Василиса же, придержав помощнице дверь, удивленно оглянулась на соперницу, пытаясь понять, зачем та сказала ей приятное.
— Не жди подвоха. Я не пытаюсь тебе польстить и подружиться, просто хочу понять. Ты добрая. Потому и помогла Йену.
Та-а-ак.
Лиска, осознав, что вот после этих-то слов и начнется главное действо, отставила от греха подальше раскаленную сковородку. А то вдруг захочется воспользоваться не по назначению.
— Вещай, — милостиво разрешила кухарка. — Хотя, давай я сама за тебя все изложу?
Повитуха настороженно кивнула, чувствуя приближение мага. Только бы не помешал...
— Я пожалела Грехобора. Он ведь ничего, кроме жалости не заслуживает. Ну, действительно — что в нем хорошего? Шрам на половину лица. Пальцев нет. Голова седая. Изгой. Маг, к тому же. До него и дотронуться-то нельзя. Шляется по дорогам. Скиталец без роду, без племени, без гроша за душой. Одним словом — скотина бесприютная, а не человек. Да и, между нами говоря, — Васька доверительно понизила голос: — женщины у него аж девять лет не было. Разве это мужчина? Ни опыта, ни воображения, согласна?
Повитуха закивала.
— Да и полюбить такого... прямо скажем, сердце не шевельнется. Господи, да как, как такого любить?
— Он сказал мне, что ты и женой его стала... по глупости, — осторожно промолвила Милиана.
— М-м-м, сказал? — Василиса шагнула к собеседнице, которая от откровенного разговора слегка расслабилась и растеряла избыток настороженности. — Почуял настойку, видимо. Ну, разумеется. Чего уж греха таить. Напилась. Мужика захотела. Конечно, предпочтительней был бы кто поприличнее, но, увы. Под боком оказался только этот. И я подумала, что для одного раза вполне себе подойдет. Ну, в конце-то концов, он, хоть и чахлый, но попользовать-то можно... правильно? К тому же видно ж — бесхозный мужик. Мне все равно, а ему приятно.
Повитуха снова кивнула.
— Кто ж знал-то, что так у вас все сложно, — продолжила Василиса. — Я-то думала, потискаю его и отпущу на волю. Больно сдался. А тут, вон какая оказия. Кольца. Ну и в постели он...
— Не очень, — закончила за нее Милиана.
Повитуха, наконец, успокоилась. И с чего она вдруг решила, что девушка не так проста? Проста. Даже более чем. И замечательно, что все это она сказала сама. Грехобор, наверняка, слышал — недаром магесса его больше не чувствовала...
— И вот теперь дилемма. Как избавиться от ненужного мужа? Кольца-то никто не отменял. Вариантов тут два, как я понимаю. Убить себя, милостиво перед смертью позволив тебе жить с ним долго и счастливо. Или, что гораздо приемлемее — его. Главное, ничего не перепутать.
И стряпуха, скрестив руки на груди, выжидающе уставилась на собеседницу, ожидая от нее предложений.
— Я... — Повитуха растерялась.
Про кольца-то она совсем забыла! Вбила себе в голову, что, если б не Василиса, все могло сложиться иначе, но упустила из виду главное: кольца. Такой союз не расторгнуть ни магией, ни колдовством. Лишь смертью.
Видя, как замелькали у нее в глазах мысли, Василиса сжала кулаки и шагнула вперед:
— Ты — дура, — она подошла к магессе вплотную и, не убирая с лица милой улыбки, проговорила:
— Я его тебе не отдам. Никогда. Хоть с кольцом, хоть без него. Не потому, что собственница. Не потому, что хочу насолить. А потому, что все, что я сейчас сказала — неправда. Это твои мысли о нем. Не мои. Лучше скажи, где ты была те девять лет, что он скитался один? Где?
— Я...
— Ну да, ты, — наступала на нее Василиса. — Про себя я все знаю.
— Дэйн не позволял...
— Ах, не позволял! — стряпуха усмехнулась. — А сейчас, значит, позволил?
Милиана отступала, шокированная таким натиском:
— Ты не понимаешь...
— Точно! — Василиса щелкнула пальцами, выражая высочайшую степень справедливости этих слов. — Не понимаю. Я не понимаю, как можно было отпустить скитаться в одиночестве и отчаянье любимого человека. Как можно было наплевать на него из-за каких-то дурацких запретов. Поэтому смирись. Тебе не надо, так я подобрала. И теперь он мой. Все.
— Он тебе не нужен! — рассерженно хлопнула ладонью по столу Повитуха.
— Он не нужен тебе, — стряпуха схватила магессу за руку чуть повыше локтя, и едва не закричала от полыхнувшей во всем теле боли.
Тем не менее, данное обстоятельство не поколебало Лискину решимость и она, еще сильнее стискивая плечо Повитухи, не обращая внимания ни на боль, ни на попытки соперницы вырваться, продолжила:
— Зато он нужен мне. Он на меня смотрит так, словно красивее в жизни не видел. И обнимает, будто роднее нет никого. А когда он меня коснулся первый раз — просто коснулся, не поцеловал даже — я думала у меня сердце из груди выпрыгнет. И плевать мне, что там у него плохого было в прошлом. Он мне нужен в настоящем и будущем. Я его не знаю совсем, но в одном уверена — он злодеем быть не умеет. Поэтому, еще раз сунешься к моему мужу и будешь говорить, что он тебе, спасу нет, как нужен — все космы повыдергиваю и не погляжу, что ты магесса.
— Отпусти! — Милиана отпрянула в ужасе.
— Ты поняла меня?
— Отпусти!
Но Василиса только сильнее сжала плечо Повитухи, не обращая внимания на боль, огнем полыхающую во всем теле.
— Ты меня поняла?
— Да, да, только отпусти! — в голосе Милианы слышался неподдельный ужас.
Василиса отдернула руку, и магесса отпрянула, глядя на стряпуху глазами, в которых плескался страх.
— Если ты не врешь, и в "Пятаке" тебя действительно держит дэйн, то не попадайся ни мне, ни Йену на глаза. А если соврала... — Лиска снова схватила соперницу, но на сей раз уже двумя руками, встряхнула, словно пыльное одеяло и четко, раздельно произнесла:
— Я из тебя всю душу вытяну и по ветру пущу.
О несомненной пользе доверительных бесед
Глен сидел напротив дэйна и растерянно смотрел тому в глаза. Впервые за долгое время колдун не находил, что сказать. Все эти месяцы он прятался, таился, боялся разоблачения, боялся выдать себя, потому что был уверен — дэйн, увидев его, найдет способ уничтожить бесплотного отщепенца. Поэтому сейчас вышеозначенный отщепенец оказался буквально раздавлен простой истиной — палачу магов нет до него никакого дела.
— Ты мертв, — спокойно сказал дэйн. — Духи и призраки — это дело Отцов. Дэйны же отвечают за материальное.
— То есть ты сообщишь Отцу? — севшим голосом спросил Глен.
— Я в дела духовные не вмешиваюсь, — дэйн даже не смотрел на собеседника, предпочитая наблюдать за посетителями харчевни. — Единственное, на что я имею право — сделать так, чтобы ты не мог больше подчинять себе Василису или кого бы то ни было еще. Так что мне от тебя ничего не нужно. Можешь... быть свободен.
Какое-то время колдун молчал, пытаясь осознать услышанное, а потом, понимая, что терять все равно нечего, спросил:
— А если мне от тебя нужно?
Похоже, этим вопросом ему, наконец, удалось заинтересовать дэйна, по крайней мере, тот перевел взгляд на бесплотного наглеца.
— Прощение этой хромоногой девушки?
— Мне нужно снова стать живым, — раздельно произнес колдун, готовясь к вспышке гнева со стороны палача магов.
Но вспышки не последовало. В воздух камнем упало всего одно слово.
— Нет.
— Но...
— Я не торгуюсь с магами и колдунами. Не помогаю им. Не заключаю сделок.
Глен прищурился. Помолчал. И вдруг усмехнулся:
— А я не колдун. Как ты сам сказал — я дух. Очень полезный дух.
В его голосе прозвучало такое неприкрытое ехидство, которого слуга богов не мог не заметить. Дэйн повернулся к Глену и вопросительно вскинул бровь, позволяя тому говорить.
— Никто из колдунов не знает, что я раскрыт. Они уверены — я на их стороне, прячусь тут, выведываю. Я могу продолжать беспрепятственно ходить к ним и рассказывать, что они задумали, могу...
— Я понял, — прервал поток его красноречия собеседник. — Ты решил примерить на себя личину предателя. А взамен хочешь жить. Вот только, понимаешь ли ты при этом, что, как только станешь живым, я сразу же тебя убью?
Лицо духа застыло.
— Скотина бессердечная, — жестко произнес он.
Дэйн пожал плечами.
— Ты осознаешь, что это случится сразу же после твоего возрождения? И уйти ты не сможешь. Так стоит ли вообще начинать?
Колдун открыл было рот, чтобы обрушить на палача магов обличительную тираду, как вдруг у него из-за спины раздался спокойный ровный голос:
— Он может отдать свой дар во время обряда возвращения и стать обычным человеком. Думаю, эта плата из числа тех, которые не вызывают возражений, — Грехобор появился бесшумно и, не спрашивая разрешения, опустился на скамью. — К тому же, я пообещал ему помощь. Он спас мою жену.
— И? — дэйн сложил руки на груди. — Для проведения обряда нужна моя кровь, отданная добровольно.
— Я знаю, — по-прежнему невозмутимо кивнул маг.
— И как ты собираешься взять ее у меня?
— Никак.
Палач магов смотрел с удивлением. Грехобор, пожав плечами, пояснил:
— Во мне течет та же кровь.
Теперь пришло время удивляться колдуну. Стыдно говорить, однако лишь сейчас Глен заметил удивительное, но отчего-то столь неуловимое сходство между мужчинами.
— Вы братья? — неверяще спросил он и тут же сам себя поправил: — Не может быть...
В ответ на него так выразительно посмотрели, что недоверчивый призрак опустил голову, пристыженный.
— У меня странное чувство, — вновь перевел взгляд на брата дэйн. — Словно ты ищешь проблем.
— Тебе кажется, — Грехобор тоже сложил руки на груди, отчего сходство между этими двумя усилилось многократно.
— Хочешь сказать, чутье меня подводит?
— Такое бывает, — маг мельком взглянул на колдуна и продолжил: — Как бы то ни было, я ему помогу. На нем много грехов, и некоторые из них не очень-то просто искупить. Есть и такие, какие и не загладить никогда. Но он хочет попытаться.
— И?
— Как много ты встречал колдунов, желавших искупить вину, дэйн?
Тот задумался, а потом кивнул, подтверждая правоту сказанного.
— Хорошо. Делай, что считаешь нужным, но... — палач магов смерил Глена тяжелым взглядом. — Если он решит остаться колдуном — проживет недолго. Иди, я тебя отпускаю. Пока отпускаю.
Дэйну не пришлось повторять дважды, дух растаял в воздухе, словно его и не было. Волоран же перевел взгляд на брата.
— Итак?
— Я никогда не задавал тебе этого вопроса, — задумчиво проговорил Грехобор, выводя пальцами замысловатые узоры на столешнице. — Но зачем ты тогда так поступил?
Собеседник хотел было, как обычно, промолчать, но вдруг его собственный дар обострился до предела. Дэйны прекрасно чувствуют, когда маги балансируют на грани, когда боль и ярость усиливает их темную силу, грозящую вырваться из-под контроля. И сейчас в Грехоборе откуда-то поднималось отчаянье, которое грозило бедами всем находящимся поблизости. Опять. Волоран обреченно вздохнул.
— Это было необходимо.
— Зачем? — глухо повторил брат.
— Чтобы не допустить твоей смерти. Повитуха... она тебя губила.
— И ты решил принести в жертву себя, да? — раздражение звенело в его голосе, кончики пальцев покрылись мерцающим инеем. — Неужели ты не понимал, что со мной произойдет, когда я узнаю, какую жестокость ты с ней сотворишь?
— Предполагал, — коротко ответил дэйн, с удивлением глядя куда-то за спину мага. — Однако думал, ты себя переборешь, как обычно.
Он вновь перевел взгляд на брата. Иней уже поднялся по рукам Грехобора до самых локтей — серебрился на коже, на ткани безыскусной рубахи. Не к добру.
— Мили...
— Грехобор, хватит, — жестко оборвал его Волоран. — Ты девять лет влачишь вот такое жалкое существование именно из-за Мили, но продолжаешь ее защищать. И ведь приворота нет. Так что за странная привязанность? Чем она так хороша, объясни? Чем? Обыкновенная себялюбица. Всегда такой была. Всегда знала, что ты ради нее готов на все. Единственный достойный поступок, который она совершила — встала перед тобой, когда ты собрался убить меня. Хотя... скорее всего просто поняла, что в этом случае будет некому над ней трястись.
— Не смей...
— Смею. Ты должен был стать Знахарем. Тем, кто живет на окраине деревни, лечит людей и скотину. Одним из тех немногих магов, которым говорят "спасибо", которых не боятся, не проклинают, не ненавидят. А кем стал? Грехобором. Человеческим уродом, способным только собирать чужое зло. Ты навеки замарал себя, перекроил свою душу, убив тех, кто не заслуживал смерти. И вспомни, почему это произошло? Только потому, что твоя Мили...
— Прекрати! — руки мага уже до самых плеч искрились от инея.
Однако дэйн устал молчать. Брат был его единственной болевой точкой. Из-за него он долгие годы все никак не мог избавиться от остатков чувств. И вот теперь, когда, казалось бы, дэйн целиком отдался служению богам, успокоился и утратил последние переживания, забыл о них, все началось сначала.
— Ну, нет, — заупрямился Волоран. — Ты сам начал этот разговор. А я уже порядком устал то и дело покрывать тебя и спасать, защищать и ограждать от ошибок и их последствий.
— Защищать? Меня? Ты? — и столько было в голосе мага неверия, насмешки и удивления, что его собеседник в ответ на эти слова горько усмехнулся.
— А ты думаешь, я пошел в дэйны от большой любви к фадирам?
Иней медленно таял, вот он опустился до локтей. Грехобор выглядел озадаченным.
— Что?
— Эта таверна — прямо-таки заколдованная какая-то, — вздохнул дэйн. — Все тут сегодня стремятся выяснить отношения. До твоего рождения меня дважды звали в послушники. Дэйны забирают детей с четырехлетнего возраста. А мне было уже шесть, и меня дважды звали нести служение. Я очень подходил: спокойный, тихий, разумный не по годам. Почти лишенный переживаний. Одним словом, осененный богом. Те чувства, которые я испытывал, были слабые. Но они были. И мне не хотелось их лишаться. Когда ты родился... — мужчина вздохнул, вспоминая... — Ты был смешным. Почему-то волосатым, хотя в нашей деревне младенцы всегда рождались лысыми. Отца не было, Повитухе помогал я. Младенцы не улыбаются, а ты мне улыбнулся. Я тогда что-то почувствовал. Не помню что именно, но что-то странное. Приятное. А потом раздался стук в дверь.
Иней сполз до запястий. Маг ловил каждое слово, сказанное ровным почти безразличным голосом.
— Она заплакала. Мать. Тихо. Повитуха пошла открывать, а она смотрела на тебя, лежащего у нее на груди, и плакала. Я видел, что она не считает тебя чудовищем, не хочет отдавать. Я много раз ходил потом по роженицам. Много раз заглядывал им в глаза. И, несмотря на понимание нашей правоты, почти все отдавали детей с болью. Тот дэйн, который пришел за тобой, был немолод. Весь седой, но все еще статный. Он потом стал моим наставником. Он протянул к тебе руки — не вырвал, а аккуратно взял. А она прошептала: "Кто теперь позаботится о моем малыше?" И из глаз текли слезы.
Ему не надо было продолжать, Грехобор все понял без слов. Однако брат продолжил:
— Я учился оберегать тебя. Заботиться. Учился помогать сдерживать твой дар. Еще один всплеск чувств — радость — когда мне сказали, что ты станешь Знахарем. Боги одарили тебя возможностью помогать людям. А при том, насколько злобной была твоя сила, это — редкость. И вот я иду, порадовать тебя и вижу: ты обнимаешь Повитуху, а твоя душа чернеет. Я видел, что ты задумал. Видел последствия. И поступил так, как поступал все эти годы. Позаботился о тебе.
