Последняя песнь Акелы

— Это Матонга, — поморщившись, словно речь шла о конском помете, выплюнул Родс. — Он уже собрал столько воинов, что в силах устроить резню, почище чем гугеноты Варфоломеевской ночью и сейчас пытается заключить союз с матабеле. А стоит нам собрать более-менее подходящее для его разгрома ополчение, так буры начнут вопить, как резаные. После рейда Джеймсона они на любой лязг затвора с нашей стороны готовы ответить полноценным залпом. Так что выход только один — ты должен добраться до Матонги и прикончить мерзавца прежде, чем он развяжет войну. На мой взгляд, жизнь одного, а пусть даже и сотни дикарей, невеликая цена за возможность спокойно жить и работать. Вот только сделать это будет непросто — за Матонгой стоят десять тысяч не самых плохих в Африке бойцов, и больше трети из них вооружена винтовками. Я понимаю — это тяжелая задача, да и сама работёнка дурно пахнет, но пойми. Фредерик, это тоже — Бремя Белого Человека...

— Здорово сказано, — одобрительно кивнул скаут. — Надо будет запомнить — Бремя Белого Человека. Умеете вы, мистер Родс, красиво говорить... А насчет Матонги — не сомневайтесь, если вопрос стоит таким образом — его не станет. Это хорошее дело можно сделать для любого человека, а подлость — только для друга. Ну а мои взгляды на дикарей по-прежнему ничем от ваших не отличаются.

— Вот и славно! — обрадовано улыбнулся Родс. — Я рад, что мы понимаем друг друга, как встарь. Честно говоря, я все же не был до конца уверен, что ты возьмешься за это дело: все же убийство на войне и убийство в мирное время это, как ни крути, два несколько различных убийства. А про великое Бремя Белых, это вовсе не я придумал, а Киплинг. Вот, послушай:

Неси это гордое Бремя —

Родных сыновей пошли

На службу тебе подвластным

Народам на край земли —

На каторгу ради угрюмых,

Мятущихся дикарей,

Наполовину бесов,

Наполовину людей...

— Хорошие стишата, вернусь — обязательно почитаю, — мягко улыбнулся Бёрнхем. — Но о высоком искусстве и попозже можно поболтать, а нынче лучше о деле. Как вы себе представляете данное предприятие? Это я сейчас о Матонге.

— Я предполагал — ты соберешь отряд из тех, кого посчитаешь нужным, найдешь Матонгу и прикончишь, — Родс задумчиво постучал пальцами по столешнице. — А вот каким образом справиться с этой проблемой — это я оставляю на твое усмотрение. Получишь всё, что посчитаешь необходимым, даже пушку, если захочешь.

— Как-нибудь без артиллерии обойдусь, — усмехнулся разведчик. — А вот связка-другая динамита мне не помешает. За пару дней соберу людей Кимберли, кого смогу, еще пару дней на оснащение положим, а после выдвинусь на Солсбери. Если здесь кого нужного не найму, то в Солсбери Рыжий Мак-Дональд с волонтёрами поможет.

Несколькими днями позже. Форт Солсбери.

Семеро всадников, покрытых красноватой пылью с головы до ног, неторопливо втянулись в ворота Форта Солсбери.

Бёрнхем не был здесь больше года, но за прошедшее время поселок практически не изменился, по-прежнему представляя собой неряшливую россыпь похожих на ящики лачуг, крытых листами железа, некогда гофрированного, а ныне большей частью — ржавого, в окружении грязных, потрепанных непогодой парусиновых палаток. Часть хижин, образуя подобие улиц, выстроились в условно ровные ряды, остальные же были раскиданы по территории форта, как Бог на душу положит. Прямо посередине поселка раскинулся прямоугольник вытоптанной сухой земли, исполнявший роль городской площади. На одном её краю разместился добротно сколоченный одноэтажный барак, увенчанный шестом с британским флагом, — здание местной администрации. На противоположном — две относительно приличных лачуги. Одну из них украшала вывеска с претенциозным названием: "Отель "Звезда Лондона", над входом во вторую, чуть меньшую размером, болталась доска с широкой корявой надписью: "Трактир "Адмирал Нельсон" и припиской мелкими буквами: "Мак-Дональд".

Остановив отряд на краю площади, Бёрнхем, отдал необходимые распоряжения и отправил людей на отдых в отель, а сам прошел в здание администрации.

К его неудовольствию, из двух офицеров гарнизона первый с небольшим отрядом ушел на патрулирование, второй спал после ночного дежурства, а местный градоправитель больше интересовался пополнением своего кошелька, чем благосостоянием вверенного ему поселения. В итоге получасовая беседа, кроме местных цен на припасы и жалоб на дороговизну привозных товаров, сколько-нибудь стоящей информации разведчику не принесла.

Выйдя из барака, Бёрнхем с чувством пнул валявшуюся под ногой консервную банку и, поминутно запинаясь о мусор, разбросанный на пыльной красной земле, направился к трактиру. К слову сказать, ржавые жестянки из-под солонины, перемешиваясь с осколками бутылок и кухонных помоев, валялись здесь повсюду. Цивилизованный человек потому и цивилизованный, что оставляет за собой особенно отвратительные отбросы.

Внутри трактир выглядел ничем не лучше, чем снаружи. Солнце, с трудом пробиваясь сквозь мутное стекло маленького окошка, еле-еле освещало пяток дощатых столов, липких от пролитого пива, земляной пол, вытоптанный до каменной твердости и стекольной гладкости, да покосившуюся стойку бара, на которой возвышался пивной бочонок объёмом не менее трех имперских галлонов.

Бёрнхем с презрением покосился на компанию из трех забулдыг, один из которых преспокойно почивал в глиняной тарелке с остатками еды, и направился к стойке. Из темного провала, ведущего куда-то в глубину лачуги, поглаживая кучерявые бакенбарды, ему навстречу выполз массивный шотландец с лицом красным, как почва вельда. Завидев нового посетителя, он подслеповато прищурил глаза и, после секундного размышления, ринулся навстречу, сотрясая стены трактира радостным воплем:

— Бёрнхем, старый бродяга! Сто чертей тебе в печенку! Ты всё кочуешь, стреляешь?

— Мак-Дональд, старый пьянчуга! — в тон ему рассмеялся скаут. — А ты всё так же безбожно разбавляешь свою бурду ослиной мочой? Или чего похуже удумал?

— Тоже мне радость — думками голову ломать! — фыркнул Мак-Дональд. — Местным, чтоб им пусто было, и мочи хватает, ну уж ради тебя я расстараюсь... — трактирщик хитро прищурился и, выдерживая паузу, замолчал, — а стакан молока раздобуду! А сейчас дай-ка я тебя обниму, душегуб, чтоб ты со всей этой Африкой в преисподнюю провалился!

— Тебя каким проклятым ветром в эти проклятые Всевышним края занесло? — проворчал Мак-Дональд, расставляя тарелки с едой на наскоро протертом столе. — Сесил послал или по какой другой надобности?

— Поохотиться собрался, — выразительно покосившись на продолжающую пьянствовать компанию, буркнул в ответ Бёрнхем.

Трактирщик понимающе кивнул и направился к столику забулдыг, бася на ходу, что трактир закрывается и всем пора домой. Пропойцы, продолжая наливаться сивухой, на его увещевания ни словом, ни жестом не отреагировали. На что они рассчитывали, Бёрнхем так и не понял, но, опасаясь обидеть приятеля, вмешиваться в беседу хозяина и его гостей не стал. И правильно сделал. Через минуту, вышвырнув последнего из оборванцев за дверь лачуги, Мак-Дональд подошел к скауту и, вытерев руки клетчатым, цветов своего клана передником, плюхнулся на скамью напротив.

— Так ты, прах тебя побери, скажешь мне или нет, чего в эту забытую людьми и Богом дыру притащился? — устало отдуваясь, выдохнул трактирщик. — Ни в жисть не поверю, что ты по моим прекрасным глазам соскучился.

Не дожидаясь ответа, он извлек из-под передника плоскую фляжку, сделал смачный глоток и вопросительно уставился на разведчика.

— Я уже сказал — на охоту приехал, — усмехнулся Бёрнхем. — На о-хо-ту.

— Ты эти сказки щелкопёрам расскажи, — язвительно оскалился Мак-Дональд, — если, конечно, найдешь здесь хоть одного. — Скажешь тоже — на охоту! Шестерых головорезов, по уши оружьем увешанных, с собой приволок, а всё туда же — "на о-хо-ту"! Это что ж за зверь в наших краях завёлся? Никак двуногий, с зубами тридцатого калибру?

— Именно. — кивнул Бёрнхем, соглашаясь с приятелем. — Матонга этого зверя зовут. Слыхал про такого?

— Тысяча чертей и три преисподних, — ошалело присвистнул Мак-Дональд. — Да ты, приятель, никак смерти ищешь? Готтентоты болтали, что за Матонгой воинов тьма несметная идет и сам он колдун, и с нечистью знается...

— Да пусть он хоть трижды колдун, — зло оскалился скаут, — а от хорошей пули, или от удара ножа по горлу никакое колдовство не спасает. Да, кроме того, у меня своё колдовство припасено, динамит называется. А колдовство белых оно, знаешь, посильнее шаманских плясок будет. Людей со мной, и вправду, маловато. Затем к тебе и пришел, ты ж всех в округе знаешь.

— Эт точно, — самодовольно усмехнулся трактирщик, — я всё про всех знаю, и все меня знают. Людишек, охочих за золотишко да камушки шкурой рискнуть, всегда полно, но тебе ведь всякая шваль вроде этих, — шотландец презрительно сплюнул в направлении дверей, — не нужна. Тебе всегда самых лучших подавай. Сейчас кто интересует?

— Для начала — Уилбур Этвуд. И стрелок хороший и следопыт отменный. Он нынче в форте или гуляет где?

— В форте он, в форте, — усмехнулся Мак-Дональд, отпивая из фляжки. — Только хрена с два ты его с собой возьмёшь, — заметив недоуменный взгляд Бёрнхема, трактирщик, снизойдя до пояснений, еще раз усмехнулся. — Он уж полгода тому, как с Билом Брэдли — сумасшедшим проповедником разругался, да в ссоре пяток дюймов доброй английской стали и проглотил, а переварить не смог. Мы, конечно, Брэдли с конопляной тётушкой повенчали, но Уилбуру от этого легче не стало. Схоронили мы Этвуда..

— Чего не поделили-то? — удрученно буркнул Бёрнхем.

— Да о Святом Писании в мнениях не сошлись. Бывает...

— А Старый Пес Клиффорд?

— С этим еще хуже. Он как после драки под Бомбези в форт вернулся, так на дно бутылки и свалился. Теперь не то, что из винтовки в цель, из бутылки в стакан попасть не может, половину на стол проливает.

— А братцы Плэйхард? С этими-то всё в порядке, или тоже какая напасть приключилась?

— За этих ничего худого не скажу, — пожал плечами Мак-Дональд. — Только они уж пару месяцев как на север ушли и с тех пор ни слуху, ни духу...

— Так что, в форте ни одного приличного стрелка не осталось?! — раздосадовано бросил Бёрнхем. — И мне придётся шваль набирать?

— Коль так карта пала, то без швали, конечно, не обойтись, — философски буркнул трактирщик, почесывая затылок. — Но одного приличного бойца я тебе все же сосватаю. И по бушу, и по саванне как у себя дома ходит, а стреляет если и хуже тебя, то ненамного. Еще с местными на их тарабарщине объясниться может. Алекс Пелеви его зовут.

— Пелеви? — вспоминая, где бы он мог слышать эту фамилию и слышал ли её вообще, скаут озадаченно потер ямочку на подбородке. — Он что, француз?

— Нет, хуже. Он русский.

Путь через саванну, затянувшийся более чем на неделю, никоим образом не подходил под определение трудного или опасного, а вот термин — скучный подходил ему более всего. День тянулся за днем, один холм сменялся другим, желтые проплешины густой травы с редкими вкраплениями термитников сменялись то одиночными деревьями, то почти непроходимым бушем.

В Солсбери отряд разросся и ныне насчитывал два десятка человек и почти три — лошадей. Проводник по имени Уналанга — низкорослый готтентот с темно-желтой кожей уверенно вел наёмников по одному ему знакомым тропам, обходя стороной изредка встречающиеся на пути краали касса и матабеле.

На вечерних привалах наёмники собирались вокруг костров, объединяясь в компании по интересам. Большую часть отряда составляли низкопробные авантюристы, признающие разговоры только о женщинах, выпивке и, конечно же, золоте, поэтому Алекс успел достаточно близко сойтись с Бёрнхемом. Нельзя сказать, что они стали друзьями, но взаимное общение доставляло обоим видимое удовольствие. Споры о достоинствах и недостатках маузера Алексея в сравнении с "Винчестером 1895" Бёрнхема плавно перетекали в рассуждения о повадках животных и способах охоты, служа предпосылкой для обсуждения штуцера Пелевина, и были для обоих спорщиков гораздо интересней бессмысленного трепа о прежней разгульной жизни вкупе с мечтаниями о беззаботной жизни в будущем.

Расспрашивать о прошлом среди охотников за головами не принято, но учитывая, что Бёрнхем и Пелевин в силу диаметральной противоположности характеров притягивали друг друга, такой разговор просто не мог не состояться.

— Скажите мне, Фредерик, за что ж вы так инородцев, то есть черных не ненавидите? — Пелевин, подкинув пару веток в затухающий костер, уперся пристальным взглядом в собеседника.

— Ненавижу — это слишком громко сказано, — пожал плечами Бёрнхем после недолго молчания. — Вы ведь не говорите о ненависти к мошке или какому иному гнусу? На мой взгляд, все черные — дикари, стоящие на пути прогресса. Тех из них, у кого хватает ума принять нас с миром, мы тянем к свету следом за собой. Тех, кто не может и не хочет видеть ничего кроме крови — уничтожаем, так же, как фермер убивает диких зверей, грозящих его стадам. И это необходимая мера. О том, насколько кровожадными могут быть дикари, я знаю с детства...

— Даже так? — недоверчиво поднял брови Пелевин.

— Именно так, Алекс, именно так... Знаете, мой отец был миссионером, и детство моё проходило в индейской резервации в Тиволи, что в штате Миннесота. Я сам этого не помню, но когда в шестьдесят втором восстали дакота, краснокожие вождя Воронёнка дотла спалили Нью-Ульм, не щадя ни женщин, ни детей. Я сам уцелел только потому, что моя мать, упокой Господь её святую душу, спрятала меня в корзине с шелухой от кукурузы.

Бёрнхем, замолчав, уставился в багровые языки пламени, то ли пытаясь вспомнить пылающий Нью-Ульм, то ли представляя в красках судьбу лагеря Матонги. Через пару минут он поднял голову и посмотрел на Пелевина.

— А вы, Алекс, почему здесь?

— Все просто, Фред, всё очень просто, — повторив интонацию Бёрнхема, грустно улыбнулся Алексей. — Бремя Белого Человека...

На десятый день, когда отряд добрался до лесов, окружающих предгорья, Уналанга остановил наёмников и заявил, что лагерь Матонги находится менее чем в половине дневного перехода.

Отдав распоряжение ждать его трое суток, Бёрнхем оставил старшим Логана Баллантайна — пожилого австралийца по прозвищу — Динго, прихватил с собой проводника и растворился среди деревьев.

Вернувшись в лагерь на исходе вторых суток и не удосужившись даже перекусить, разведчик выстроил отряд на поляне.

— Вот что я скажу, джентльмены. Если изначально я хотел разделаться только с Матонгой и убраться подобру-поздорову, то после проведения рекогносцировки, пришел к выводу, что ограничиться лишь его головой не удастся и потрудиться придется всем. В деревне сотни полторы черномазых головорезов, и пробраться туда незаметно крайне затруднительно, — Бёрнхем, прищурившись, взглянул на строй и, перекрывая озадаченный ропот отряда, продолжил. — Если нельзя пробраться тайком, от этого хуже будет кому угодно, только не нам. Ползти и прятаться мы не будем, рубахи со штанами тоже денег стоят... Мы поступим по-другому. Здесь кто-нибудь умеет обращаться с динамитом?