У нее были зеленые глаза, довольно-таки выразительные, но привлекало его не это, а тот безудержный огонек упорства, неповиновения и борьбы, что загорался в их чарующей глубине каждый раз, как только он смотрел на нее. Она всегда была готова к схватке с ним. Это бесило и вызывало уважение одновременно.
А еще у нее был шрам, длинный, тонкий, белесой полоской тянущийся от виска вниз по правой щеке. Давний шрам, метка далеких событий, в прямом смысле оставивших на ней отпечаток. Он не спрашивал, что произошло, никогда. А она не особо распространялась на эту тему.
Они вообще не разговаривали. Он делал свое дело — приказывал ей. А она — исполняя приказ, пыталась сопротивляться, найти выход, избежать наказания, но каждый раз, вновь и вновь оказывалась подчиненной. Как в день, когда подчинилась его ярости, получив достойное наказание за свое поведение, решив играть в те игры, к которым правила писала не она.
Когда Кассандра, по чистоте душевной, решила поговорить с ним, чтобы уговорить продать ей Кару, Штефан просто взбесился. Княгине Мальво? он ни в чем не мог отказать, но в тот день она, поистине, просила о невозможном. Продать Кару ей? С чего бы? И как она вообще до этого дошла, Кассандра вообще редко покупает себе кого-то, а тут... такой интерес, даже ажиотаж. И к кому, — к той, кого он не то что не продаст, но даже подумать о продаже не успеет, отметая возможные варианты, как невозможные!
Он почуял подвох, как только Княгиня вошла к нему в кабинет. На следующий день после Совета, когда почти все гости разъехались, оставив в старом замке лишь его обитателей. И... Княгиню Мальво?. Она, как всегда, статная, немного высокомерная холодным королевским высокомерием, грациозная и красивая, была истинной Королевой. Не просто королевой, Княгиней, госпожой, но и хозяйкой положения. Всегда. Где бы ни находилась, даже в его доме, там, где хозяином всегда и в любых ситуациях был только он. Но она и здесь чувствовала себя раскрепощенно и уверенно.
Кассандра вошла в его кабинет решительно и без предупреждения, осторожно затворила за собой дверь и, остановившись в центре комнаты, взглянула на Штефана, как тому показалось, странно. Может, именно взгляд ее удивительных глаз вызвал у него подозрение? Так она на него еще не смотрела.
— Штефан, — а вот голос ее звучал всё так же уверенно и непоколебимо. — У меня к тебе просьба.
Что ж, она никогда не любила ходить вокруг да около, насколько он знал. Прямой взгляд, вздернутый подбородок, губы плотно сжаты. Уверенная в себе женщина, привыкшая получать то, что хочет.
— Может, присядешь? — предложил он, ничем не выдавая свою озадаченность. Лишь глаза сузились.
— Не смотри так, Штефан, — предупредила Кассандра, наклонив голову. — Не стоит.
— Как? — усмехнулся он и, затянувшись в последний раз, затушил сигарету.
— Я хочу купить рабыню, — вызывающе выдала, глядя на него в упор. Хотела сломить его сопротивление? — Я подумала, что мне не помешает новая... служанка, Ольга уже никуда не годится.
Штефан, не купившись на ее мнимую досаду и горький вздох, нахмурился.
— Пришла ко мне за советом? — спросил он, насторожившись. — Подсказать кого-то?..
— Нет, — покачала она головой. Помолчала. А потом огорошила его: — Я уже выбрала рабыню, — он нутром чуял подвох, сердце застучало в груди сильнее, но он молчал, глядя на нее. — Продай мне Кароллу.
— Не понял... — привстал он с кресла, чувствуя, что от одного лишь упоминания о Каре, завелся.
— Я видела ее пару раз, — сказала Кассандра всё так же спокойно, — в зале, потом в коридоре пару раз. Она показалась мне услужливой и исполнительной...
— Она не продается! — рыкнул Кэйвано, вскочив с кресла. И чего он завелся? Постарался успокоиться.
— Почему? — напрямую поинтересовалась леди Мальво?, пожав плечами. — Все продают своих рабов.
— Но не Кэйвано! — вспылил Штефан вновь. Откуда в мыслях у Кассандры появилась эта блажь?!
— Не понимаю твоего гнева, — отметила подруга, покачав головой. — Это всего лишь рабыня, Штефан. Что с тебя убудет, если ты продашь ее мне? Сколько еще находится в твоем подчинении?
— Неважно, — прошипел мужчина и решительно повернулся к окну. — Эта рабыня не продается!
— Ах, только эта? — уточнила Кассандра, не собираясь уступать так быстро. — А остальные? — вздернула она тонкие бровки. Хотела подловить его на словах?
— И остальные тоже, — отрезал Штефан, повернувшись к подруге лицом, на котором мелькнула тень. — Тебе прекрасно известно о правилах этого дома, Кассандра, мне стоит напомнить о них? Тебе? — он качнул головой. — Вот уж не думал.
— Я помню о правилах, — поджав губы, заявила она, вскинув подбородок. — Но неужели ты не сделаешь исключения ради меня? — надавила на него девушка. Знала, отлично знала, что ради нее он может пойти на многое. А на это, сможет? — Штефан, — проговорила она тихим, завораживающим голосом, — это всего лишь раба. Еще одна из твоих игрушек, одна из многих. Ты найдешь себе новую, всегда находил, ведь правда? — быстрый взгляд ему в глаза. — Так почему ты вцепился в эту?
— Я не вцепился! — рыкнул тот в ответ.
— Серьезно? — улыбнулась та. Странно, улыбалась Кассандра крайне редко. А потом решительно и твердо: — Продай ее мне, Штефан.
И тут его озарило. Просто током шибануло, так ударило, что даже искры в глазах заплясали. Это она. Это Кара! Она просила Кассандру поговорить с ним. Это она, сомнений быть не может.
Глаза сузились, губы сжались, лицо помрачнело сильнее. Кассандра уловила его состояние мгновенно и, перекрывая путь к двери, встала около нее, загородив ту своим маленьким телом с гордо выпрямленной спиной. Она была намного ниже него, но выглядела разъяренной амазонкой, готовой бороться не на жизнь, а на смерть. Только вот за что она решила бороться? И ради кого, только подумать!? За рабыню!
— Штефан, не делай глупостей! — осадила она его.
— Смотря, что ты называешь глупостью, — рыкнул тот и попытался обойти ее, но девушка встала рядом. Он заглянул подруге в глаза: — Это она, верно? Она просила тебя поговорить со мной? Купить ее у меня?! — он чувствовал, как злость огненным кольцом смыкается внутри него, застилая на глаза красную пелену гнева.
— О чем ты? — попыталась сказаться непонимающей девушка, но Штефана было не так легко провести.
— Это она, я знаю! — прошипел Кэйвано сквозь зубы. — Как она посмела, эта... девка!?
— Штефан, она тут не при чем! — схватила его за плечи Княгиня Мальво?. — Не при чем, слышишь? Штефан!
— Слышу, — коротко бросил он. — Но не верю, — и, легко оттолкнув Кассандру от двери, вышел из кабинета.
И в тот миг он рассвирепел, взбесился, слетел с катушек, оглушенный яростью и ослепленный злостью. И, ворвавшись к рабыне, единственным способом, который был к ней применим, укрощал ее своеволие и упрямство. Он не контролировал, да и не желал контролировать себя. Он брал то, что ему принадлежало. И никто не мог осудить его за это. Никто, кроме Кары.
Но и она сдалась, согнулась под натиском ощущений, огня желания, что, Штефан был уверен, сжигал ее изнутри так же, как сам он пылал от него. Разве не подчинилась она ему? Вырвала победу? Она уступила. И с тех пор уступила еще много-много раз. И уступит. Будет уступать до того момента, пока ему не надоест.
А вот когда ему надоест? С тех пор, как попробовал ее на вкус, ощутив на языке ее вкус и запах, его, как после деликатесов, теперь отворачивало от обычной пищи. Он не желал других женщин, он жаждал только Кару. Пытался справиться с этим, унижая ее, приглашал к себе в постель других рабынь, но очень рано осознал, что Кара была этому только рада. Сколько раз отмечал он на ее лице тень улыбки, огонек глаз в миг, когда при ней (нарочно, естественно!) приказывал Лейле привести к нему в покои очередную утеху на ночь. Она, черт ее побери, была рада такому положению дел! А вот он — не был. Он бесился. И вскоре Князь перестал обращать на других рабынь внимание. Всё в них было не так. Не та сладость губ, не тот шепот, не тот стон, не то учащенное дыхание и бешеное сердцебиение, не та гладкость и глубина, что была у нее. И он перестал испытывать себя и судьбу, и вновь пригласил ее к себе.
Поймал ее в коридоре, когда девчонка, низко наклонив голову, попыталась проскользнуть мимо него. Ее глаза широко распахнулись, когда Штефан одним резким движением прижал ее к стене и зашептал на ухо:
— Сегодня ночью это будешь ты, — и, не говоря больше ни слова, стремительно ее поцеловал, и ушел.
Она не посмела ослушаться. Очевидно, помнила, чем чревато неповиновение ему, но, когда появилась в его комнате, Штефан вдруг осознал, что она не боится. Да, сжимает руки в кулаки, вздрагивает и почти не дышит, но не боится!
— Пришла, — удовлетворенно протянул Штефан, скидывая с себя халат, под которым ничего не было, и сделал к ней один шаг. — Что ж, ты знаешь, что нужно делать дальше.
Зеленые глаза полосонули его негодованием и... неужели раздражением? но она исполнила то, что от нее требовалось. И с того момента эти месяцы лишь она была любовницей в его постели. Из числа рабынь, конечно же, так как княжеское ложе было отдано Софии. Но и это было уже не то. Совсем не то, что он чувствовал, когда прикасался к Каре. Просто привычка, черту которой он пока не желал подводить. Рабыня есть рабыня, а София, как ни крути, представительница знатного рода, аристократка. Очень себялюбивая и гордая аристократка. Не стоит давать ей лишний повод для ревности. Да и портить отношения с Бодлером нет надобности, учитывая, что сейчас происходит вокруг Штефана, — сплошные заговоры и интриги.
И все же, что-то было не так. Его отношение именно к этой рабыне было... если не особенным, то иным. Он прощал ей многое, то, что никогда не простил бы другой рабе или прислуге. Она не боялась открыто бросать ему вызов, пристально смотреть в глаза, будто завораживая и приказывая ему сдаться, она имела право слова, — то, чего не имела ни одна прислуга в его доме! Но расплатой за все ее неповиновения и голос было ее тело. И он закрывал глаза на другие ее грешки, идя ей на маленькие уступки.
Он не наказывал ее физически, ни разу с того дня, как она появилась в его доме. Все его угрозы были лишь фальшью, мистификацией, он прекрасно знал, что не сделает ничего подобного. Он может требовать от нее секса, выполнения самых извращенных своих фантазий, но не физической расправы. Каким-то неведомым образом Каролла наложила запрет на телесные наказания, не сказав об этом ни слова. Хрупкая девочка с силой духа, не уступающей ему, она тем не менее была прочнее хрусталя, ежедневно демонстрируя выдержку. И это не могло его не подкупить. Он поддался очарованию ее воли, ранимой оболочки и крепкой души. От Лейлы, случайно обмолвившейся ему, он узнал, что Кара находилась в детском доме. Это не волновало его, но он все же вскользь отметил, что оттуда она могла заполучить и таинственный шрам, и силу воли вкупе с выдержкой и отвагой, которым мог бы позавидовать мужчина.
Единственное, чего он не мог избежать, — это пленительный аромат ее тела. Ему порой казалось, что он ощущает его издалека, как помешанный. После первой ночи, уже тогда ему следовало задуматься, почему именно ее тело, такое непокорное и горячее, вызывает в нем бурю чувств. Лишь в нее погружаясь, он был удовлетворен: силой ее духа, пульсацией ее тела, глубиной ее ощущений, которые он тоже впитывал в себя, ее сладостью и искусительской влагой желания. Да, его тянуло к ней физически. Он не отрицал это. И мог, наверное, выделить ее в толпе безликих женщин безошибочно, потому что только она производила на него странный эффект разорвавшейся бомбы. Она привлекала его. И этому влечению было название. Плотское желание. Он хотел ее всю, без остатка, каждую клеточку ее тела, исследовать каждый миллиметр ее плоти, но не души. И, когда понимал, что этого обладания может не произойти, бесился, как дикий зверь, сходил с ума, выходил из себя. И, когда кто-то, вроде Карима Вийара, пытался накладывать свои права на нее, как на свою собственность, когда покушался на то, что принадлежало ему, Штефан становился сам не свой.
Она пыталась ему отказывать, но он брал то, что хотел, даже против ее воли, злясь на Кару за этот отказ. Как странно, но ее нежелание всегда превращалось в горячий влажный экстаз, стоило ему коснуться ее.
Однажды она все же отказалась прийти. Что стало тому причиной, он не знал, выяснять не стал. Рабыня почувствовала, что ей дозволено больше, чем остальным, и решила заявить о своих правах? Рискованно. Очень рискованно. И за этот риск ей пришлось поплатиться. Вновь, как и за своеволие, — своим телом.
Он запихнул девушку в свою комнату силой и, как она не старалась упираться, стащил с нее одежду, почти разорвав ту в клочья, бросил хрупкое тело на кровать и кинулся сверху, расстегивая молнию на джинсах и раздвигая ногами ее бедра. Она противилась, упиралась, била его кулачками по груди и плечам, царапала спину, пыталась кусаться. Это было похоже на изнасилование. Если бы только это его волновало! Он лишь брал то, что принадлежало ему, разве нет? Он просил — она отказала. И понесла за это наказание. Как он ее и предупреждал.
Но вскоре она перестала отбиваться, выгнулась под ним, откинув голову, до крови сжимая зубами губы.
— Будешь отрицать, что хочешь меня, Кара? — шептал он ей на ухо, медленно двигаясь в ее теле. — Будешь лгать мне? И себе?
— Дьявол, — могла лишь выговорить она сквозь мучительно сдерживаемые стоны, рвущиеся из горла.
Он начинал хохотать над столь правдивым предположением.
— Ненавижу, — вместе с гортанным не сдержанным стоном наслаждения вырывается у нее.
Но он не обращает внимания на ее слова, давно уже не обращает на них внимания. И многое ей прощает. Он разряжается в нее, ощущая, как она сжимает его изнутри. И ликующая улыбка озаряет лицо демона. Как бы она не отрицала, тело его не обманет: все ее ощущения, как на ладони. Их она не скроет.
И как бы он не пытался отрицать, факт оставался фактом: едва прибыв в замок, он вспомнил о ней. О том, что обещало ему общение с ней. Ласка, желание, огонь, сила ее сопротивления и сладость поражения. И губы его растянулись в плотоядной улыбке.
Он вновь хотел ее. Он слишком долго ее не видел. Да еще Вийар со своими провокациями!.. Он должен был увидеть ее, почувствовать свою власть над ней, ощутить силу ее страсти под губами, вспомнить ее...
На то чтобы принять решение, ему хватило и пяти секунд.
— Максимус, — позвал Князь Ищейку, зная, что тот стоит за дверью, будто тень.
Через мгновение Ищейка появился в кабинете, тихо прикрыв за собой дверь.
— Скажи Лейле, — не глядя на него, проговорил Штефан, — что я хочу видеть Кару. Сейчас.
— Она в Восточном крыле.
— Это что-то меняет? — покосился Князь на слугу.
— Нет, это ничего не меняет, — поджал губы тот. — Что-нибудь еще?
— Можешь идти, — и Ищейка ретировался, ни о чем более не спрашивая.
Откинувшись в кресле, Князь Четвертого клана затянулся сигаретой, вдыхая в себя горькую сладость и выдыхая сероватые колечки изо рта. Закрыл глаза, предвкушая встречу с ней, и оскалился.
