Под землей же это была полностью укомплектованная армейская оружейная МСЁ, вкупе с оружием, больничными палатами, жилыми районами и производственными мощностями. Еще дальше под землей оно было связано с последним «Редутом» района Митакихары, построенным на немыслимый случай: осаду самой Земли.
Ее лифт был одним из множества раскиданных по всему зданию, и она, таким образом, вынуждена была разделить его лишь еще с одной девушкой, членом той же патрульной группы, что и Маки, спускающейся присоединиться к остальным. Они поговорили, и девушка упомянула, что беспокоится из-за отсутствия Маки на завтраке вместе с остальными.
Кёко удержала каменное лицо.
К счастью, целью Кёко был всего лишь первый этаж, считая вниз.
Быстрый поворот направо, примерно три метра ходьбы, после чего еще один поворот направо через ожидающие двери, и она оказалась там, куда шла: на узкой платформе, вырезанной на краю подземного туннеля, с покрытыми от пола до потолка мозаикой бумаги стенами, каждый лист украшен любительскими работами. Это была одна из социальных активностей живущих в оружейной — естественно, все они были волшебницами.
Этот туннель был одним из многих, выводящих из здания. Подземные входы были доступны только для проживающих, а также тех волшебниц и должностных лиц, у кого было туда дело. Все остальные использовали главный вход в церковь над землей. В самом деле, если не указать явно, какой нужен вход, транспорт по умолчанию доставит к главному. Подземные входы были не слишком хорошо известны.
Она изучила рисунки на стене, поглаживая подбородок. Они были «любительскими», но это не значило, что они были плохи. Некоторые были удивительно хороши. Это было связано с тем, насколько стара была девушка, и как много она практиковалась. Среди рисунков можно было увидеть множество прекрасных работ: инкубаторов, самоцветы души, волшебниц в бою, фельдмаршала Мами, улыбающуюся и глядящую с мостика своего флагмана — ЧКК Георгия Константиновича Жукова — и Кёко, стоящую перед собравшимися во время одной из ее проповедей, с гораздо большим числом огней и ореолов, чем она полагала.
Кёко сосредоточила внимание на одном конкретном. На хорошо прорисованной акварели изображалась Хомура с обернутыми вокруг нее белыми ангельскими крыльями, пытающаяся опуститься на колени, чего ей не позволяли.
Не позволяла ей, конечно, Богиня, со всеми известными им о ней смутными подробностями. Как было традиционно, лицо было удручающе пустым. За двадцать лет навеянных Лентой видений никому не удалось увидеть ее лица. Единственной, кто могла заполнить этот пробел, была Хомура, чьего возвращения все они ожидали.
Кто бы ни была художница, она явно шла в ногу с последними видениями. Распущенные длинные волосы, белые одеяния, легчайший намек на крылья…
Кёко нахмурилась. Богиня традиционно изображалась во всем белом, потому что, ну, так она выглядела для большинства видевших ее. Неясная, затуманенная, белая — Кёко сама ее видела.
Волосы с изяществом и заботой были окрашены в один лишь намек на потусторонний розовый.
Этого не было ни в одном официальном описании. И уж Кёко-то точно об этом знала. И разве ее волосы всегда изображались настолько длинными?
Она прищурилась, высматривая имя художницы — и уставилась на него.
Оно гласило «Кисида Маки».
«Богиня, — подумала она. — Я и не знала, что она настолько хороша. Я лишь думала…»
Она прервалась, после чего продолжила размышлять в другом направлении.
«Но у нее никогда не было видения…»
Кёко задумалась, что делать.
Она отправила Маки быстрое сообщение, одним текстом, спрашивая о длинных розовых волосах.
Ответа не было. Неужели девушка еще спала?
Немного позже она выдохнула. Ну, приятно видеть, что девушки наслаждаются.
Кёко повернулась к своей машине, которая, конечно, все это время ожидала ее.
«Хотела поговорить, онээ-тян? — спросила Юма, когда Кёко позвонила ей сегодня рано утром. — Как удобно! Так получилось, что я сегодня в Митакихаре, и… ну, к черту все остальное, я смогу выкроить время. Как насчет в два часа? В МСЁ: ПД, конечно».
Это было удобно, так как Кёко даже не пришлось объяснять, что она в целях безопасности хотела физической встречи.
Кёко вошла в металлический конусообразный транспорт.
Строго говоря, вероятно, лучше было бы передвигаться пешком, вне сети, как сделала Мами, но она, вероятно, могла рассчитывать, что если попросит, Юма сотрет записи о ее путешествии.
— Просто напоминание, — произнесла ее машина, когда она в нее вошла, тем приятным женственным механическим голосом, что обожали транспортные службы. — Через пять минут начнется запланированный дождь. Убедитесь, что вы готовы.
«Что за черт, — подумала Кёко. — Всего секунду назад было солнечно!»
Ну, это не важно. Она все равно не собиралась никуда идти.
Она мыслью указала машине отправляться в путь.
Кёко опустила спинку кресла, чтобы можно было взглянуть вверх в симулируемое синее небо на внутренней стороне крыши машины. Яркое и солнечное, с птицами и всем остальном.
Когда Юме исполнилось пятнадцать, они на три дня уехали в сельскую местность. Довольно сложная была задача. Чрезвычайно сложная, учитывая, что им пришлось неделями запасать кубы горя, после чего передать их все Группе университета в компенсацию за трехдневное прикрытие их территории, также им заранее пришлось связаться со всеми командами, через территории которых они собирались пройти, чтобы сообщить о своих мирных намерениях.
Хотя без Южной группы все прошло гораздо легче. Если бы они по-прежнему присутствовали, такая поездка была бы немыслима.
Они остановились у местной волшебницы, с которой связались, в одиночку приглядывающей за малонаселенным районом. Она была рада компании, и небольшой подарок кубов горя не помешал.
Хотя оно того стоило. Все они были городскими, и Юма была так счастлива, бегая по траве и обнимая раздраженно выглядящих овец, что у Кёко защемило сердце.
Они заранее держали это от нее в секрете, так как, если бы знала, она бы сказала им прекратить. Но Юма как-то раз рассказала им о своем детстве, что единственная ее поездка за город была также одним из немногих счастливых воспоминаний о ее родителях.
Все они понимали важность подобных воспоминаний, и даже Хомура стала необычайно сентиментальна, вслух пожелав, чтобы Богиня тоже смогла быть с ними — что, кстати говоря, нарушило наложенный на нее запрет касательно разговоров о Богине перед их хозяйкой, но неважно.
Кёко гадала, какой же девушкой была Богиня. Некогда она была человеком, как и все они. По крайней мере, в этом Хомура была абсолютно ясна.
Яркой, веселой, самоотверженной, готовой пожертвовать собой ради спасения от боли других. Это подразумевала Хомура, и это было все, из чего приходилось исходить ей и ее богословам, но странно легко было экстраполировать, какой девушкой она должна быть. Любящей и чистой, как Богиня, но тем не менее человечной…
Кёко вздохнула. В концепции всегда было нечто красивое, но она была слишком цинична, чтобы поверить, пока не стало слишком поздно.
«Хомура, куда же ты ушла?»
Ярко-синее небо исчезло, сменившись лабиринтом прозрачных туннелей сети под серым небом с тучами и отдаленным дождем, размывающим ее взгляд на мир, когда она вышла на уровень поверхности, где ее уже не защищали стены туннеля.
Туннели кишели бесчисленным множеством машин, из стороны в сторону переносящих жителей города. Настолько внизу невозможно было ясно увидеть небо, неважно, насколько кристально прозрачные материалы старались использовать для них инженеры. Единственный возможный способ раскрыть небо заключался в использовании систем маскировки военного класса.
Туннели были самым заметным напоминанием, что это уже не был город ее детства.
Они всегда дорожили Юмой, даже баловали ее. Все они были молоды, всем им в жизни досталось больше, чем было справедливо, но никто не был так молод, как она.
Кёко подумала обо всем, что произошло.
Для Кёко девочка была напоминанием о сестре, и этого было вполне достаточно.
Впервые она увидела Юму вскоре после того, как к команде присоединилась Хомура, за недели до таинственного изменения личности девушки.
Кёко показывала новенькой ориентиры, преследуя группу демонов неподалеку от края их территории. Прыгая среди крыш при ярком свете дня, Кёко объясняла Хомуре искусство выслеживания демонов.
«Стой, — сообщила Кёко гораздо прямее обычного, со скрипом остановившись наверху вентиляции. — Спускайся сюда».
— В чем дело? — спросила Хомура, появившись над ней, белоперые крылья отбросили тень. Мгновение она парила, прежде чем убрать крылья и опуститься рядом с Кёко, за спиной у нее покачнулись косички.
Кёко вытащила новенький сотовый телефон. Мами была слишком далеко для телепатии, так что им придется использовать что-то потехнологичнее.
«Мами. Прости за беспокойство. Вторглась Южная группа. Немедленно приходи. Будем тебя ждать. Уточни у Кьюбея место», — осторожно напечатала Кёко, до сих пор не до конца привыкнув к интерфейсу.
Несмотря на самодовольный отказ «выбирать сторону», Кьюбей всегда помогал против Южной группы, порой даже добровольно давая совет.
Он даже как-то раз это объяснил, указав, что Южная группа убила гораздо больше девушек, чем средняя группа, и удерживала территорию гораздо больше, чем они могли полностью покрыть, что обычно приводило к атакам демонов, бесцельно рассеивающихся до того, как кто-то из девушек мог туда добраться и получить кубы. По его мнению, это было весьма неэффективно, и инкубаторы сожалели, что заключили контракт с Микуни Орико.
— Что происходит? — спросила Хомура, всматриваясь в лицо Кёко. Они убедили ее исправить глаза и убрать очки — такую угрозу безопасности! — но сложно было избавиться от старых привычек.
— Сосредоточься, — сказала Кёко. — Ты же их чувствуешь, не так ли? Сражаются с демонами.
Хомура обернулась взглянуть на горизонт. Сморщила нос.
— Да, — сказала она. — Другие девушки?
— Не просто какие-то девушки, — пояснила Кёко, взглянув на телефон и пришедшее от Мами «Буду через десять минут». — Южная группа. О которой мы тебе говорили. Которая играет не по правилам. Приглуши использование магии.
— О, — своим кротким тоном сказала Хомура. — Это плохо.
Кёко закрыла глаза, пытаясь разобраться в непрестанно меняющемся беспорядке отдаленной магии. Да, очевидно, демоны, а также Куре Кирика, и Микуни Орико, и эта чертова психопатка Хината Айна, и…
Кёко остановилась, наклонив голову.
«Новенькая! — подумала она. — Или, по крайней мере, та, что я раньше не видела. Может быть интересно».
— Так что теперь? — спросила Хомура. — Стоит ли нам с ними поговорить?
— С этого момента используем только личную телепатию, — указала Кёко. — Если только у нас нет хорошего повода дать им слышать нас, когда мы с ними столкнемся.
— Мы стол… столкнемся с ними? — спросила Хомура.
Кёко дьявольски улыбнулась.
— Не нужно их бояться, — заверила она. — Просто следуй нашему примеру. Они о тебе не знают. С тобой на нашей стороне, думаю, мы им дадим прикурить.
Кёко почувствовала слева чье-то приближение. Это была Мами.
«Кёко! Хомура! Я на дистанции телепатии, — требовательно подумала Мами. — Какова ситуация?»
«Они снова испытывают наше терпение, — подумала Кёко. — Убивают демонов на нашей территории».
Южная группа была проблемой с тех пор, как Мами впервые с ними столкнулась, еще в тот короткий промежуток времени, когда Кёко разорвала их связь наставницы-ученицы. Изначально они не были группой; были лишь Орико и Кирика, что, казалось бы, рады были мучить Мами, не позволяя ей получать кубы горя и из ниоткуда нападая на нее.
Мами вполне могла справиться с Кирикой, а быть может и с Орико, но их обеих было уже слишком много.
Переломный момент наступил, когда они разгромили квартиру Мами, по-видимому из одной лишь чистой радости вандализма. Мами рыдала на руинах своей жизни, среди разбитых чайников и сломанной мебели, после чего сделала нечто совершенно глупое: напала на них.
Для своего нападения Мами отправилась настолько далеко на юг, что Кёко со своего места сумела заметить признаки ее нападения — что было не настолько впечатляюще, как казалось, учитывая, что Кёко все еще была неплохо настроена на Мами, а Мами практически сияла новой звездой.
При этом Кёко лично увидела, едва наконец-то туда добралась, неприкрытую ярость на лице Мами, когда она атаковала других двух девушек, вытаскивая мушкеты как конфеты, выпаливая один Тиро Финале за другим, слишком разъяренная, чтобы даже произносить свою фирменную фразу.
Это тревожило, так как до того момента Кёко даже не представляла, что Мами вообще может прийти в ярость. Это просто казалось невозможным.
И, конечно, Мами все равно проиграла, потому что нечто подобное просто не могло длиться вечно.
Так что, несмотря на все причины, что она назвала, оставляя Мами, она пришла, уверенная, что чтобы ни происходило, Мами не могла ошибаться, даже если казалось, что Мами намеревается убивать.
Под конец Орико и Кирика отступили, и Кёко осталось только снова собирать Мами, помогать ей прибрать в квартире и напрячь собственные запасы кубов горя, чтобы восполнить растраченные Мами силы.
Она знала, каково, когда разрушают дом.
После этого Орико и ее не оставляла в покое. У Кёко не было дома, которые они могли бы разгромить, но непрестанные атаки подорвали ее решимость. Мами все время показывалась, чтобы «вернуть» кубы горя, заметно отчаянно связывая все вместе, и Кёко почти по необходимости начала смещать свою территорию севернее.
Именно тогда по-настоящему возникла Южная группа, однажды Орико и Кирика появились на ее территории вместе с еще двумя девушками неизвестно откуда, причем обе оказались способны на чудовищный подвиг быть даже безумнее Кирики.
Там была всегда смеющаяся Хината Айна, хвастающая о том, как она все сожжет, «очистит их всех от грехов своим очищающим пламенем». Она ликовала от убийств и все время говорила, насколько они заслуживают смерти.
Мироко Микуру была гораздо тише, что было ничуть не лучше, телепатически бормоча про себя о спокойствии холода, и как лучше было бы, если бы все они могли быть как ее лед. По крайне мере, Кёко хотелось бы, чтобы она бормотала про себя. Не так бы нервировало.
Кёко знала, когда дело труба. Она сбежала обратно в Митакихару и воссоединилась с Мами.
В этом тоже было смысл. После своей… личной трагедии она сказала Мами, что ей будет лучше без нее, но выяснилось, что это не соответствует истине. Даже Кёко не могла отрицать, что они обе в скором времени умрут, если не объединятся.
А уж она-то выживет, это главнее всего. По крайней мере, так она решила.
