Луна, луна, скройся!

— Нет, мы перекусывали. И я ела меньше, чем ты, поэтому успела проголодаться. Смотри, какой-то ресторан... У нас ведь ещё есть деньги?

— Пока ещё есть.

Не успеваю я приступить к поеданию гуляша, как кто-то налетает на меня со спины и закрывает глаза руками.

— Господи Боже мой, спаси и помоги, и избавь от Лукавого, — доносится до меня голос Кристо.

— Ого! Никогда меня ещё крестным знамением не встречали! — это над ухом.

— Госька!!! — я хохочу, отнимая её ладони от глаз и оборачиваясь.

— Лилянка, скотина ты этакая! Я же боялась, что не дождусь уже! О чём ты думала — пропала и слова не сказала, а?! — Госька и сама хохочет, взлохмачивая мне волосы.

— Да оставь ты мне голову в покое, садись! Ты что здесь делаешь?!

Госька усаживается на соседний стул.

— Во-первых, у отца гощу. Во-вторых, тебя жду.

— С чего ты придумала меня здесь ждать?!

— Ловаш сказал.

— Батори?!

— Ты знаешь другого венгра с таким идиотским именем?

— И давно сказал?

— В конце июня ещё.

Я торжествующе смотрю на Кристо. В это время охотники уже были в Братиславе либо направлялись туда. Туда, а не в Загреб, хотя Батори каким-то образом понял, что мы здесь побываем! Хотя что значит "каким-то образом"? Ведь деньги нам меняла Эльза в Сегеде, а значит, Батори не мог не знать, что мы направимся не в Словакию, а в Королевство Югославию. Мне даже досадно, что я сразу, в Новом Саде, не сообразила вспомнить об этом и привести в качестве довода.

— Подожди, а откуда ты его знаешь?

— О, это целая история. Сначала ты пропала. Все на ушах стояли. Решили, что ты стала жертвой маньяка-собачника. Но твой труп всё не находился и не находился — правда, всё равно решили, что ты умерла. Не знаю, официально или пока нет... Но про тебя в любом случае много писали. Открыли сайт памяти. На помостике твоём пока никто не выступает — он до конца года оплачен — и там цветы кладут, твой портрет большой под стеклом кто-то поставил... И вот в разгар ещё активных поисков ко мне после гумлагеря подошёл мужик. Видный такой, ну, ты же знаешь Ловаша — мечта гламурной студентки. Кстати, он чем занимается? Часом, не мафиозо? А то я всё стеснялась спросить. Мало ли что, может, лучше не знать...

— Да нет, он, скорее, по политической линии.

— Тогда он, небось, женатый?

— Нет. Но у него вроде бы девушка есть.

— И серьёзно у них?

Я кошусь на Кристо:

— Мне кажется... не очень.

— Тогда у меня, по ходу, намечается роман.

— Гм... я не уверена, что это хорошая идея. Батори, он... очень необычный человек. Во-первых, он не завязывает длительных отношений...

— Так я, кажется, и не говорила об отношениях. Не та, знаешь ли, возрастная категория. А вот для романа — самый сок! А что во-вторых?

Я даже и не знаю, как иносказательно дать ей знать, что Батори — упырь, и мнусь.

— У тебя что, на него виды? — подсказывает Госька.

— Да нет, ты что. Ну, просто... ладно, неважно. Сами разберётесь как-нибудь.

Батори, насколько я его знаю, не станет встречаться с девушкой, если ей это может навредить. Тем более, он наверняка понимает, что за Гоську я его зарежу.

— Так он к тебе подошёл, и что?

— И предложил проводить. Я его, само собой, послала, но тут он мне сообщил, что вообще-то твой друг и ты велела передать, что жива, здорова, но скрываешься от мафии и волнуешься, что они попытаются тебя через меня искать. Попросила его за мной присмотреть. Я и верю, и не верю. Ну ладно, разрешила провожать. Только пешком, а то сядешь с ним в машину, ну... мало ли что. Ходил пешком, как миленький. Не стеснялся. И в лагерь, и из лагеря провожал. А потом... попросил разрешения пригласить нас с мамой в кино и ресторан. Меня впервые на свидание с мамой пригласили, — Госька даже мотает головой. — Слушай, а твой парень чего на меня так таращится?

— Ты ему одну знакомую напомнила, не обращай внимания. Это, кстати, мой кузен Кристо. Кристо, моя подруга Маргарета Якубович. Так что там со свиданием?

— Ну, в общем, в ресторане мама ему рассказала, что папаша мой в Загребе живёт. И Ловаш на следующий день, когда провожал, предложил мне оплатить поездку к отцу в обмен на услугу. Чтоб я, мол, подождала тебя здесь примерно до августа. Каждое воскресенье в одном из ресторанов площади у герцогского дворца...

— Так сегодня воскресенье?! Вот оно что!

— Ну, и если надо, дала бы тебе визитку кое-кого из местных друзей Ловаша.

— Да нет, в общем-то, не надо. Я собираюсь отпраздновать день рожденья в другом городе, а он уже скоро. Хотя... может, денег у него взять?

— У нас ещё есть, — замечает Кристо.

— Ну, есть и есть. Давайте поедим и гулять пойдём, что ли. Сто лет не видались!

Но гулять мы не хотим — нам бы с Кристо лучше поспать.

— Ой, так идём ко мне! Отец до вечера не вернётся, я вас размещу, — Госька, как всегда, пылает страстью всем помочь.

Якубович-старший (конечно, если он Якубович) живёт в четырёхэтажном доходном доме, занимая апартман в половину второго этажа. На первом этаже живут хозяева, туда входа нет; мы поднимаемся по железной лестнице, идущей вдоль стены дома с торца. Хатка не очень большая: маленькая спальня, маленькая гостиная, маленький кабинет, совместный санузел. Кухни не предусмотрено.

— В Загребе очень много мест, где можно недорого и вкусно поесть, — объясняет Госька. — Мы дома-то не питаемся. Только кофе делаем, вон стоит машинка. Кто первый мыться?

— Я! — я даже слегка подпрыгиваю.

— Штору не рви там, в гостях всё-таки, — говорит в спину Кристо. Конечно, когда я выхожу из ванны в Госькином халате, он уже спит на диване. Грязнуля. Госька меня укладывает в спальне, прямо поверх покрывала, укрыв чистым пододеяльником. Я мгновенно засыпаю. Без снов.

Госька будит меня, тряхнув за плечо. В её руках — чашка с кофе.

— Кристо сказал, что ты без этого не встанешь.

— Истинно так. Поставь, пожалуйста, на тумбочку.

Госька ставит чашку, и я, приподнявшись на неверном локте, опускаю в неё лицо, отхлёбывая вкусную бежевую жидкость — подруга не пожалела сливок.

— Э, э... Дай лучше я тебя тогда напою.

— Да мне и так неплохо.

— Зато мне дурно делается, когда я на это смотрю. Ну-ка садись...

Госька поправляет подушку, так, чтобы я могла опираться на неё спиной, и подносит мне чашку к губам, с опытностью санитарки определяя, когда и насколько её наклонять.

— Никогда не видела, чтобы после сна у здорового человека давление падало так сильно. И чтобы кофе людям с пониженным давлением помогало на целый день, — замечает она. — Это что, как-то связано с тем, что ты — наполовину вампир?

Я захлёбываюсь. Кашляю; кофе выходит через нос, на глазах выступают слёзы. Мне приходится срочно вытереть лицо ладонью.

— Красноречивая реакция, — замечает Госька. — Ты только что фактически подтвердила слова Кристо, так что потом даже не отнекивайся.

Я хочу сказать что-нибудь умное, но в голову ничего не приходит. Собравшись с мыслями, я спрашиваю:

— Что именно тебе наговорил этот идиот?

— Почему сразу идиот? Его просто обеспокоило, что я увлеклась вампиром. И ты ведь тоже забеспокоилась, когда услышала. "А во-вторых... неважно", — передразнила она. — Неважно что, что Ловаш из меня кровь решил попить?

— С чего ты взяла? Ты что, у себя на теле находила порезы, следы от иглы? Чувствовала после общения с ним слабость, страдаешь анемией?

— Почему порезы? Он разве не кусать должен? У него такие клыки... выразительные.

— Клыки используются только в драках с... такими, как я. Если ими пользоваться при питании, получается неаккуратно — так делают только свежеобращённые упыри. Госька, послушай. Кристо очень не любит Батори. Каких-то особых причин у него нет, просто не любит и не доверяет, понимаешь? Но Батори исповедует принцип добровольности. У него есть добровольные доноры, и сам он, между прочим, добровольный донор. Не раз кормил меня — и Кристо, кстати! — своей кровью.

— Ничего себе! Ты питаешься кровью?!

— Ой, ёж ежович... прежде, чем я наговорю всякой ерунды, докладывай давай подробно, что именно сказал тебе мой кузен!

— Ну уж нет, лучше ты мне наговори побольше ерунды, а то я чувствую себя дура дурой. Итак, Ловаш вампир, но молча бы кровь из меня не стал пить, да? А так может быть, чтобы он за мной ухаживал только надеясь на... добровольное сотрудничество?

— Не знаю. Но вот чего знаю — романы и питание он не смешивает никогда. Так что будет только одно. А ещё — ему очень нравятся молодые брюнетки. И, наконец... Кристо переспал с его девушкой, пока мы с Батори разговаривали в соседней комнате. Так что подозреваю, что сейчас упырь точно в новом поиске. Слушай, ты правда вот взяла и так просто поверила... в вампиров?

Госька ставит пустую чашку на тумбочку.

— Не сказать, чтобы просто. До сих пор не понимаю, верить или нет. Но вы так с Кристо оба убеждённо говорите. И... ты ведь действительно так странно спишь и просыпаешься.

— Можно подумать, Кристо не странно.

— И он тоже.

— Может быть, ты просто сошла с ума и тебе кажется, что мы странно спим и говорим странные вещи. Как тебе такой вариант?

— Да иди ты.

— А что насчёт Батори? Ты передумала, да?

— Заводить роман? Почему это? Сама же говоришь — пить кровь он не полезет...

— ... только в постель...

— ... а это то, что мне, откровенно говоря, надо. У них же это по-человечески происходит, да?

— Абсолютно. Даже дети могут быть, так что ты там поосторожней. И главное, знаешь что? Если будете с ним в соседнем со мной купе или соседнем номере — не ори, ради Бога! И ему не давай ничем стучать. Нервирует!

Госька хохочет, толкая меня в плечо.

— Ладно, обещаю!

Она смеётся и смеётся, пока вдруг не начинает плакать.

На поезд нас Госька просила не провожать — отец не поймёт, мозг потом грызть будет. Так что мы наскоро попрощались перед его приходом, и я повела Кристо в одну из тех забегаловок, у которых ставят свои фуры дальнобойщики.

— Куда же мы? — спрашивает Кристо.

— В Вену.

— Почему в Вену?!

— Большой город, легко затеряться. Ну и вообще — хочется.

— А почему не в Кошице? Или Брно?

— А почему не в Вену?

— Не могу теперь на немцев смотреть. Не по себе делается.

— Ну, уж перетерпи как-нибудь. Мы там ненадолго задержимся, поедем потом в Богемию.

— В Кутну Гору?

— Если хочешь, то туда.

— Нет!

— Тогда в Прагу. Давно хотела встретить день рождения в Праге.

— Ясно.

Дальнобойщик с подходящим маршрутом находится только часа через полтора. Нам приходится подождать, пока он поест на дорожку.

— Кристо, а ты к Гоське-то того, не приставал? — несколько запоздало интересуюсь я. Кузен заливается краской:

— Ты же мне сказала, чтобы не это самое, когда помогает кто-то...

— Сказать-то я сказала, да кто знает, услышал ли кто. Ты давай объясни теперь, чего о вампирах на каждом углу вопишь? Тебя мать с отцом не учили, что это — цыганские дела?

— Учили... Жалко её стало. Красивая. А она Надзейке твоей родственница, да? Похожи как сёстры.

— Нет, не родственница.

Кристо молчит. Думает о своём, уставясь в пространства. Вдруг говорит:

— А у меня тоже день рожденья в августе... Только в конце. Двадцать девятого числа.

— И что я должна сказать по этому поводу?

— Так... ничего.

Путь до Вены занимает почти всю ночь. Мы выходим, чуть-чуть не доезжая — на случай, если кто-то следит за тем, кого привозят дальнобойщики (это соображение Кристо, которое я, ради разнообразия, принимаю). Не спеша идём по сонным рассветным предместьям блистательной Вены.

Вена! Город-праздник, город-игрушка, город-бал, город-песня! Уже шестнадцать лет, как развалилась Империя, но поколения за поколением галициан, венгров, пруссов, богемцев, словаков вырастают с образом Вены — города кокетливых прачек, лучших яблочных штрудлей, кинофестивалей и дворянских балов, чувственнейшего из вальсов, рождественских сказок и, конечно же, знаменитой оперы. Вена — легкомысленная и очаровательная, роскошная и элегантная, лукавая, переменчивая Вена ждала нас в часе пути. Нет, на самом деле я никогда не мечтала её посетить, но теперь, когда она оказалась так близко, сердце моё забилось, как у всякой девушки бывшей Венской Империи. Боже, да ведь и в детстве мы все играли в венские балы, утаскивая под производство элегантных нарядов материнские комбинации и нижние юбки — за шелковистость и нежные цвета.

— А где мы днём будем спать? — спрашивает Кристо. — Опять в отеле свиданий?

— Если не удастся найти ещё одного дворника-цыгана.

— А в Вене есть цыгане?

— А где их нет?!

— В Пруссии.

После воспоминания о депортации уже не хочется разговаривать. Мы молча проходим по спальным районам на окраинах, рассматривая уже вышедших на работу дворников. Почти все они — сербы, словаки и чехи, иногда встречаются и немцы. Наконец, нам везёт: в одном дворе шаркает метёлкой по асфальту тётка цыганской наружности. Я заговариваю с ней по-цыгански. Недолгие переговоры, передача денег "деткам на конфетки", и Ра́ни — так зовут тётку — отводит нас в дворницкую каморку. В высотке постройки семидесятых годов дворницкая расположена в первом этаже, несколько уменьшая фойе; в ней предусмотрена кухня, вернее, кухонька, в которую попадаешь сразу, открыв дверь. В кухоньке нашлось место не только раковине и плите (газовой, подключённой к трубе), но также неширокой разделочной тумбе и холодильнику. Посуда расставлена на полках. Напротив стены с полками — широкие двери стенного шкафа. Рани тихо просит нас разуться и ставит кеды в шкаф, потом ведёт нас в комнату, где ещё спит её семья. Эта комната совсем немногим больше той, в которой я провела своё детство, и в ней очень не хватает окна. Чтобы ориентироваться, Рани оставляет открытой дверь на освещённую кухню. В полумраке я вижу спускающиеся от потолка светлые занавески, отделяющие как минимум две кровати от остального пространства, высокий гардероб и прижавшийся к нему квадратный стол, узкий стеллаж с книгами и фотографиями, тумбу с телевизором в углу, дверь в санузел в дальней стене. Пол покрыт немного вытертым болгарским ковром, подаренным, должно быть, некогда на свадьбе Рани и её мужу. Рани показывает нам: мол, садитесь. Или ложитесь. Прижимает палец к губам. Мы понятливо киваем. Я сажусь по-цыгански, а Кристо тут же вытягивается на ковре, положив голову мне на бедро. Видя моё возмущённое лицо, разбитно подмигивает. Хитрый, щенок! Мне сейчас неловко поднимать шум — все спят. Я корчу кузену страшную рожицу, но его этим не пронять: закрыв глаза, он дремлет, а то уже и спит. Ну да, он же у Госьки раньше меня проснулся. Потратил время зря — на то, чтобы запугать девушку.

Голова у Кристо, хоть и пустая, а не сказать, чтобы лёгкая, но я терплю. Проходит около часа (бедро немного немеет), и за одной из занавесок начинается какое-то шевеление. Наконец, оттуда выходит — и сразу чуть не спотыкается об меня — цыган лет тридцати пяти, бородатый и всклокоченный, в одних только брюках. Хмурится, пытаясь разглядеть нас. Я здороваюсь по-цыгански — шёпотом. Это его успокаивает, и он уходит в сторону санузла. Выйдя, берёт со стола сигареты и уходит из дворницкой. Наверняка решил совместить курение и расспросы жены. Через пятнадцать минут он снова возникает, уже вместе с Рани. Продолжает одеваться, пока жена готовит ему кофе и бутерброды. Наскоро перекусывает, и они оба уходят. Ну да: будний день, все нормальные люди работают. Я прикидываю время: около половины седьмого. Кем же работает хозяин, что так рано встаёт? Точно не клерком... и не танцовщицей. Я пытаюсь тихонько пошевелить затёкшим бедром. Кристо не отзывается. Дрыхнет, скотина малолетняя. Я осторожно поднимаю его голову руками, вытягиваю ноги и еложу, пытаясь пересесть и не выронить белобрысую бошку. Осторожно кладу её на ковёр. Мне бы и самой, что ли, поспать с дороги, но как-то неловко ложиться на пол — всё же девушка. Я вздыхаю и готовлюсь ждать, пока не придёт Рани и что-нибудь не придумает.