Возрожденный молнией

— Тогда, может быть сам старый Джозеф хочет избавиться от меня? И это просто мистификация?

— Вот это может быть. Вполне. В любом случае в полицию обращаться не советую. Держи со мной связь. О'Кей?

Когда они ушли, я взял из тумбочки пачку "Лаки страйк". Закурил, стараясь успокоить нервы никотином. Ощущая себя подавленным и потерянным после ухода Люка и Мэрилин. Курить не только не запрещалось, но медсестры сами предлагали на выбор несколько десятков видов сигарет.

Сгущались сиреневые сумерки. Огни неоновых реклам расцвечивали темнеющие громады высоких башен. Россыпью золотых искр тепло светились окна в домах. Поток машин по Пятой авеню поредел, но нет-нет, освещённые грязно-оранжевым светом уличных фонарей, проносились как призраки автомашины, высвечивая дорогу молочно-белым светом фар. И мерещилось, что я не в Нью-Йорке, а в Москве, в своём здании, где редакция журнала "Паранормальные новости". Спущусь на кряхтевшем от старости лифте, сяду в свой "мустанг". И окажусь в моей маленькой холостяцкой квартирке, что осталась от бабушки.

Нахлынула тоска, сжала сердце, в горле стало саднить. Скорее всего, вернуться в Россию я уже не смогу. Наверняка моё тело уже покоится на дне Чёрного моря, и к ногам привязана гиря или бетонный блок.

Резкий стук в дверь заставил вздрогнуть и душа сжалась в мячик для тенниса. Время для посетителей уже закончилось. Кто же это мог быть?

Он вошёл и словно из распахнувшегося окна ворвался ветер, заставивший заледенеть ладони и ноги. Хотя вроде бы ничего пугающего в облике нежданного гостя не было — высокий, моложавый, хорошо выглядевший для своего возраста — а судя по седым, коротко стриженным волосами, глубоким носогубным складкам и морщинам на лбу, ему было уже за пятьдесят. Вытянутое лицо с длинным носом с горбинкой, упрямо сжатые губы, и смоляного цвета густые брови. Серый фланелевый костюм по моде тех лет — широкие свободные брюки, длинный, зауженный в талии пиджак. В руке дорогая шляпа "борсалино" с шёлковой лентой.

— Добрый вечер, мистер Стэнли, — сказал он, подавая руку с длинными, сильными и крепкими пальцами. — Джек Макэлрой. Помощник окружного прокурора.

— Да, я помню вас, мистер Макэлрой. Вы по поводу ограбления банка? Я все рассказал полиции.

С одной стороны, это была честь для меня, подтверждение высокого статуса. Не простые детективы, а сам представитель офиса окружного прокурора. Но от этого человека исходила такая опасность, такая энергия, что становилось не по себе. Лучше бы он не оказывал мне подобного внимания.

— Собственно говоря, дело закрыто, — не дождавшись, что я предложу ему сесть, подошёл к креслу и устроился там, аккуратно положив шляпу на колени. — Все члены банды мертвы. Остались кое-какие формальности.

— Какие формальности?

— Не волнуйтесь так, мистер Стэнли, — Макэлрой едва заметно улыбнулся, ободряюще, но это совсем не улучшило моего настроения. — Всё в порядке. Есть несколько вопросов к вам.

— Например?

Я забрался в кровать, натянув одеяло. Стал бить озноб, словно после прихода обвинителя в палате понизилась температура.

— Вы застрелили троих грабителей...

Я напрягся, хорошо понимая, какой вопрос будет следующим. И я точно не знал на него ответа.

— А как вы убили четвёртого? Каким оружием?

— Что вы имеете в виду?

— Вот это, — Макэлрой привстал, вытащив из кармана пиджака большой конверт, подал мне.

На фотографиях я увидел того бедолагу с перекошенным от ужаса белым лицом, выглядевшим теперь как плохой грим. И зияющее отверстие в его груди.

— Я не убивал его, — ничего не оставалось, как сказать правду и ждать, что обвинитель засыплет меня кучей вопросов, каким образом мог погибнуть бандит, если в хранилище мы находились с ним вдвоём.

— Да, разумеется, — неожиданно просто согласился Макэлрой. — Мы и раньше находили такие трупы. На месте разборок гангстеров. Какая-то странная сущность убивала их.

— Но это был не я! — вырвалось у меня.

— Разумеется, разумеется. Не беспокойтесь. Просто эта сущность раньше убирала всех свидетелей, но вот вас оставила в живых.

— Вы хотите сказать, что эта сущность — я?! Тогда зачем...

— Вовсе нет, — быстро перебил он меня, и по тонким губам вновь скользнула улыбка. — Мы вас ни в чем не обвиняем. Просто хотели кое-что уточнить.

— Я не знаю, что вам сказать. Было темно.

— Да, именно. Эта сущность убивает только в темноте. Или ночью, или при погашенном свете. Ну, или во время солнечного затмения.

Слова обвинителя не успокоили, а наоборот усилили мою нервозность, и я ничего не мог с собой поделать.

— Это всё, мистер Макэлрой? — поинтересовался я довольно невежливо. — Плохо себя чувствую, хотел бы лечь спать.

— Извините, но я задам вам ещё пару вопросов. Не возражаете? Так вот. Какую роль в этом ограблении играл Франко Антонелли?

— Никакую. Он привёз меня к зданию банка и ждал в машине, в переулке. После электрического стула у меня начались провалы в памяти, и я плохо ориентируюсь в городе. А он подвёз меня.

— И в банк он не заходил?

— Нет, конечно. Зачем? Там орудовали грабители из русской мафии. А он итальянец. Они на ножах.

— Да, верно. Откуда вам известно, что они именно были русскими?

— Они говорили по-русски, — быстро ответил я, и хотел прибавить, что и по-украински, но вряд ли Макэлрой понимал разницу.

— Вы знаете этот язык? — он поднял удивлённо бровь. — Да, мистер Стэнли, недаром ходят слухи, что вы работаете на Советы. Это опасно. Вы же знаете, что сейчас происходит. Мистер Маккарти рвёт и мечет, пытаясь найти "агентов Москвы", — он криво ухмыльнулся. — Говорит, что русские пролезут сквозь окна в американские дома, если мы не будет настороже. Идиот.

— За что вы арестовали Антонелли? — изумился я, ощутив укор совести, что втянул несчастного Франко в некрасивую историю.

— Не важно, — Макэлрой зло сузил глаза, и черты лица стали жёстким, будто окаменели. — Он находился рядом с банком, где произошло кровавая разборка.

— Разве нельзя было выпустить под залог? — вспомнив многочисленные полицейские сериалы, я решил продемонстрировать осведомлённость

— Нет. Представьте себе, что не могли. То есть, естественно, судья Герберт Кросс назначал залог в двадцать тысяч. Но, увы, у Антонелли не нашлось таких денег.

— А у его дяди Карло Моретти?

Обвинитель издал горловой смешок, смахивающий на клёкот коршуна, и в глазах вспыхнули дьявольские огоньки.

— Нет. Карло Моретти не посчитал нужным раскошелиться. Решил, что родственные чувства обходятся ему слишком дорого.

Чёрт возьми! Несчастный Франко из-за меня попал в тюрьму. А этот гребаный говнюк, его дядя, палец о палец не ударил, чтобы вытащить племянника. Ведь эти деньги вернулись бы ему, когда Франко отпустили.

— Кстати, о родственных чувствах, — продолжил Макэлрой. — Вы в курсе, что мистер Джозеф Шепард открыл фонд в четверть миллиона долларов, из которых будет выплачивать премии тем, кто сможет рассказать что-то существенное об исчезновении его племянницы Элизабет. Вы знаете, где она?

— Нет.

— Но вы же живете с ней?

— Ну и что? Она свободный человек, когда хочет приходит, когда хочет уходит.

Макэлрой изумился. Уставился на меня, как на идиота. И тут я понял, какую глупость сморозил — в 50-х женщины в Америке были настолько зависимы от мужчин, что шагу не могли сделать без их разрешения.

— Я не враг вам, мистер Стэнли, — неожиданно мягко сказал Макэлрой. — И крайне признателен вам за то, что теперь занимаю эту должность.

— Каким образом? — не понял я.

— Благодаря вашему расследованию удалось раскрыть факты коррупции в офисе прежнего окружного прокурора. Он подал в отставку, когда выяснилось, что его помощник, он был обвинителем на вашем процессе, Кирби Блэк, скрыл важнейшие факты по вашему делу. И не только по вашему. Нарушений нашлась масса. Теперь мой шеф, мистер Стивен Хилл стал во главе офиса. Ну, а я занял место Блэка.

— Ясно.

— Ну, так что же я могу сделать для вас, мистер Стэнли?

— Отпустите Антонелли.

— Хорошо, — неожиданно согласился он. — Я могу воспользоваться вашим телефоном?

Я кивнул и Макэлрой переложил свою шляпу на подлокотник кресла, а отливающий чёрным лаком аппарат поставил к себе на колени. И тут же набрал какой-то номер. Бросил несколько коротких фраз и повесил трубку.

— Вот и всё. И всё-таки, мистер Стэнли, мой совет — перестаньте водить дружбу с этим мерзавцем. Отношениями с ним вы вредите своему имиджу. Вы — национальный герой. Вы понимаете, вас любят, и многое прощают. Но подобная дружба бросает тень на вас. А ваша репутация должна быть идеально чистой, без единого пятнышка. Вы хотите идти выше? Дойти до вершины?

— А вы? Хотите стать окружным прокурором?

— Разумеется, — его глаза затуманились, на лице возникло и исчезло мечтательное выражение.

— Но министром юстиции было бы ещё лучше? — эти слова вырвались у меня совершенно неожиданно.

— О да! — протянул он, и пружинисто вскочил на ноги. — Ну что ж, мистер Стэнли, встречаемся на процессе.

Надев шляпу, он направился к двери, но я успел бросить ему вдогонку:

— Каком процессе, мистер Макэлрой?

Он уже взялся за ручку, но, развернувшись, замер, словно действительно пытался о чем-то вспомнить.

— Ах, да, забыл сказать. Офис окружного прокурора вызывает вас свидетелем по делу Гедды Кронберг. Я — обвинитель на этом процессе. Буду добиваться смертной казни.

— А о чём я там буду свидетельствовать? Я вообще не в курсе.

— О личной неприязни, которую она питала к вам. О тех днях, которые вы провели в тюрьме. О мучениях на электрическом стуле. Я читал ваши статьи. Это потрясающе.

— Спасибо. И да, вот ещё что, мистер Макэлрой. Среди тех улик в банке вы не нашли портфеля? Из светло-коричневой кожи. Это мой портфель, и он мне очень нужен.

— Портфель? — он нахмурился. — Не припоминаю. Там была крупная сумма денег?

Холодок пробежал по моей спине. Неужели кто-то всё-таки умыкнул бумаги Стэнли? Как же мне спасти Лиз? Damn it!

— Нет, лишь документы. Но важные.

— Ясно, мистер Стэнли... э...э можно я буду звать вас Кристофер? — я кивнул. — Хорошо. Я постараюсь отыскать ваш портфель.

Вернуться к содержанию

Глава 17. Prisoner love (Пленник любви)

Макэлрой не обманул — на следующий день, ближе к вечеру, ко мне в клинику заявился неприметный худющий парень в потрепанных джинсах, темно-серой куртке и кепке. Принёс объемистый пакет, упакованный в плотную коричневую бумагу, перевязанную лохматой бечевкой и проштампованный сургучом.

Это обрадовало и испугало одновременно. И когда парень ушел вместе с подписанной мною официальной бумагой, я долго ходил вокруг стола, как лиса вокруг курятника, посматривая на лежащий там пакет, не решаясь его вскрыть. Протягивал руку и отдергивал, будто там свернулась в клубок королевская кобра — самая ядовитая змея в мире. Мое буйное воображение разыгрывалось, и рисовало жуткую картину: стоит развязать бечевку, как прогремевший взрыв разнесет меня на куски.

Но жгучее любопытство пересилило страх, дрожащими пальцами я сломал сургуч, развязал бечевку и, затаив дыхание, заглянул внутрь. Открывшийся взору светло-коричневый кусочек поверхности немного успокоил. И через пару мгновений я уже держал в руках портфель. Ликование, немыслимая радость затопила душу, как половодье по весне. Захотелось орать и петь, будто получил на день рождения шикарный подарок, о котором давно мечтал.

Все было целым и невредимым: альбом с вырезками, записные книжки, гроссбух, исписанный тайнописью мексиканских индейцев.

Но радость сменилась сожалением и досадой — придётся отдать это сокровище мерзавцам, которые похитили Лиз. И тут на ум пришли слова Люка Стоуна: "ты же можешь сделать копию". Конечно, могу! Надо немедленно покинуть клинику, вернуться домой и заняться пересъемкой. Но врачи не отпустили меня. И это была плохая новость. Хорошая оказалась в том, что по первому же моему требованию в палату принесли отличный фотоаппарат, да к тому же зеркалку с шикарной оптикой (а она почти не изменилась за полвека) Contax-S, чем-то смахивающий на фотоаппарат "Киев", которым я снимал в детстве. "Тушка" под дорогую кожу, ребристая и приятная на ощупь, объектив от фирмы Карла Цейса, круглые блестящие ручки установки диафрагмы и выдержки. Так что освоить, а скорее просто вспомнить, мне удалось быстро.

И самое главное, что обрадовало больше всего — несколько лет назад, кажется, в 48-м году компания "Поляроид" выпустила фотокамеру моментальной печати. Стоили эти аппараты безумных денег, но для меня, национального героя, такую штуку предоставили без проблем. Теперь я мог оценить сразу результат своих усилий, не ошибиться в установленной выдержке и диафрагме.

Не зная отдыха, я переснимал документы Стэнли. Прерываясь только на еду, которую глотал, не замечая, да короткий, беспокойный сон. Так что почти перестал ощущать разницу между сном и явью. А в своих кошмарах мне виделись шпионы, наёмные убийцы, проникавшие ко мне через дверь, окно и чёрт знает, как ещё, пытаясь убить меня и умыкнуть "мою прелесть". Выглядел я, наверно, странно. Склонившись над очередной страницей, целился в неё из анахроничного винтажного аппарата, щелкал. И через минуту рассматривал проступающие на фотобумаге закорючки.

Странно, но Антонелли не появился в клинике ни на следующий день, ни через два дня. И когда я окончательно смирился с мыслью, что итальянец лежит в тюремном морге со сломанной шеей или дыркой в спине от заточки, тот возник на пороге моей палаты. Смотрелся шикарно, вылитый Марлон Брандо в фильме "Дикарь", где тот играл бесшабашного байкера. Чёрная кожаная куртка, или "бомбер" — такие штуки шили специально для американских пилотов бомбардировщиков во Второй мировой. Ярко-синие джинсы, чёрная водолазка, демонстрирующая красивый рельеф грудных мышц. И огромные, на пол-лица, непроницаемые солнцезащитные очки, из-за чего Франко смахивал на Терминатора.

Но когда Антонелли снял этот неуместный для осени аксессуар, я понял, почему мой друг решил поиграть в киборга-убийцу. Верхняя часть лица опухла и была весёленького радужного цвета. Продрал мороз по коже, когда я увидел это.

— Привет! — сказал Франко спокойно. — Как чувствуешь себя?

— Отлично.

— А по роже и не скажешь.

— Ты на свою посмотри, — парировал я. — Дон Корлеоне хренов.

— Кто? Чего мне на мою смотреть, для меня это привычное дело.

Сняв куртку, Антонелли аккуратно повесил её на спинку кресла, любовно разгладил и ласково похлопал, как породистого жеребца. Уселся, положив ногу на ногу. Достал початую пачку с золотым прямоугольником, увенчанным короной — марку "Честерфилд". Эти сигареты рекламировали все, кому не лень — от Грегори Пека, комика Боба Хоупа, до Фрэнка Синатры и Джо Димаджио. Особенно осточертел мне образ белозубого Рональда Рейгана, будущего президента США и могильщика Советского Союза, предлагающего покупать эту отраву, как лучший подарок на рождество друзьям.