Решили выйти в мир там же где и вырвались из него. Оттуда было два-три дня верховой езды до деревни, где остались Саши. Ведь это слепой Ян брел около месяца, а на конях дорога становилась в десять раз короче. Женя не хотел подсказывать Лэе, что можно выйти и прямо в точке назначения — ведь она могла исчезнуть в любой момент, а делить ее общество с кем-нибудь другим было выше его сил. К тому же им еще нужно потренироваться в новых сверхспособностях, чтобы не попасть впросак позже. Решительным доводом оказалась лошадь Моа, по прежнему скучающая у околицы.
И вот они стояли перед старостой, звеня деньгами в карманах. Правда, мешка с золотом не получилось. Оказалось, что предел созданным и вносимым в мир ценностям устанавливал душевно-астральный потенциал. Лэя правда пообещала, что после выхода за пределы пирамиды, она стрясет с Сэйлара энергии сколько понадобиться, но пока что приходилось рассчитывать на свои силы, которые нужно тратить еще на массу других вещей. Но все равно денег в их карманах хватало, чтобы купить полдеревни вместе с ее жителями, а вооружать армию или покупать замки с дворцами пока в планы не входило.
Следующие три дня для Жени остались в памяти, как лучшее время, проведенное в этом загадочном мире. Сколько бы приключений, опасностей и захватывающих пейзажей он ни увидел до этого, ему все время не хватало Лэи для сопереживания.
После их самого первого слияния, Лэя основательно "обжилась" в подвалах его сознания и повымела оттуда всех сомнительных тараканов. Принцесса прочно заняла их место, и Женя всегда мог поделиться с ней хоть через весь астрал, какое чудо он встретил или спросить, как быстрее драпать из какой-нибудь неприятной перипетии. А она, почище любых тараканов, нашептывала: "Ты хорошо подумал? Что-то ты развеселился? Смотри, как бы плакать не пришлось...", что частенько помогало. Но так было до истории Яна и будет после того, как они опять расстанутся. А сейчас Лэя с ним наяву, и они, как в былые времена, скакали вместе навстречу неизвестности и приключениям, останавливаясь где придется, устраивая пикники в приглянувшихся местах, ловя рыбу, собирая грибы, готовя еду у костра и отдыхая в стогах сена.
Каждое утро Женька замирал, боясь открыть глаза и увидеть, как исчезла его любимая. А Лэя старательно пыталась уйти в свое тело на Сэйларе. Женя не осуждал ее — он сам ужасно соскучился по очаровательной малышке, с которой они еще в животе мамы водили бесконечные беседы, и которая при рождении оказалась сказочно красивой и совсем крошечной. Ведь до этого землянин не знал, как выглядят новорожденные сэйлы. Девочка оказалась не больше полутора килограммов. Огромные перламутровые глаза и нежный кремовый пушок очаровали астрального папочку раз и навсегда. Потому он и разрывался между желанием попридержать мамочку и "пообщаться" с доченькой хотя бы опосредованно.
Но не только развлечениями они занимались. На самом деле, это маленькое путешествие оказалось важным, чтобы выяснить их новые свойства в этом мире. Женя вспомнил магические слова, которые разузнал Ян. Сначала, он смешил бормотанием принцессу Эрианы, повторяя: "Ми-на-на-кю-ма-тон", "ми-на-на-кю-ма-тон", "ми-на-на-кю-ма-тон"
На что та смеялась и просила:
— Ну, еще раз повтори — это так забавно звучит!
— Если бы не забавно! Увы, мне! Колдовство не работает, — расстроено бормотал Женька. — Я ведь должен исчезнуть из видимости.
— Что за проблема? — смеялась Лэя. — Возьми, да прыгни на изнанку. Сразу и исчезнешь.
— В том-то и дело, что исчезну. А с помощью этого слова стал бы невидимым, никуда не исчезая.
— Да не расстраивайся ты! Попробуй какое-нибудь другое "слово".
— Хорошо, сейчас, — и подойдя к стогу, в котором они славно переночевали, Женя произнес, не рассчитывая на успех. — "Эс-те-су-ла-уту!" — и сделал отчаянный шаг вперед.
Сзади раздался сдержанный вздох удивления. Пройдя сквозь стог сена, исследователь с гордостью посмотрел на свою онемевшую половину.
— К-как ты сумел? — наконец она смогла выдавить из себя.
— Ну что ты, право? Будто сама не сама не колдовала на Сэйларе? — довольный произведенным эффектом, подначил свою принцессу насмешницу Женька.
— Не-ет, проходить через стог сена я не умею... — растягивая слова, пожаловалась Лэя на свою колдовскую беспомощность.
— Ты забыла. Это не реальный мир. Здесь только иллюзорная действительность, и, зная правила игры, ее можно изменять как угодно.
— А ты уверен, что между настоящим реалом и этим такая уж большая разница?
— Хм... может, ты и права, но как же это проверить?
— Не смеши! Ты опять захотел проверять мироздание? Разве тебе это не надоело еще на Земле? Ведь все равно, никакого окончательного ответа просто не существует. Сам же рассказывал обо всех этих непознаваемых прелестях... — усмехнулась принцесса, но согласилась, — Хотя, со стогом понятно. Все-таки этот мир не реал с необъятной Вселенной.
— Да, но мы забыли поздравить себя с одним очень важным открытием! — вспомнил Женька.
— С каким? — насторожилась принцесса, пытаясь сообразить, о чем речь.
— Мы можем колдовать! Просто на нас колдовство не действует, так же как и на "рожденных". Только на них — потому что они ангельские сущности, и как бы стоят особняком от всего мира, а на нас — потому что мы вообще выпали из системы пирамиды.
— Если мы выпали, то почему можем колдовать?
— Я, кажется, догадываюсь. Колдовство основано на душевной энергии, а не на ангельской, а у нас этой душевной энергии хоть отбавляй, поэтому мы должны быть очень сильными магами. Жаль, что третье, как и четвертое, слово я не могу проверить.
— А на что они направлены?
— Одно останавливающее — очень опасное, а второе заставляющее собеседника верить, когда врешь. Но оба слова действуют только на "пришедших".
— Проверь-ка на мне останавливающее "слово". Хочу убедиться, что оно на нас в самом деле не действует.
— "Си-на-сейс!" — тихонько сказал Женя, боясь остановить Лэе сердце, но ничего не произошло.
Тогда он повторил слово сильней — опять ничего. Принцесса только удивленно вертела головой прислушиваясь к своим ощущениям. Тогда Женька крикнул, что было сил, и вдруг Лэю проняло. Она замерла, не способная пошевелить и пальцем. Женька с испугу чуть не взвыл, но вскоре принцесса пару раз мигнула, и ее губы стали разъезжаться в кривой усмешке. Незадачливый колдун подскочил к своей волшебнице и подхватил одеревеневшее тело, чтобы оно не упало. Колдовской паралич быстро проходил и Лэя, наконец смогла произнести:
— Кру-уто!
— Но подействовало раз в тысячу слабей, чем обычно. Таким воплем, я бы, наверно, толпу "пришедших" умертвил, ведь сил-то у нас раз в десять, если не в сто больше, чем у обычных душ.
— Возьмем на заметку. На нас колдовство все-таки действует, но очень слабо.
Другой раз Женька нырнул на изнанку и явился оттуда с двумя настоящими катанами в ножнах и они попробовали вспомнить былые навыки в боевых искусствах. Пока они бились на учебных мечах, Лэя вспомнила, что в этом мире совершенно нет пороха и огнестрельного оружия. Поразмышляв, пришли к очевидному выводу: кому была бы нужна магия, если любого мага из автомата Калашникова за полкилометра расстрелять можно? С порохом или лазерами весь мир насмарку бы пошел.
Так они и продвигались на север, минуя деревеньки и расспрашивая: не останавливался ли у них слепой сказитель. Несколько раз ребятишки признавали в Жене Яна. Как им это удавалось — оставалось совершенно непонятным. Все-таки Ян был выше, с более светлыми волосами и крупными чертами лица.
В последней деревне, где они остановились, уже слышали о двух добрых и милых молодых людях, поселившихся в одном селе в нескольких часах верховой езды. Ночью на сеновале, Женя рассказывал Лэе, какими забавными ребятами оказались Саши, какие таланты в музыке и живописи проявили, как хорошо относились друг к другу и как Лэе будет интересно с ними познакомиться.
А на утро он, потрясенно обнаружил, что Лэи нет рядом. Его сердце захлестнул приступ тоски, но тут же внутри раздался тихий знакомый голос: "Не рано ли опечалился? Лучше прислушайся, кто с нами говорит!" и Женя ощутил звонкую радостную волну любви, буквально смывшую тоску и захлестнувшую теплом сердце. Ему слышалось ликование маленького ангелочка, истосковавшегося по родителям. Элия выражала всю свою ласку и нежность, и кто бы ей мог отказать в ответных чувствах? Поэтому Женьку тут же бросило из холода отчаяния в эйфорию теплых чувств. Жаль, что Лэя не видела его глупую физиономию, умудряющуюся одновременно кукситься от расставания и расплываться в блаженной улыбке от общения с доченькой...
ГЛАВА 9. ПОСЛЕДНИЙ ИЗ ПЕРВЫХ
Утреннее солнце вышло из-за дальнего горного хребта, синеющего в сонной дымке тумана, и сразу озолотило своим светом противоположный склон долины. Светило коснулось теплой ладонью и его щеки, словно кто-то мудрый и всепонимающий погладил непослушное дитя в безмолвном одобрении. Он стоял и встречал восход, как и неисчислимое множество раз до этого, зная до каждой мелочи, как будет развиваться цветовая гамма зари. Каждый рассвет повторял предыдущий, и все же в каждом имелось еле заметное отличие: то облако оттенит синевой небосвод; то листва меняется от нежной зелени весной, темнея летом и раскрашиваясь красками осенью; то выпавший вечером дождь, к утру поднимется зыбкой молочной дымкой тумана; а то влага выпадет серебристой росой, украсив бисером листву лугов.
Замечать и ценить эти оттенки он научился спустя бесконечные годы своего существования. Как научился ценить и не нарушать жизнь, текущую мимо в своей непрестанной и неторопливой суете. Он кинул последний взгляд с балкона, висевшего над пропастью ущелья. Там, в глубине бежал горный поток, через который перекинут единственный мостик, ведущий в его замок. Отсюда открывался великолепный вид на долину, освещенную восходящим солнцем и опоясанную величественными горами. Утреннее представление праздника природы заканчивалось. Дымка тумана быстро таяла под теплыми лучами солнца, согревающими альпийские луга. Скоро день войдет в свои неторопливые права, озвучивая трелями пичуг и шелестом ветра знойную солнечную палитру красок. Тогда надо искать уединения где-нибудь в тени больших ив на берегу озера или ручья. Можно даже половить форели, но зачем попусту переводить рыбу?
Он спустился с балкона в свой кабинет, обставленный, как и положено магу, шикарной мебелью тяжелого дерева, неисчислимыми стеллажами с фолиантами, один древнее другого, и, естественно (куда ж без него?), с большим камином в углу. Маг всегда улыбался этой бутафории и не понимал, зачем ему все это нужно? Он ведь прекрасно знал, что был старше любой из этих книжек, и не помнил, чтобы кто-нибудь, когда-нибудь любовался всей этой магической помпезностью. Только улыбка его временами была умиротворенной и понимающей, временами — саркастической, а иногда — раздраженной, в зависимости от настроения и обстоятельств. Правда, последнюю сотню лет обстоятельства фактически не менялись, за исключением погодных условий...
Из всех живых сейчас в замке обитал только огромный и очень умный пес. Сколько он их сменил — память не могла всех удержать. Собаки слишком быстро умирали — какие-нибудь пятнадцать лет и все... Но всегда, когда беспощадный мир в очередной раз отбирал мохнатого друга, он выходил в свет и брел по деревням, подыскивая нового соратника. Судьба зачастую сама вручала ему в руки или приглянувшегося щенка, или уже взрослого пса. Иногда для этого приходилось дойти до одного из ближайших городов, а это был немалый путь.
Обычно, стоило просто заглянуть в глаза будущему питомцу, чтобы понять — вот тот, с кем он свяжет предстоящие годы. Казалось, что грусть по утраченному спутнику жизни играла важную роль в поиске. Он немного знал, как мир перевоплощает души животных, и всегда надеялся, что в новом спутнике живет душа старого и верного товарища. Но, с другой стороны, мир стирал всю предыдущую сущность животного, так что проверить, та ли это сущность, ни сил, ни умения не хватало. Поэтому оставалось только слепо верить...
Сейчас верный друг ждал на дворе замка, как бы спрашивая: "Ну что, хозяин, куда пойдем сегодня?" Он никогда не привязывал пса, оставляя тому полную свободу заниматься в округе, чем только взбредет в голову, и только надеялся, что мохнатый приятель не проявляет волчью жестокость к окружающей замок живности. Правда, миролюбивость животного поддерживалась хорошей кормежкой, так чтобы тому не приходилось утолять свой голод за счет жизней маленьких обитателей долины. По большому счету хозяину было все равно, умрет ли одной зверушкой больше или меньше от огромных собачьих клыков, но последнюю сотню лет он почему-то привык считать, что, чем меньше вмешивается в окружающий мир, пусть даже и посредством собаки, тем этот мир становится прекрасней, и этому мнению были свои основания...
Единственным наслаждением оставалось созерцание бесконечных пейзажей во время долгих отлучек из замка, совершаемых в компании мохнатого друга. Не было никакой нужды ни о чем заботиться. Он не без основания считал себя сильнейшим магом этого мира. Действительность подчинялась ему с одного "слова", но у него не осталось желания менять ее в соответствии прихотям. Маг лишь делал маленькие, но приятные уступки для себя и собаки, "готовя" еду и кров парой "слов" и так же быстро возвращая окружающую реальность обратно, когда в изменениях отпадала необходимость. Больше его занимало наблюдение за полетом птиц, ростом травы, таянием снегов — тогда он чувствовал единство с миром, который прощал все издевательства причиненные ему когда-то. Прощал, как прощает не осознающий себя гигант, добродушный в своей несокрушимости и величии. Маг чувствовал себя, наверно самым неудачным ребенком этого мира, но не изгоем. И как бы он хотел ощутить себя родителем или хотя бы покровителем ему! Но он был пойман, как и другие в эту вечную, пусть и ласковую к нему ловушку. И выбраться из нее можно, только потеряв себя и свое "я". И самое ужасное, что он сам был виноват в том, что мир стал таким. Ведь если бы не он, у всех сохранился бы шанс выйти когда-нибудь из игры...
...Невозможную пропасть лет назад он вместе с другими стоял у истоков этого мира. И если бы он мыслил тогда так же как сейчас, может, все и пошло бы не так. Но все мы крепки задним умом, даже прожив тысячу лет. А тогда его съедала банальная жажда власти. Ему казалось несправедливым, что какое-то никчемное божество должно править миром. Да, они создали этот мир, но идею-то подкинул он, как и собрал вместе единомышленников. А теперь мир был поделен и каждому снисходительно выдана подачка из набора "слов", позволяющих менять действительность по своим вкусам в пределах своего волшера. Ему тоже досталась своя толика "слов", но он-то рассчитывал на все! Обида сжигала его изнутри, и он нашел способ отомстить. И хотя не сделал все по-своему, но изменил мир так, что тот стал неподвластен никому...
Это была его самая глубокая тайна, его сила, его позор и его слабость. Сейчас он стыдился этого поступка, но не тогда. Тогда он не задумывался, почему все другие должны будут расплачиваться за его амбиции. И вот он, бесконечные годы является самым могущественным магом этого мира — и зачем все это ему, когда у него нет желания нарушить роста травинки, не то что с кем-нибудь о чем-либо спорить? Он давно чувствовал себя мертвым. Цеплялся за жизнь, не зная, что еще от нее пожелать и давно потеряв интерес к мирской суете. Единственное, что еще немного занимало — это единение с природой, бездумное, ничего не ждущее, никуда не стремящееся...
