Кто поверит эху? - Часть 3

Что же должна она была пережить — скромная, тихая, чтобы так рвануться навстречу?!

Ни о чем не расспрашивал. Говорил сбивчиво, без подробностей — как узнал, как нашел. Что Иммэ сказала. Нээле только кивала поспешно, не отпуская его рук.

Какая маленькая... Запомнилось — она выше. Сейчас показалась совсем исхудавшей, тростинкой. Подбородок острый, обметанные губы в ниточку, а глаза... Будь у статуй в храме они настоящие, не каменные, такими же оказались бы.

— Чудо, что ты еще здесь.

"И жива".

— Утром я приболела немного и просила подождать. Потом он сказал, что ночью будет метель. До завтрашнего утра мы остались тут. Теперь он ушел, и я боюсь думать, куда и зачем. А если он тебя видел, может вернуться в любой момент...

— Уже вернулся бы, — сказал Лиани. — Игры играми, но он не знает, зачем я здесь и вдруг что-то везу с собой.

— А ты везешь?

— Нет, — сказал юноша, и оба неожиданно рассмеялись, словно и впрямь обманули опасного противника своего.

— Ты знаешь, зачем ему амулет?

— Нет, но, видно, важен, и вещь это редкая — раз предпочел отправиться так далеко вместо того, чтобы искать, если ли у кого-то поблизости. Но скажи мне...

— Погоди еще, — перебил Лиани. — Ты видела что-то необычное в нем, в Энори? Кроме того, что отдернул руку?

— Мне почудилось какое-то сияние на его лице, будто знак возник и пропал, но я думала — это свет очага...

— Значит, Лайэнэ была права, — сумрачно сказал юноша. — И та болотная тварь.

— В чем? И какая тварь?

— Я расскажу после. Нам надо идти.

— Он человек?

— Нет.

Хоть огонь и бросал на лицо девушки оранжевый отсвет, оно стало белым.

— Он мертвый?

Не хотелось ее пугать, и Лиани ответил уклончиво, а это юноша плохо умел:

— Может ли умереть тот, кто человеком не был? Это не призрак и не выходец из Нижнего дома. Но ты успеешь спросить, сейчас надо ехать.

— Но без теплых вещей... — она растерянно глянула на свою шаль.

— Это моя забота, чтобы ты не замерзла. Ну же!

— Нет, — Нээле замотала головой так, что волосы совсем рассыпались. — У меня есть защита, а у тебя...

— Вот что Лайэнэ дала мне. Думаю, он не хуже.

— Ты думаешь, а я про свой знаю точно. Я поеду с Энори...

— И попрощаешься со свободой, а может, и с большим, — закончил Лиани.

— Он сказал, что не желает мне зла. Я читала, нечисть не может лгать... на это способны лишь люди или те, кто когда-то был ими.

— Не сомневаюсь, что он сказал правду. Разве желаешь зла... рыбе, которую подадут тебе на обед? У меня лучше мысль. Тут неподалеку есть крохотный храм...

— Я видела его, когда ехали, — подтвердила Нээле.

— Дымок был над крышей, и донесся звук гонга. Значит, там кто-то есть, есть и припасы. Не знаю, сколько придется прятаться...

— Мне показалось, Энори куда-то спешил, — неуверенно произнесла девушка. — Может быть, долго ждать он не сможет. Я ему нужна, но коори сейчас нужен больше.

— Почему ты так думаешь?

— Будь у него время, он в чем угодно убедил бы жителей деревни, они бы выдали ему меня в любом виде — связанной, как угодно, и с оберегом в зубах.

Ее слова вызвали у юноши улыбку.

— Идем тогда, — Лиани, видя, что девушка колеблется, почти силой потянул ее к выходу.

— Погоди, — она остановилась, быстро стянула с шеи амулет и положила на стол.

— Зачем ты его сняла?!

— Пусть остается.

— Это твоя защита!

— Я не уверена... коори ему нужен. Если заберу, он вскоре нагонит нас, а так, может быть, оставит в покое, поняв, что мы в святых стенах... решит, что меня и после отыщет.

Лиани потянулся было, забрать вещицу, потом качнул головой, в один миг снял собственный оберег и повесил на шею девушки. Не разнимая рук, выбежали за порог.

На склоне горы пристроился маленький храм, жили там три брата-отшельника. Старенькие уже, как стены, давшие им приют. Когда-то сюда нередко заходили жители окрестных деревушек: они чтили местного лекаря, после смерти названного святым. Потом имя его соединилось с именем местного горного духа, затем оползень стер с лица земли пару десятков домов, а после люди почти позабыли, почему и кому здесь недавно еще поклонялись.

Отшельники были потомками основателей храма. Гостям они очень обрадовались, но, увы, могли выделить им такую же нищенскую холодную комнатушку, в которой жили сами. Да и с пищей тут было плохо — отвары из трав да сушеные корешки.

Но сейчас беглецам трудно было понять, отчего смутились гостеприимные хозяева — сохранить бы жизнь, какой там ужин...

— Ты знаешь о нем больше, чем я, — сказала Нээле, усевшись на охапке веток. — А я мало что поняла... Не знала даже, он все-таки остался в живых или ко мне пришло нечто... — голос прервался. Видно, теперь ей было страшней, чем в занесенной снегом маленькой хижине. — Ты сказал — он не человек и не восставший из мертвых. Но тогда кто?

Лиан и говорить не хотел — к чему пугать девушку? — но та настояла. Мы теперь можем только ждать, нет смысла держать меня в неведении, сказала она. Нээле приехала из Срединных земель, где о Забирающих лишь иногда рассказывают сказки, но знала про них и была уже готова услышать.

Кем он еще мог оказаться, в самом-то деле.

— Так странно... зачем он пришел к людям когда-то... его удел — глухие лесные тропы...

Замерзла совсем, губы синие, старается поплотнее укутаться в накидку, руками себя обхватить — только и в руках нет тепла. С ума, что ли, та нечисть сошла, забрать ее без теплой одежды по такому холоду? А говорил — нужна. Хотя где было по-настоящему теплую одежду-то взять...

— С ним холода нет, — ответила Нээле, и Лиани понял, что вслух это проговорил.

— Может, тебе казалось? Когда человек замерзает, ему тоже чудится, что хорошо, тепло...

— Нет, тут все было взаправду. Ты сам посуди, ведь ребенка-то он мог лечить. Сказал — и на девушку хватит сил.

Пока говорили, огонь разгорелся. Нээле сразу придвинулась к очагу, то одним боком поворачивалась, то другим. Повеселела немного, хоть по-прежнему тревожно прислушивалась. Что там, снаружи? Скрип — не шаги ли чужие?

— Я сейчас приду, попробую у здешних одеяло добыть, — сказал Лиани. Страшно было оставлять спутницу и на четверть часа, а что делать.

Застучали плохо пригнанные доски пола, стукнула дверная рама. Вскоре вернулся ни с чем — отшельники местные проводили ночь на таком тряпье, что неловко было предлагать его Нээле. А она уже отогрелась почти, повеселела.

— Что ж, надеюсь, моего дорожного одеяла тебе хватит, — сказал он, подтаскивая еще груду веток поближе, и устраивая ложе для девушки. Сквозняк гулял по полу, и лучше было разместиться повыше.

— Нам обоим хватит, — сказала она. — Ты на себя посмотри, выглядишь, будто сам из Нижнего дома вернулся. Когда последний раз спал?

— Да ты что, какой сон? Если догонит...

— Если Энори решит с нами разделаться и храмовые стены его не удержат, ты уж подавно не остановишь, — произнесла девушка на диво спокойно. — Но нас сонных он не тронет, разбудит — а там если захочешь, успеешь убить меня и себя, чтобы душа не скиталась вечность. Так что можешь отдыхать, насколько холод позволит. А вдвоем нам будет теплее.

— Ты... изменилась, — сказал Лиани, смотря на девушку недоверчиво-восхищенно.

— Устала жить в страхе.

Закрутила волосы в узел, чтоб не мешали.

Места на ворохе веток хватило обоим, и одеяла хватило. Сразу стало тепло. Спорить не стал, но про себя знал, что он-то все равно спать не будет; но пусть, раз так ей спокойней. Заботится ведь... Слушал: что там снаружи? Где-то вдали выли волки, надрывно, перекликаясь, густыми и тонкими голосами. И ничего больше, даже за соседней стеной, будто нет под храмовой крышей других людей. А девушка прижалась к нему доверчиво, слишком доверчиво, как к родному с детства. Ее волосы чуть пахли дымом и чем-то горьковатым, свежим, весенним. Устроилась под рукой, носом в плечо. Так бы его сестра могла.

И радостно стало, и досадно. Но ничего больше подумать не успел — заснул сразу. Права оказалась Нээле, устал очень. А после ночей и дней на морозе перед силой теплого ложа не устоять.

**

До границы Мелен добрались благополучно. То ли Шимара и вправду решил сменить сторону, то ли получил приказ создать видимость этого — никто больше не пытался напасть на путников.

— Хотите сразу заявить о себе? — спросил Ариму, вглядываясь вдаль. Крутое ущелье, а за ним — граница Мелен. Там сторожевой пост. Можно его миновать по горам, но вряд ли светлейший господин Майя обрадуется, если к нему в провинцию явятся по-воровски.

— Посмотрю на лица стражников — насколько умны, — усмехнулся Кэраи. — Если нет, придется еще подождать... Но долго тянуть нельзя.

— Хиноку Майя старый лис, — слегка хмурясь, Ариму разглядывал склоны ущелья, будто опасался засады.

— Он жадный, и это для нас хорошо, — ответил Кэраи, направляя коня вперед. — Тоже не сильно в милости у Столицы. И очень нуждается после неурожая — по слухам, его погубила саранча.

— Но вдруг перевесит страх? Отказав вам, он теряет деньги, но показывает себя лояльным Столице.

— Может быть. Тогда я не просто буду знать, что северной свободе скоро конец, но пойму, что он уже наступил.

**

На снежной пороше хорошо было видно следы. Вот прыгали галки, у кустов прошла куропатка, там пробежала лиса-огневка, охотясь на кролика. Хромает на переднюю правую лапу... Сейчас бы остановиться, поучить Нээле читать эту книгу — вон с каким интересом смотрит. Но нет.

— Ты возвращаешься в Осорэи?

— Я — да.

— Опять не хочешь брать меня с собой? — немного сдавленно засмеялась девушка. — На сей раз, надеюсь, я не полечу в овраг?

— Там сейчас мягко, — ответил он быстрой улыбкой. — Снег...

— В лесу тоже было мягко — заросли дрока!

— Ты не простила? Что же мне сделать? — шутливо откликнулся Лиани.

— Для начала перестать от меня прятаться...

— Это не мои тайны, — ответил он, отводя взгляд.

— Куда мы едем?

— В монастырь Черного дерева. Вы не видели его, когда ехали в крепость — он расположен восточнее. Это надежное, старое место. Почти как гора Огай.

— Но зачем такой крюк? Не проще ли было отвести меня в тот монастырь, что возле озера Трех сестер? — удивилась Нээле.

— Там... слишком опасно.

— Там рядом целая армия воинов!

— И туда скорее всего ударят рухэй.

— Уже... все настолько плохо?

— Боюсь, что так. Пока я был в оружейных, наслушался. Так что я не оставлю тебя возле границы.

— Тогда останься тоже...

Исподтишка разглядывал Нээле: изменилась? Или плохо запомнил? Ведь толком и не успел ее разглядеть, в лесу думал о том, как уйти от погони, а когда за воротами тюрьмы виделись, утренние сумерки были. А уж в маленьком храме и вовсе не до того, уцелеть бы обоим. Переждав, решили — была не была, может, успеют в надежное место, может, пока и впрямь не до них.

И вот она едет рядом — не бесплотное видение, живая девушка. Раскраснелась на морозе, запахнула длинную куртку, волосы скрывает шарф из тонкой шерсти. Сидит на лошади неумело, но очень старательно, а ведь новичкам непросто столько ехать верхом. Хорошо, что не надо везти ее в Осорэи, не добралась бы.

...Профиль нежный, немного неправильный, скулы широкие, а подбородок острый. Ее легко за барышню из знатного дома принять, так строго и застенчиво держится. Порой кажется совсем девочкой, но это если только на лицо посмотреть, на выражение глаз; сама своей женственности не осознает.

По сторонам смотрит с опаской и любопытством. То и дело проводит рукой по шее коня, приговаривая что-то ласковое, но видно — побаивается его. Большой, сильный, с копытами.

Нет в ней сейчас той святой обреченности, какая недавно почудилась. И хорошо, если нет — ей жить...

Он оставил Нээле в монастыре Эн-Хо, "Черное дерево" близ истока великой реки Иэну. Во дворе монастыря высился пятисотлетний дуб, мертвый, обожженный когда-то молнией. Говорят, так Иями прогневалась на недостаток почтения... Ныне четыре стелы с высеченными на них золотом молитвами окружали мощный корявый ствол.

Добрые монахи отогрели путников, накормили, напоили отваром душицы и липы. Девушке предоставили крохотную комнатку с окошком, выходящим на пологие заснеженные холмы. Где-то за ними высились горы Эннэ, по словам настоятеля, днем в хорошую погоду их можно было увидеть.

Лиани остался здесь только на одну ночь. Но перед тем о чем-то говорил с настоятелем, а затем с одним из монахов, крепким и жилистым мужчиной лет тридцати пяти.

После заглянул в келью к Нээле. Девушка, дожидаясь его, придремала, свернувшись калачиком. Прохладно было в монастыре, и, несмотря на шерстяные кофту и юбку, новые, купленные по дороге, замоталась еще и одеялом.

Услышала, что вошел, сонно приподнялась:

— Все-таки возвращаешься? Я выйду тебя проводить. Разбуди меня обязательно. Что-то сейчас я устала...

— Спи. Достать тебе еще одеяло?

— Нет, хорошо. А ты будешь добывать их в каждых священных стенах, где мы остановимся? — засмеялась тихонько.

— Да хоть во дворце, лишь бы ты не замерзла.

Усталость ее одолела — Нээле опустила голову на подушку. Вздохнула о чем-то и замерла. Лиани уже тихонько собирался из комнатки, думал, девушка спит, но она вновь пробормотала:

— Вы много виделись с ней?

— С кем?

— С Лайэнэ.

— Да нет, когда бы? В основном я был в оружейных. Три раза всего.

— Правда, она красивая?

— Очень красивая.

Еле слышный вздох донесся до слуха.

— Что ты? — встревожился юноша.

— Я и сама не знаю. Нас познакомил Энори, они... и ты с ней знаком... лучше я буду спать.

Уехал еще до зари, не увиделись больше. Не стал будить. Нээле сказала — хочет проститься; но незачем было.

**

Жена была в неподходящем для зимы бледно-желтом, из-под верхнего платья в разрезах виден был более темный тон платья нижнего. Гэри, "платье-чехол", горчичного цвета, украшала вышивка — водяные воробьи. На плечи Истэ накинула тонкую бледно-коричневую шаль.

Аккуратно уложены волосы — две косы на затылке, и несколько свободных прядей полукольцами. Выглядела так, будто решила отправиться в гости. Но только какие гости, когда иней выбелил траву, а она, Истэ, не озаботилась даже теплой накидкой? А до ближайших соседей — час езды.

— Ты куда собралась? — удивился мужчина.

Женщина посмотрела на него затуманенным взором.

— Пора...

— Куда? Что с тобой? — слегка испугался ее муж.

— Я не могу противиться...

— Чему? Истэ, да очнись же!

— Он велит мне вернуться...

— Кто? Любимая, успокойся. Я никуда не пущу тебя! Тебя считает умершей вся Хинаи, и возвращаться запрещено! Ты сама поклялась!

— Ты не понимаешь, Мори. Если ты помешаешь ему, он и за тобой придет...

Мужчине стало не по себе.

До сих пор слова Истэ о зове он списывал на угрызения совести — и не знал, как развеять ее опасения. Сам не чувствовал себя виноватым — увести любимую женщину от навязанного ей человека! — но понимал, что может испытывать Истэ. Но сейчас глаза ее были не просто тревожными — пустыми, будто она говорила и грезила.