— Практичная вы женщина, — восхитился доктор. — Слушайте, оставайтесь, а? Будете документацию вести, по вышестоящим инстанциям ездить. Сработаемся, потом я вас замуж позову.
— Предложение неожиданное, но лестное, — улыбнулась шпионка. — Увы, я уже очень семейная женщина, даже многодетная.
— Вот так всегда. Очень жаль.
Оставив веселого доктора в его аду, Катрин вышла во двор, вспомнила, что руки так и не помыла. Ладно, о батюшку вытерлись, тоже очистительная, отчасти богоугодная процедура. Следственная группа мрачно курила у автомобиля — возвращение из преисподней требовало паузы на отдых.
— Слушайте, а вы обе и по медицинской части, что ли? — поинтересовался анархист, предлагая папиросы. — Уж на диво хладнокровны.
— И по медицинской тоже, — согласилась Катрин. — Я как-то даже во вскрытии участвовала, но живо осознала, что то не мое призвание. Благодарю, я курить заканчиваю, семье обещала.
— Весьма разумно, мне вот тоже дым горчит, — штабс-капитан бросил недокуренную папиросу. — Что дальше?
— В Смольный, осматриваем оружие, потом имеется на примете еще один адрес. Вроде бы данный человек может что-то знать по интересующей нас теме. Литератор, широкий круг знакомств и общений, ну и...
В этот миг рука товарища Островитянской схватила напарницу за запястье — Катрин чуть не заорала — лапа оборотня оказалась неожиданно холодной и жесткой как стальные кандалы.
— Один момент, товарищи, — сквозь зубы процедила Лоуд. — Я же письмо домой не написала. Прошу прощения, это сугубо личное, семейное.
Она потащила напарницу за машину.
— Что с тобой? — занервничала Катрин. — Ты даже побледнела, в смысле...
Оборотень действительно изменилась в лице. Не бледность, скорее, густая оливковость, но все равно, такого за ней раньше не замечалось.
— Я вспомнила, — прошептала Лоуд.
— Что именно?
— Мальчика. Чертт, не мальчика, конечно. Это он сейчас мальчик. Был. А потом он стал.
— Кем он стал?
Лоуд назвала.
— Да быть этого не может! — не поверила Катрин. — Он же...
Знакомое лицо, ведь действительно знакомое. Только слишком юное.
— Я его в 'Артеке' видела, — шептала оборотень. — Подумала, что нашему университету не хватает культурно-досуговых традиций. Дай, думаю, гляну, как это обустраивалось в годы зарождения пионерского движения. Ну и на него посмотрю, познакомлюсь. Все же он легенда. Сидели у огромного костра, пели, яблоки грызли, он отрывки повести читал, дети слушали как зачарованные...
— Поверить невозможно, — с трудом выговорила шпионка. — О боги, вот до чего эти революции доводят. Ничего не успел мальчишка.
— Он успел! — яростно запротестовала Лоуд. — Ну да, меньше, чем в тех длинных мирах. Но он всегда был бойцом. И ты знаешь, что такое боец даже лучше меня.
— Да, но... — Катрин замолчала.
— В Смольном нужно сказать, чтоб похоронили достойно, — Лоуд уже приходила в себя. — Ладно, оставим поминки и церемонии до времени. Я тебе начала говорить о подозрениях, а теперь вот подтверждается. У них план. У шмондюков, что пулеметы притащили. По целям бьют, на выбор. Члены ВРК, теперь он — лучший писатель. Что дальше? Этот твой Бунин? Он хоть и совершенно другой масти, но все равно. А если еще подумать? Кто на очереди? Ильич?! Ведь, если они пришлые, то знают примерно тоже, что и мы? Будут стравливать массы и уничтожать вожаков и знаковые фигуры.
— Тогда, скорее, следующими целями должны быть Троцкий и Керенский, чем... — Катрин неуверенно кивнула в сторону морга.
— Что ты тупишь?! Он-то куда больше сделал для дела революции, чем всякие предревкомы и ЦыКи, хотя некоих должностей не занимал. Ладно, едем, а то коллеги заподозрят в отдельном заговоре. Но думай, Светлоледя, думай! Времени в обрез...
'Лорин' рванулся к Смольному...
Проносились улицы-мосты, заставы с красными лентами на папахах, с бледными лицами под юнкерскими фуражками. Доносилась редкая разрозненная стрельба, толпился жаждущий новостей народ на Невском. Еще спокойно, еще не сорвалась сжатая пружина. Ее старательно выбивают вбок — соскочит, хлестнет по темному осеннему городу, взлетят брызги крови выше Исаакия и шпиля Петропавловки. Где? Где намечен следующий гнойник? Из очевидных целей: Зимний-Смольный, вожди. Но есть больницы, мосты, вокзалы, те же электростанции. Водозабор? Пожары на складах продовольствия? Впрочем, склады уже пусты. Хотя важен не сам урон, важнее слухи, паника. Следовательно: массовая гибель людей, нечто чудовищное, противоестественное. Массированный артобстрел с кораблей? Просто класть снаряды по кварталам, куда угодно, лишь бы горело и громыхало. Но как это могут провернуть Чужие? Центробалт на такое явно не пойдет — 'братишки' при всей своей неоднозначности, не зверье. Слишком громоздкое предприятие. Атака бронедивизиона на Зимний — с хаотичной пальбой по окнам, очередями по бабам-добровольцам, по юнкерам и казакам? Организация ударного отряда даже из десятка броневиков едва ли останется незамеченной. Нет, что-то иное. Тоньше, изощреннее.
Катрин понимала, что Чужие вовсе не похожи на слизистых гадов-дарков из старинного фильма. С теми бы у Лоуд имелись бы недурные шансы договориться. Проблема Чужих в том, что они практически свои. Знающие, улавливающие нюансы. Судя по ударам — у здешних Чужих ненависть к Петрограду личная, интимная. Впрочем, в гражданской войне у всех — личное.
Не угадать. Остается только ускориться. Кажется, все это понимают, поскольку Кольку Владимировича никто не останавливает. Прыгает 'Лорин' через поребрик, пугает улицу и пассажиров. Вот же мерзавец, осиротит 'Две Лапы'...
* * *
На КПП Смольного товарищ Островитянская немедленно убыла на проверку 'как цветочки', а Катрин и анархисту пришлось убеждать часовых, что штабс-капитан нужен для переговоров, пропуск он имеет, и вообще, был бы он шпионом так переоделся и усы перестриг. Наконец, следователей пропустили, злой товарищ Дугов высказался в том смысле, что с революционной дисциплиной не все еще гладко. Прошли на третий этаж, анархист убежал узнавать куда делся пулемет, а оставшаяся половина группы осталась курить в коридоре и привлекать ненужное внимание. Вооруженных людей здесь хватало и смотрели они на Лисицына крайне неприветливо.
— Есть предчувствие, что меня сейчас и расстреляют, — обронил штабс-капитан, сосредоточенно затягиваясь.
— Ну что вы, рано еще, — успокоила Катрин. — Вот через полгода, годик...
— Я уже заметил: вы с Людмилой — большие оптимисты, — мрачно кивнул офицер. — Сейчас многие делают вид, что знают больше, чем говорят. А другие, наоборот.
Врать Лисицыну не хотелось, а что сказать утешительного, шпионка не знала.
— Курить — здоровью вредить! — мелодично, но громогласно объявили на весь коридор. — Товарищи, дайте хоть воздуху дыхнуть, работать же невозможно! — призвала товарищ Островитянская, разгоняя дым взмахами немаленькой прокламации. — Мезина, я долго ждать буду? Берем делегата офицерства и бегом в мой кабинет!
— Куда?! — изумилась Катрин.
Оказалось, офисное помещение напористая оборотень успела выбить: в дальнем конце коридора, но вполне себе просторная комната, и даже табличка с названием 'Общ.орготдел' на дверь уже прибита, хотя и кривовато.
— Поправь, Катя, а то я не достаю, — распорядилась товарищ Островитянская, заводя офицера внутрь. — И соседям заодно приколоти, а то неудобно перед товарищами.
Пришлось прибивать таблички к окружающим дверям, в 'Секции гужевого снабжения' еще и высказали претензии: отчего это в последнюю очередь ими занялись? Катрин заверила, что не все таблички распечатаны — стратегического картона не хватает.
В кабинете 'Общего орготдела' деятельная Лоуд проверяла телефон:
— Работаете пока. Большие проблемы у нас со связью. Режут провода правительственные мерзавцы, будто поможет такая манера власть удержать. Напрасные надежды, господин Лисицын, вы им так и передайте!
— Непременно передам. Но это не я режу, у меня и клещей нет, — отрекся штабс-капитан.
В кабинет вперся Колька, с чайником, хлебом и накрытой тарелкой, доложил, что масла дали много, а хлеба мало — не привезли еще ночной.
— Не время чревоугодничать, — напомнила товарищ Островитянская. — Садись, пей-ешь, будь готов к немедленному выезду. А нам нужно ближе к делу. Где, чертт его возьми, наша анархическая составляющая и этот проклятый пулемет?!
Анархическая составляющая влетела со свертком из шинельного сукна и в сопровождении целого хвоста специалистов. Сразу стало шумно, людно, все немедленно закурили.
— Катя, не стесняйся, изучай вооружение, — командовала товарищ Островетянская, освобождая место на столе, сгребая бумаги, вазу с гвоздиками и иное, необходимое для функционирования 'Общ.орготдела'.
Лежащий на сукне МР-40 от своих многочисленных родственников ничем не отличался. Катрин проверила магазин — пуст. От ствола шибало гарью, сразу ощущалось, что стреляли недавно. Возиться с оружием под взглядами десятков глаз было не очень приятно, но тут дело понятное.
— Полагаю, вполне очевидно, что оружие было ночью в работе, — сказала шпионка, снимая ствольную коробку. — Не мешало бы смазать, а так во вполне исправном состоянии. Маркировка деталей видна, остальные надписи забиты и зашлифованы — это тоже отлично заметно. Снимали надписи определенно не вчера, следовательно, готовилось оружие заранее. В остальном можно сказать, что модель редкая, но не уникальная. Но это явный след, товарищи. Нужно по нему идти.
— Это точно немецкая модель? — спросил кто-то.
— Исполнение, материалы и форма характерные. 'Люгер-Парабеллум' так и напрашивается этому стволу в родичи. Какие сомнения?
— Скорее, уточнение. Эта деталь под стволом — она для чего?
— Опорная шина с крюком. Для стрельбы из амбразур, смотровых щелей броневиков и прочих специфических укрытий.
Распахнулась дверь, вошел порывистый человек — жгучий брюнет, с уже тронутой сединой шевелюрой. Пожал руку товарищу Островитянской:
— Работаете? Есть ли успехи?
— Есть, Лев Давидович, но коренного перелома в расследовании пока добиться не удалось.
— Постарайтесь, товарищ Людмила. Еще сутки, и все будет сокрушено безо всяких там переговоров и компромиссов! — Лев Революции с вызовом глянул на штабс-капитана. — Так и запомните: не мы это начали, но мы закончим!
Председатель Петросовета перевел взгляд на полуразобранный пистолет-пулемет и брезгливо указал на него пальцем:
— На какие только ухищрение не идет международный милитаризм, в своем желании продолжить бессмысленную и кровавую бойню! Ничего, очень скоро такие пулеметы окажутся в руках германского пролетариата и застрочат в нужную сторону!
— Удивительно точное пророчество, Лев Давидович, — не удержалась и подтвердила Катрин.
Троцкий кивнул, мельком глянул на шпионку, потом еще раз, уже внимательнее:
— Гм, а я ведь вас знаю? Товарищ, э, товарищ...
— Товарищ Мезина, — подсказала оборотень. — Моя помощница и консультант.
— Понятно, — Троцкий как-то неуверенно одернул полы своего пиджака. — Вы продолжайте, продолжайте, товарищи. Каждая минута на счету.
В дверях он обернулся, еще раз взглянул на Катрин. Так уже бывало. Нет, это не петля времени, не воспоминание о былом. С Троцким шпионке будет суждено встретиться почти через два года, но та встреча уже свершилась, пусть и не в этой 'кальке', и не с этим революционным Львом. Собственно, и шпионка тогда была куда моложе, проще и порывистей. И все же... Все же все миры и любые их отражения объединяет нечто неуловимое, но общее... Время — очень хитрая паутина.
Но думать над теориями было некогда.
— Так, товарищи, время уходит! — призвала неукротимая Островитянская. — Пулемет упаковать, опечатать, сдать под ответственное хранение. Я на минуту к руководству и выезжаем по следующему адресу. Пилот 'лорина', ты чаю попил?
— Готов хоть щас стартануть! — заверил шофер, успевший во время ознакомления с таинственным пулеметом умять недурную краюху хлеба с маслом.
— Тогда все к машине! Бодрее, товарищи! — вдохновила соратников Лоуд, для убедительности подняла и звучно брякнула трубку телефона и умчалась 'по руководству'.
Как это у нее получается? Мгновенно становится своей, всем знакомой, причем 'в глубоком авторитете'. Как-то оборотень пыталась объяснить свои способности, напирая на 'эффект свадьбы'. Вкратце: впечатлениям людей свойственно 'отражаться' и видя уверенного персонажа, наблюдая реакцию на него окружающих, человек делает логичный вывод, что сей персонаж находится на своем месте уже давно, многим знаком и глубоко симпатичен. Он родственник со стороны 'другой половины' — мало кто знает всех присутствующих лично, предполагая, что незнакомцы, это гости со стороны жениха. Или наоборот. Революция, несомненно, очень большая и многолюдная свадьба. Впрочем, способностей товарища оборотня данная теория не объясняет, поскольку те способности в принципе необъяснимы.
* * *
Выходя к машине, следственная группа дружно убеждала Кольку ехать быстро, но не безумно.
Глава тринадцатая. Накануне. День.
Улица Пушкинская, конспиративная квартира
31 час до часа Х.
...— В самом деле, Алексей Иванович, вы бы стопочку пропустили для поправки здоровья.
— Прекратите хихикать, Шамонит. Я дурно себя чувствую, но спиртное здесь абсолютно ни при чем, — великий литератор выглядел несвеже и тщательное причесывание перед зеркалом недугу помятости вряд ли могло помочь. Впрочем, рассуждал Понедельник вполне трезво: — Если вечером нам вновь брести в этот проклятый Смольный, никаких стопочек. Схожу в кофейню. Заодно раздобуду газет. Грант, вы со мной? А с вами, Петр Петрович, полагаю, уже утром увидимся.
Вот это и к лучшему — не будут мешать собирать вещи. Петр Петрович запер за коллегами входную дверь, и, насвистывая об отворенной калитке[1], направился в свою комнату. Утро уже перестало быть утром, пора сказать квартире последнее 'прощай' и направиться в запасной приют одинокого странника. Шамонит еще третьего дня предусмотрительно снял номер в 'Большой Северной'[2]. Пора, пора заканчивать с этой никчемной мальчишечьей боевкой.
Собственно, саквояж уже был собран. Ничего лишнего Петр Петрович брать не собирался — всякие громоздкие пулеметы и осколочные бомбы уходят в прошлое. Вот бесшумный револьвер вполне способен пригодиться в будущем. Заодно следует прихватить бритву Гранта — изумительная немецкая сталь, держит заточку просто удивительно.
— Прости, Игорь, тебе прибор уже вряд ли понадобится, — молвил практичный отбывающий, снимая с полки бритву с костяной ручкой...
Вот, собственно, и все. Петр Петрович надел пальто, окинул взглядом столовую: не так уж дурно коротали время, пусть временами и случались утомительные моменты, да-с. Шамонит хлопнул себя по высокому лбу, сходил в комнату литератора и забрал коробку револьверных патронов. Пора, пора уходить. Имелось предчувствие, что события ускорят свой ход. Учитывая намеки связника и звонок господина Иваноффа, кризис близок.
По привычке Петр Петрович выглянул из-за шторы на улицу: серо, мрачно, спокойно. Бредет точильщик, две зрелые барышни семенят под ручку — определенно не филеры. Экая унылость. Эх, в Марсель бы, побыстрее. Или в Цюрих?
