Берег мой. Книга 1

Оксана криво усмехнулась.

— Ничего особенного. Обыкновенное дело. Очередная попытка реально посмотреть на вещи.

— И каков результат? Что страшного увидела?

— Проще сказать, чего не увидела, — Оксане очень хотелось разделить его веселье, но пока не получалось.

— Ну и?

— Нас с тобой.

— Как это?

— Не знаю, — она взяла сахарницу и стала разглядывать узор из мелких зеленых и коричневых листочков. — Понимаешь, Сережа, мне иногда кажется, что ты мне снишься. И не только ты. Последнее время, словно во сне живу, в дымке какой-то, ничего не видно четко, ничего не понятно. Особенно... то, что нас с тобой касается.

— Разве это страшно? — беспечно сказал он. — Пусть сон. Но ведь он хороший. И не заканчивается... в отличие от обыкновенного сна.

— Я не хочу, чтобы сон, — нахмурилась Оксана. — Эдак выйдет, что...

Ей стало жутко от пришедшей на ум мысли. Она поставила сахарницу и посмотрела прямо в глаза Кулигину. Тот не отвел взгляда, но и говорить не спешил. Ждал вопроса. "А ведь он знает, что я сейчас скажу", — подумала она. Ну и ладно.

— Что пишет твой знакомый, из Подмосковья? Когда мы сможем уехать отсюда? Осенью? В сентябре, в августе?

— Уе-едем, — сказал он тем неопределенным добродушным тоном, как обычно говорят что-то вроде "до свадьбы заживет".

— Когда? — требовательно повторила она.

— Давай не будем загадывать, — он мягко похлопал ее по руке. — До осени еще дожить надо.

— Сережа, — ей мучительно хотелось отдернуть эту проклятую пленку, из-за которой даже голос родного человека казался чужим, и выражение лица было странным, слишком спокойным для подобной темы. — Это ведь не такое дело, что собрал чемодан и вперед. Мне — ладно, но тебе-то — увольняться, снова устраиваться, прописываться...

Ее покоробили произнесенные слова. Но — когда-то ведь надо?

— Не такое, — согласился он. — Но сейчас все равно рано.

— Погоди, — она тряхнула головой. — А ты... ты реально собираешься куда-то уезжать со мной? Или это все было так просто, разговоры?

Если бы он сейчас вздрогнул, пролил чай, засуетился... да хотя бы моргнул! Но он оставался невозмутимым, лишь шевельнулись губы в улыбке, больше похожей на усмешку. "И здесь все рушится, — оглушено подумала Оксана. — Это что же за день такой сегодня? Или не рушится? Вдруг скажет: поедем сейчас!"

— Ты не молчи, — попросила она. — Ты говори... что-нибудь.

— Вряд ли я скажу что-то новое.

Он потянулся за чайником, стал наливать себе вторую чашку. Оксана машинально отпила глоток из своей.

— Скажи правду.

— Правду, — раздумчиво повторил он. — Ты уверена? Что тебе надо ее знать? Именно сейчас?

— Уверена.

— Ладно, — он помолчал. — Так вот, я в самом деле не знаю, когда мы уедем, куда, и уедем ли вообще. Скорее всего, нет.

— Почему? — прошептала она.

— Потому что ты этого не хочешь.

Оксана вскинула на него пораженный взгляд. Но он продолжил столь же невозмутимо:

— Да, именно. Если я и соберусь куда сбегать, то ты откажешься сразу... или потом, но все равно очень скоро.

— Я не хочу?! Да я только жду, когда ты скажешь "Поехали!" — заговорила она, глотая слезы. — Если дело только за мной... Я ведь уже решила, давно. И я сегодня же скажу мужу, что — все, ухожу...

— Напрасно, — возразил он. — Не надо этого делать. Муж твой человек разумный и вряд ли обратит особенное внимание. Но может и рассердиться, хотя бы из педагогических соображений. Ты окажешься на улице, и что тогда?

— Ну, окажусь, — она пожала плечами. — Перекантуюсь тут хотя бы. Пару недель, пока ты со всем разделаешься. Раз недолго...

— С делами-то недолго, — усмехнулся он почти ласково. — А вот что я с тобой делать буду? Ты ведь меня с потрохами съешь, что жизнь тебе испортил. И себя заодно.

В другое время Оксана умерла бы на месте, наверное, от таких слов в свой адрес, да еще от Кулигина. Но сейчас она с удивлением поняла, что едва ли не ждала чего-то подобного. День такой выдался. Кажется, она за двадцать семь лет не выслушала столько оскорблений, сколько сегодня. Поэтому она лишь обреченно кивнула и осведомилась:

— Экая я стерва... Что ж ты меня не пошлешь подальше?

— Потому что люблю тебя... такую вот, — он с улыбкой развел руками. — И ничего не могу с этим поделать. Дурак, наверное.

— Хороша любовь, — она скептически хмыкнула. — Пудрил мне мозги с самого начала, выходит? Уедем, ребенок... даже обвенчаться предлагал. Зачем?!

— Не с самого начала, — возразил он. — Я собирался... но скоро понял, что напрасно.

— И молчал?

— Я не хотел тебя терять. Ведь ты бы не согласилась играть в открытую. Тебе важно было иметь оправдание, пусть для самой себя, что ты не просто развлекаешься с умелым любовником, а сгораешь в пламени неземной любви. Но я сам виноват. Ведь это я рассказал тебе эту сказку, и ты играла в нее, да так убедительно, что и я верил... иногда. У тебя это получается, сама говоришь, морок вокруг, кого угодно заморочишь. Особенно того, кто сам желает.

Это уже было слишком. Даже для такого дня.

— Хочешь сказать, это я врала тебе все время? — хрипло проговорила она.

— Если бы мне, — покачал он головой. — В том-то и дело, что себе. Мне зачем, я и так вижу... в том числе и то, что ты мало помалу начала замечать эту ложь и тяготиться ею — уже хорошо.

Оксана глубоко вздохнула. Самое правильное и, пожалуй, действенное было сказать "Я люблю тебя!" тому, кто сидит напротив, и на все его слова, справедливые или вздорные, отвечать только этими тремя. Но именно их-то она и не могла сейчас выговорить. Как просто было раньше, еще четверть часа назад она шептала эту фразу, и даже тени сомнения не было... Выходит, он прав?

Она молча поднялась и вышла из кухни. Остановилась посреди зала, оглядываясь, нет ли где ее вещей. Надо все забрать, и уходить отсюда... навсегда.

— Что ты, куда?

Оксана обернулась. На секунду в глазах стало темно от гнева. Да как он смеет!!! Психолог хренов! Еще и улыбается. Эх, жаль, нет силы в руках, залепить бы пощечину — и вся любовь.

— Во всем, что ты сейчас наплел, нет ни слова правды, — выдохнула она.

"Молчи!!! — завопила Маша. — Это ведь жалко звучит, к чему оправдываться? Собирайся и уходи, молча!"

Она была права, но Оксану понесло:

— Ты просто испугался! Наобещал с три короба, а потом струсил. Взвесил, что теряешь. Верно, удобно иметь теплый тыл и трахать калеку, которую содержит кто-то другой, самому-то — дорого шибко и хлопотно. А я, идиотка, поверила, чуть не...

— Все верно, — сказал он с ледяной усмешкой. — Лишь маленький нюансик имеется. Зачем, скажи пожалуйста, мне понадобилась калека, когда вокруг полно нормальных женщин, поздоровее, покрасивее и подобрее, если на то пошло?

— Есть, да не про твою честь, — с отвращением проговорила Оксана. — Именно что, никому ты не занадобился, жене надоел, вот и подобрал... то, что тоже мало кому нужно. Ну и плевать.

— Оксана, не пытайся меня оскорбить, — голос его звучал ровно, в нем отчетливо позванивал металл. — Ведь ты такая талантливая актриса, я могу и вправду обидеться.

— На здоровье!

Убедившись, что в зале собирать нечего, она прошла в спальню.

— Но ведь придется извиняться, унижаться... чтобы вернуться, — он встал в дверях, сложив на груди руки.

— Вернуться? — Оксана истерически рассмеялась. — Куда? К кому?! Да я тебя знать больше не хочу!

— Зато я хочу.

Он взялся за пряжку брючного ремня. Оксана отшатнулась, забыв про кровать позади, и с размаху села, почти упала на нее. Кулигин сделал резкое движение, ремень, щелкнув, выскочил из петель. Оксана, не веря себе, поползла назад, к стенке.

— Ты... ты не можешь, — забормотала она.

Мгновенный ужас сменился радостью, когда Кулигин швырнул ремень в угол. "Хорошо, если он не понял, чего я испугалась", — мысленно хихикнула Оксана.

— Могу, — сказал он сквозь зубы. — Только я и могу. И ты это знаешь, всегда знала, а сейчас еще раз убедишься!

18

И она убедилась. А опомнившись, заплакала навзрыд, без стеснения — от бессилия и отвращения к себе. Тело снова предало ее. Выйдя однажды из подчинения, оно уверенно жило своей жизнью, и брало свое, как только улучало момент, и не ведало оно никаких идеалов, гордости, даже чувства ему неважны были, любовь ли ненависть, все одно.

— Прости меня, — Кулигин, уже одетый, сел рядом и погладил ее по голове.

Надо бы стряхнуть его руку, но сил не было. И — главное — охоты не было тоже. Поняв это, Оксана зашлась в новом приступе рыданий.

— Вот беда, что ж ты так расстроилась-то?

Это прозвучало так нелепо, что Оксана фыркнула от смеха.

— Совсем другое дело, — сказал он одобрительно. — Одевайся.

Она молча повиновалась. Слезы высохли. С ними ушла ненависть, обида, горечь. Осталось недоумение: неужели этот человек, который сейчас сама доброта и участливость, несколько минут... Она глянула на будильник и покраснела. Ну, все равно, полчаса назад, безжалостно хлестал ее самыми жестокими словами, и вдобавок чуть не изнасиловал... несказанно порадовав презренную плоть. Вот где унижение-то. Она опять зашмыгала носом.

К счастью, Кулигина в спальне не было.

"Бежать!" — сказала себе Оксана, но, глянув в зеркало, передумала. Видок невыходной, что и говорить. Надо успокоиться, посидеть...

"Ага, побыть с ним еще несколько минут", — подсказала Маша.

Оксана лишь махнула рукой. Что поделать — прав он, значит. Трудно ей будет без него.

"Справишься!" — сказала Маша. Голос ее звучал почти дружески.

"Справлюсь", — согласилась Оксана.

Погрозила кулаком отражению — тому самому телу, слабому и развратному — и отправилась в кухню.

Сергей встретил ее улыбкой, такой обыкновенной, что заныло сердце. Оксана села за стол.

— Прости меня, — опять сказал Кулигин. — Я не должен был так... жестко.

— Нормально, — она обхватила чашку ладонями. — Все правильно. Давно надо было. А то бы я свихнулась от своих фантазий.

— Вот и я подумал. Теперь будет проще... жить. Без лукавства и лишних нервов.

Оксана молча размешивала сахар. Разговаривать не хотелось. Да и не о чем. А про нервы он правильно. Поразительная тишина в душе. Сроду не было такого покоя. И мысль, что надо идти домой, приносит радость и умиротворение. И нет ничего страшного в расставании. Где же любовь? Ушла, так быстро?

В памяти возникли один за другим образы тех, в кого она когда-то была влюблена. Ей ничего не стоило влюбиться, замечтаться, а вот чтобы забыть — наоборот, требовалось масса времени и сил. До сих пор не все окончательно утихло. Тут же — не просто мечты, на полном серьезе, замуж собралась, убежать хотела, днем еще собиралась! И — на тебе. Как рукой...

В прямом смысле: будто кто-то извне протянул руку и освободил глаза, прочие органы чувств, а, главное, разум от этой пелены.

"Кто-то", — повторила Маша как-то очень значительно.

"Что ты хочешь сказать?" — не поняла Оксана.

"Потом поймешь".

"Потом, так потом".

— Ну ладно, — сказала она вслух, отставляя пустую чашку. — Пора мне идти. Я сегодня как раз убралась, пока тебя ждала, — она оглядела кухню. — Посуду сполоснешь сам? Или давай я, недолго...

— Нет, зачем, — возразил он. — Скажи лучше, когда теперь встретимся. В субботу у меня занятий нет, у физиков праздник, выходной. Можно с самого утра. Как ты?

— Ты о чем, Сережа? — недоуменно спросила Оксана. — Какие встречи? Все ведь уже.

— Как все? — он шевельнул бровями. — Что значит, все? Ты обиделась все-таки?

— При чем тут обиды? Мы же выяснили, никакой любви нет, зачем встречаться?

— Как нет? — он вдруг заволновался. — Я тебя люблю. И тебе со мной хорошо... было до сих пор.

— Было, — подтвердила она, краснея.

— Так в чем дело?

— Я больше не хочу никого обманывать. Ни тебя, ни мужа... ни себя.

— Ты и не будешь обманывать! Меня бесполезно, с собой тоже разобралась.

— А муж?

— Ну, ты ведь больше не хочешь его бросать?

— Не хочу.

— Значит, никакого обмана.

Оксана ошарашено уставилась на него.

— Как это никакого обмана? Я изменяю ему! Это, по-твоему, честно?! Рано или поздно он узнает и...

— Да он давным-давно знает, — рассмеялся Кулигин. — Чтоб в нашей-то деревне такое скрыть! Знает и доволен, — заключил он с внезапной злобой.

Оксана опять села, колени противно ослабели. Кулигин посмотрел на нее и всплеснул руками:

— Нет, ты меня поражаешь! Никак не могу привыкнуть. Вроде, взрослая женщина, а в иных вопросах — дите дитем. Нет, ты правда была свято уверена, что он не подозревает о нашей связи?

Оксана лишь головой покачала.

— Потрясающе!

— Да ты-то с чего в этом так уверен? — разозлилась она.

Не хватало еще ему катить бочку на Димку!

— Уверен, — сказал он твердо. — Потому что мы с тобой сейчас сидим здесь. А до этого кувыркались там, — он ударил кулаком в стенку спальни. — И делаем это регулярно, не день, не три — полгода! И не за тридевять земель. Означать это может лишь одно: твой муж прекрасно осведомлен обо всем, но предпочитает делать вид, что все в порядке, поскольку человек интеллигентный и неглупый. Зачем лишние хлопоты и скандалы? Жена довольна, сам спокоен и...

Он вдруг замолчал и стал оглядываться в поисках сигарет. "Вечно он их теряет", — раздраженно подумала Оксана и снова удивилась своей неприязни, прежде она не обращала внимания на его странности. Она окинула глазами кухню, но он уже сам увидел пачку на буфете.

— И что? — спросила Оксана, обернувшись.

— Что?

— Ты не договорил.

— А, — он вернулся к окну, сунул в рот сигарету и попытался зажечь спичку. — Не хотел тебе этого говорить. Но, ладно... Только это не к тому, чтобы ты ревновала или устраивала дознания...

— Ты хочешь сказать, он тоже?.. — ужаснулась Оксана.

Кулигин кивнул. Он никак не мог прикурить, спички то ломались, то выпадали из пальцев. Оксана еще не видела его таким взволнованным. Но из-за чего? Не из-за вероятных измен чужого мужа ведь. Чепуха, кстати. Нет у Димки никого. А что молчит, так либо в самом деле не в курсе, либо — по своей исключительной доброте и уму, тоже исключительному.

"Оценила", — подколола Маша.

Вот именно. Но что с Сергеем?

С ним творилось неладное. Кончик сигареты, наконец, затлел, но при этом вспыхнула занавеска, Кулигин, ругнувшись, загасил ее ладонью. Встал ближе к окну, чтобы дым уходил в открытую форточку.

— Ты не подумай, — проговорил он. — Я не хочу тебя как-то настроить... наоборот. Хочу, чтобы ты поняла. Нет ничего плохого, если мужчина и женщина встречаются ко взаимному удовольствию. Это совершенно нормально. Главное, не приплетать высоких материй... любви там...

— Но ты же сам сказал, что любишь меня!

Он как-то жалко взглянул на нее и отвернулся. Оксана подошла к нему, тронула за плечо.

— Сергей, что с тобой?

— Что? — он поймал ее руку, прижал к щеке.

— Ты дрожишь весь.

— Не обращай внимания... бывает.

— Иди, приляг?