговорить.
— Это не так просто, — нахмурился ваятель. Похоже, замысел Эрлина ему не нравился.
— Я знаю, что лучше не трогать мёртвых, но этот мертвец сам меня достал. Мне вот только странно... Мои близкие... Почему они не приходят ко мне?
— Потому что ты их забыл, — ответил Диннар. — Сейчас ты их вспоминаешь, и они понемногу начинают появляться в твоих снах. И потом, может, их души обрели новые тела.
— Но об этом красавце я вообще никогда не думал. Их я забыл, а его и знать-то не знал, и всё же он стал ко мне являться.
— Значит, его нафф сохранила память. Благодаря аллюгину она витает здесь. Он всё видит, и его раздражает тот, кто занял его место. То есть ты. Может быть, он даже помнит все свои жизни. Или почти все. А если это так, то я бы не стал называть его куклой, как Махтум и твоя мудрая наставница...
— Амнита не называла его куклой, — перебил Эрлин. — Она не считала его человеком, но и куклой тоже. Вспоминая его, она обычно говорит "нелюдь".
— Это ему подходит, — кивнул Диннар. — Он не был человеком в полном смысле этого слова, но тот, кто способен сохранять память после смерти, должен обладать определённым могуществом.
— Ты считаешь его колдуном?
— Я не знаю, кто он. Но только не кукла. Возможно, абеллурги хотели сделать куклу, а получилось совсем другое. То, во что они не верили и до сих пор не хотят верить.
— Что толку гадать? — с досадой сказал Эрлин. — Я хочу во всём разобраться. И если эта проклятая нафф витает где-то здесь, я хочу поймать её. Мне не по себе от того, что мой враг постоянно невидимо бродит вокруг меня. Я хочу встретиться с ним лицом к лицу. Наяву, а не во сне. Интересно, почему он объявился именно полтора года назад? Ведь я же здесь с начала цикла.
— Кто знает... Мы не всегда можем объяснить даже поступки тех, кто живёт рядом с нами, а души покойных — в другом мире...
— Я бы не сказал. Я постоянно чувствую, что он где-то здесь, совсем рядом...
— Граница между мирами — это не граница между Валлондорном и Хортангой. Миры соприкасаются, и выход из одного в другой может оказаться где угодно. Мёртвые иногда вторгаются в наш мир, но они ему не принадлежат и живут по иным законам.
— Мёртвые живут... — задумчиво произнёс Эрлин. — Звучит странно, но ведь они действительно живут. Интересно, по каким законам. И по какому праву они иногда так бесцеремонно вторгаются в нашу жизнь. Если бы у меня была возможность встретиться с Ханнумом, я бы, честное слово, попросил его приструнить своих подданных.
— Не говори лишнего. Не шути насчёт повелителя мёртвых. Встреча с ним ждёт каждого из нас, но тогда ты уже ни о чём не будешь его просить...
— Откуда ты знаешь? — резко спросил Эрлин. Им внезапно овладело раздражение, смешанное с обидой. — Вы с Гинтой почему-то вообразили, что я слабак, которого постоянно надо оберегать, наставлять, предостерегать...
Он замолчал, наткнувшись на удивлённый и даже какой-то растерянный взгляд ваятеля.
— С чего ты взял, что тебя считают слабаком? Слабых не надо предостерегать. Они и так трусливы, осторожны, никуда не лезут...
— Диннар, тебя долго считали богом, да и теперь за глаза называют не иначе как демоном. Я тоже свыкся с ролью божества. Я не боюсь встречи с Ханнумом. И не побоюсь обратиться к нему с просьбой, если это понадобится. По вашим сантарийским легендам, солнечный бог спустился в царство Ханнума и попросил у него чудесное зеркало. В Сантаре меня объявили солнечным богом, так что я должен быть готов к такому подвигу. Я готов доиграть свою роль до конца.
— Я знаю. Ты зря обиделся. Думаешь, я никогда ничего не боялся? Роль бога требует не только мужества, но и осторожности. А Гинта рассказала тебе, почему Эйрин спустился к Ханнуму за зеркалом?
— Эту легенду я слышал от Сифа. Он мне всё рассказал. Меня даже удивило, что Ханнум с такой лёгкостью отдал зеркало.
— А вот это ещё неизвестно, легко ли Эйрину досталось чудесное зеркало. В этой части легенды много неясного. Солнечный бог очень рисковал, спускаясь в царство мёртвых. Ему принадлежит небо. Нижний мир — владения Ханнума. Богу небезопасно вторгаться во владения другого бога. Только любовь к Санте заставила Эйрина отправиться в подземное царство.
— Ты всё-таки сантариец, — усмехнулся Эрлин. — Самый что ни на есть, хоть и вырос в таком странном месте... Вы просто обожаете легенды о любви... Кстати, как дела у Гинты?
— Уверяет, что прекрасно. Ты не сантариец, Эрлин, но сейчас вы с ней очень похожи.
— Да? И чем же?
— Тем, что у вас у обоих всё в порядке, — с улыбкой ответил Диннар.
Как ни странно, Айнагур не стал отрицать, что в Эриндорне есть аллюгиновые зеркала, и совершенно не удивился, когда Эрлин потребовал у него ключ от склада, где они хранились. В последнее время он вообще ничему не удивлялся. Эрлина пугал его то тоскливый, то растерянный и блуждающий взгляд.
— Ты даже не спрашиваешь, зачем мне это нужно?
— Мой повелитель всегда знает, что делает, — бесцветным голосом ответил абеллург.
— Ты мог бы помочь мне.
— Я всегда рад служить моему повелителю. Я мог бы сказать тебе, что лучше не трогать эти страшные зеркала, но ведь ты всё равно сделаешь по-своему.
— И чем же они страшны, Айгнагур?
— В них можно увидеть самого себя.
— Зеркала для того и существуют.
— В обычном зеркале ты видишь то, что хочешь видеть, а чудесное зеркало Ханнума показывает только то, что есть на самом деле. Я уже видел себя. Я хотел победить смерть, но Ханнум напомнил мне, что я всего лишь человек.
— Ханнум? Что я слышу! Мой первый слуга поверил в сантарийских богов?
— Не знаю... Какая разница? Ты же сам говорил: богам всё равно, верим мы в них или нет...
— Не помню, чтобы я тебе такое говорил.
— Это было давно... Очень давно, но я всё помню. И тот карнавал. Ты нарядился смертью. Я бегал от тебя целый вечер, но ты везде меня настигал. Ты всегда был мудрее меня. Ты уже тогда понимал, что от смерти не убежишь, не спасёшься. Ни от смерти, ни от судьбы... Ханнум показал мне её. Она была в зеркале, за моей спиной... Она по-прежнему преследовала меня! И сейчас тоже... Я привык. Я уже почти не боюсь. Любовь и смерть — две стороны медали, и на обеих я вижу одно лицо. Твоё. Лицо моего бога... Пожалуйста, Ральд... Пощади...
— Я не Ральд! Я не знаю, кто я! А ты это знаешь. Тебе известно, откуда я и как здесь оказался. Почему ты не хочешь мне всё рассказать? Ты мог бы помочь мне! Ты хочешь моей смерти?
— Нет... — лицо Айнагура стало ещё темнее. — Ты не можешь умереть. Пережить твою смерть дважды... Нет! Я не позволю тебе умереть! Я думаю об этом дни и ночи... Пощади меня, повелитель! Не спрашивай меня, не спрашивай ни о чём... Хотя бы пока. Я тебя умоляю...
Айнагур замолчал и опустил голову. В последнее время он постоянно сутулился и так похудел, что Эрлину порой казалось, что широкие складки просторного одеяния абеллурга скрывают не тело, а пустоту. Или тень... Заострившиеся черты лица подчёркивали его сходство с хищной птицей. Он и ходил-то сейчас, как подбитая птица, которая не может взлететь и потому прячется по тёмным углам, словно желая слиться с тенью.
"Ванг, — подумал Эрлин. — Птица-оборотень... Кажется, это их называют живыми тенями".
Он повернулся и вышел из комнаты, оставив Айнагура одного. Ему всё труднее и труднее было разговаривать с этим человеком, вызывавшим у него одновременно ненависть, отвращение и жалость. Он чувствовал, что этот человек причинил ему зло. Непоправимое зло. Потому что любил его больше всех на свете. Потому что он только его всегда и любил. Иногда у Эрлина создавалось впечатление, что это чудовище любит его уже целую вечность.
"Я уже встречался с ним, только вот где и когда? — размышлял Эрлин. — Я не бог, но если верить Гинте, я живу не первую жизнь. Мы с ним знали друг друга раньше. Наверное, он и тогда меня любил. А я его нет..."
Ночью ему опять приснилось, что он бродит по горам. И он опять увидел харгала.
— Лайда, Лайда! — позвал он.
Зверь кинулся к нему, и Эрлину вдруг стало страшно. Он понял, что это не Лайда. Это был чужой, дикий зверь, который хотел растерзать его. Это были совсем другие горы. И другая жизнь...
Склад аллюгиновых зеркал оказался в подвале Белого замка, этажом ниже тех лабораторий, где до недавнего времени производился хармин. Куски аллюгина, обёрнутые плотной материей, покоились под грудой пыльной стеклянной посуды, сломанных приборов и прочего хлама.
— Отличная маскировка, — сказал Эрлин. — Кто бы мог подумать, что здесь, среди этого мусора, хранятся чудесные зеркала Ханнума!
— Дай я сам им займусь, без тебя, — предложил Диннар. — Всё же я учился у белых колдунов. Работать с аллюгином — значит вторгаться во владения Ханнума...
— Мне ли его бояться, Диннар? С каждым тигмом, с каждым днём я всё ближе и ближе подхожу к порогу его владений.
— Любой человек может сказать о себе то же самое...
— Я — не любой человек. Я пока что в роли бога, и мне неприлично бояться других богов. Каждый человек, проживая день за днём, приближается к вратам Ханнума, но не каждый видит их так отчётливо, широко распахнутые и готовые захлопнуться за ним в назначенный срок. Нас пугает неопределённость, но предопределённость иногда пугает ещё больше.
