Отдохнуть было бы неплохо. Такой серьезный мороз — для конца осени редкость. Только в трактире серебром придется расплачиваться. Имеет ли смысл, когда до Тинтаджа каких-то пять дней пути осталось? Хотя с морозом не пошутишь. Но здесь, в трактире, еще и с расспросами пристанут. Любому интересно, с чего это дурные селяне втроем в такую даль двинулись, да еще дитё потащили? Местные разве что на соседний хутор или в деревню рискуют отправиться, да с тем расчетом, чтобы в светлое время дня уложиться. Правильно, конечно. Врать трактирщику придется. Собственно, Лит уже наврал. Привык как-то незаметно чистые выдумки прямо в глаза людям говорить. Даже гладко получается.
-Ёха, ты опять моим братом именуешься. Этот балбес слюнявый — понятно кто. Не сболтни лишнего.
-Мы сболтнем? Да не в жизнь. Мы конспирацию очень даже понимаем, — пробормотал северянин, не отвлекаясь от борьбы. — Болтунов у нас нету.
-Са! — заверил Малый, сражаясь с заусенистой 'козой' старшего дружка.
-Болтуны у нас есть, — проворчал Лит. — Не вздумай про короля чего-нибудь ляпнуть. И про доходы не спрашивай. С обозниками опять лишнюю болтовню развел.
-Подумаешь, уже и условиями труда поинтересоваться нельзя. Сходи лучше свою проведай. А то она учудит чего...
Лит свирепо глянул в затылок другу. Уж кто не учудит, так это 'она'. И нечего глупые шутки шутить. 'Твоя', понимаешь. Нелепый намек.
Попутчица затихла в соседней коморке. Спит, наверное. Она целыми днями спит, — в санях, и на ночевках в шалашах из лапника. Должно быть, с болезни такая сонливая. А может быть, от рождения. Спит — молчит. Ест — молчит. Просыпается — тоже молчит. Ёха уверен, что ведьма немая. Лит помнил, что говорить девка вроде бы умеет. Вот только, не совсем ли она спятила?
Черноволосую было жалко. Тощая как палка, изнуренная. Даже не тень, половинка тени. И Малый спутницу тоже жалел. Когда она в первый раз смогла сесть у костра, и из-под капюшона высыпались длинные черные волосы, Малый озадаченно повернулся к опекуну и неуверенно поинтересовался:
-Ма-Ма?
Лит слегка удивился тому, что дитё еще одно слово знает, и отрицательно покачал головой. Малый и сам видел, — чернявая, в снегу случайно подобранная, никак не может мамой быть. Возможно, дитё и забыло какой чудесной и утонченной внешности покойная родительница была, но уж в этой вороне лесной от женщины только длинные волосы оставались. Да еще и запах... чуждый. Благовониями в санях никто не пах. Нормально пахли — дымом, конским потом и шкурами. Только черноволосая еще и смертью чуть-чуть попахивала. Не тленом, а свежей такой смертью.
Ёха ее побаивался. Не смерти, понятно, а девки, то ли живой, то ли мертвой. Жалел, как больную жалеют, но больше боялся. Из-за непонятности.
В тот вечер, когда Малый попытался разобраться, что за спутница появилась, и предположение насчет мамы высказал, черноволосая только ниже над миской склонилась. Кушала она всегда отвернувшись, рук искалеченных стеснялась. Миску ей выделили, вот и хлебала потихоньку. Мужчины ели из одной, подшучивали над Малым, который порой свою любимую ложечку по самым разным назначениям использовал. На отсутствие аппетита дитё не жаловалось, Лит уже вырезал ему рабочую ложку из липового сука. Чернявой ложку тоже вырезал, да чуть не пожалел — глянула, как будто копьем пырнула. Если и оставалась сила в девке, так это только в глазах диких-хвойных.
Вообще-то, чернявой вроде как и не существовало. На санях плащ бесплотный ехал, и у огня плащ сидел. На лапнике в шалаше лежало нечто бесчувственное, то ли дышащее, то ли нет. В первые дни, когда Лит ее на руках туда-сюда таскал, чернявая вроде как без памяти оставалась. Когда сама начала ползать-ходить, прикосновений явно избегала. Да и кому они нужны были, те прикосновения?
Лит старался не думать о том, что с чернявой на Выселках сотворили. Да и что она потом сама сделала, вспоминать не хотелось. Ёха нехорошую тему тоже тщательно обходил. Даже о том, что лучше бы от ведьмы побыстрее избавиться, больше не заговаривал.
Избавиться никак не получалось. Собственно, единственная возможность представилась, когда проезжали большой хутор, стоящий у мелководной речушки. Высокий частокол, дозорная башенка, крыши построек, крытые новым тесом — все внушало уважение. Даже собака была, — загавкала, учуяв чужаков. Лит постучал в ворота, окованные металлическими полосами. Тишина. Пришлось колотить снова. Когда Лит погрохал сапогом в третий раз, стало вовсе неуютно. Пустота наваливалась со всех сторон. Заснеженные ивы у реки застыли чересчур неподвижно. Дымом почему-то не пахло, хотя над крышей поднимался явственный дымок, — Лит по цвету дыма готов был поспорить, что топят сосновыми поленьями. Закралась мысль, что тот, кто топит, выходить не станет. И, наверное, вовсе не потому, что гостей не любит. Не осталось здесь людей. Собака лаяла тоскливо и безнадежно.
-Слушай, поехали, а? В другом месте где-нибудь... — Ёха, сидел боком, зажав вожжи между колен, и ковырялся с затвердевшим от холода ремешком на ножнах меча. Чернявая голову не подняла, только вроде бы плотнее свернулась под плащом и попоной.
Лит хотел сказать, что нечего трусить — что такого страшного на хуторе могло произойти? Да и неизвестно, сколько до следующего жилья ехать. Но тут неожиданно захныкал Малый. Плаксивость он проявлял исключительно редко, видать, хутор ему тоже сильно не понравился.
Лит молча взял под уздцы, развернул упряжку. Мерин фыркнул, кажется, одобрительно. Кобылки тоже не возражали, хотя еще недавно подумывали об отдыхе.
Уже подъезжали к опушке, — впереди дорогу вновь обступала заснеженная чаща, — Ёха горестно пробормотал:
-Суеверные мы стали. Просто позор какой-то.
Лит только плечами пожал, — имеются в лесу поляны и заросли, которые лучше стороной обходить. А там, где люди живут, таких мест даже больше. Вообще-то, людей всегда лучше подальше обойти.
В общем, по всему получалось — придется тащить чернявую ведьму до столицы. В трактире бродяжку оставить вряд ли удастся, — народ в Околесьи зажиточный, ухаживать за больной не согласится. Может, это и к лучшему. Лит со своими бойцами-мужчинами к безмолвному присутствию 'тени' уже привык, — ходит чернявая сама, вреда не причиняет. Кушает, конечно..., как здоровая. Ну да ладно, до Тинтаджа фасоли и жира должно хватить.
Лит аккуратно развесил плащ у камина.
-Иди-иди, — сказал Ёха, не отрываясь от развлечения. Любили они с Малым играться и рожи друг другу корчить. — Ты ж у нас старшина, обязан проверить личный состав.
-Что такое 'старшина'?
-Военно-хозяйственный лорд с широкими полномочьями. Вроде десятника в небольшом подразделении.
-Хм. А ты не хочешь сам хозяйственным десятником стать? Я тебе должность охотно уступлю.
-Мне нельзя, — поспешно сказал Ёха. — Я — боевое подразделение. Вот когда в атаку нужно, тогда меня в авангард.
-Когда в атаку — у тебя уже нога покусана, или в спине дырка, — пробурчал Лит. — Очень быстрый ты, летун.
-Принимаю первый удар на себя. И нечего волка поминать — он не на меня, а на коня нацелился. Что ж мне, смотреть оставалось?
-Так ты бы хоть головню схватил. А то с мечом... Это ж тварь горная, а не благородный лорд-поединщик. Хотя лорда тоже сподручнее головней. Мечом он и сам умеет.
-Поспешил я, — миролюбиво согласился Ёха. — В следующий раз учту. Но по хозчасти все равно лучше ты справишься. У тебя все-таки собственный дом имеется, опыт и все такое.
-А у тебя что, сроду дома не было?
-Можно и так сказать, — Ёха отвернулся и легонько щелкнул по лбу замечтавшегося Малого. Дитё яростно засопело и принялось ловить наглую пятерню северянина.
-Очень мне нужно у тебя выпытывать, — буркнул Лит. — Пойду, гляну. А вы, смотрите, глаза друг другу не повытыкивайте.
-Мы легонько. Я, между прочим, и комиссарские обязанности выполняю. Готовлю молодое, идейно и физически подкованное пополнение.
-Вот всегда ты непонятное гонишь, — вздохнул Лит и вышел в темный коридор. Снизу, из кухни, несло жареной бараниной. Сразу в желудке заурчало.
— — — — — — —
Лит громче, чем нужно топнул сапогом и толкнул соседнюю дверь. Светильник был погашен, лишь из крошечного окошечка падал лунный свет. Чернявая ссутулившись сидела на краю постели. Больше ничего Лит рассмотреть не успел, — сам себя стукнул дверью по носу. Было больно. Углежог ухватился за лицо, сморгнул выступившие на глазах слезы. Фигня какая-то, как любит говорить Ёха, — с чего бы это сразу обратно к коридору поворачиваться, да еще со всей мочи себя дверью прихлопывать? Лит попытался вернуться в комнатку, и чуть не врезался лбом в торец двери.
-Эй, прекрати! Дурацкие шутки.
С дверью Лит справился, но тут его неудержимо понесло на низкую скамью. Пришлось ее быстренько оседлать, пока вовсе не опрокинуло.
-Хватит, ведьмачить!
Чернявая подняла лицо, на углежога уставились два темных провала глаз.
-Я не ведьма.
-Ну и хорошо, — Лит ухватился за скамью — показалось, что она скользит куда-то. — Перестань мне глаза отводить! Чего взъелась?
-Стучать нужно.
-Стучать? В комнату, которую я снял?
Чернявая поморщилась:
-Дикарь ты, углежог. О вежливости слышал что-нибудь?
-Слышал. Но без особых подробностей. Какого демона я должен колотить в собственную дверь? Трактирщик подумает, что я спятил — к жене стучаться.
-Я тебе не жена!
-Ясное дело. Раз ты вдруг в разговоры пустилась, может сходишь и объяснишь хозяину, кто у нас кто. Мне самому интересно будет послушать.
-Я с ним говорить не буду.
-Ну и сиди тогда. Я вообще-то про жратву хотел спросить. Там баранину жарят...
Чернявая довольно явственно сглотнула.
-Углежог, я благодарна, что меня кормите. В Тинтадже рассчитаюсь. У меня дома серебро спрятано. Честно расплачусь. Об ином и не мечтай.
-Ага, об ином значит?
-В постель с тобой не лягу!
-В постель? В эту, что ли? — Лит ткнул пальцем. — С чего бы это? В шалаше рядом лежишь, на санях рядом спишь, а в постели никак нельзя?
-Не дам, углежог.
-Понял, — Литу стало почти смешно. — Надо понимать, ты выздоровела? Отлежалась, то есть?
-Силы есть, — девушка вытащила из под плаща правую руку, сжала-разжала тонкие и белые в полутьме пальцы. — Лучше не лезь. Я очень худо могу сделать.
-Спасибо, что предупредила. Не трону я тебя. Видят боги, даже пальцем не трону. Одного не пойму — с чего ты взяла, что я хочу чего-то? Я, конечно, человек темный. Неграмотный. Но ты не единственная девка, что мне в жизни попадалась. Были, знаешь, и поприятнее — и в теле, и не злые.
-Я не девка, — прошипела чернявая.
-Да мне без разницы, кто ты такая. Демоны тебя разберут. И не девка, и не ведьма, и имени у тебя нет, и разговаривать ты брезгуешь.
-Не могла разговаривать. Слаба была.
-Зато сейчас сил — два мешка, да три корзины. Выдумываешь разное про постели.
-Это ты выдумываешь!
-Я?! Да на что ты мне сдалась, елка пожухшая?!
-В глаза врешь! Хочешь, я чувствую!
-Да не в жизни! Не позарюсь я на такое пугало облезлое.
-Углежог, ты кому врешь? Я же чувствую все, — с угрозой прошипела чернявая.
-Ну и чувствуй, — Лит поднялся. — Спи здесь, я и нос не суну. А завтра иди куда хочешь, если выздоровела. Нам ты точно не нужна. Ветка пересохшая.
-Чурбан лживый!
Пол разом повело из-под ног, — Литу показалось, что он марширует прямехонько к окну. Усилием удержав себя на месте, — потолок неохотно вернулся туда, где ему и положено быть, — углежог рявкнул:
-Не трожь меня! В мешок посажу. Выспишься в одиночестве, а утром пусть с тобой трактирщик разбирается.
-Убью, увалень, — свистящим шепотом предупредила дева.
-Да пошла ты.... — Лит в сердцах вывалил несколько пожеланий, усвоенных на барке и слегка дополненных выражениями речников и Ёхи.
-Кобель... — взвизгнула чернявая.
С дверью Лит справился, но в темном коридоре пришлось худо, — стукался то об одну, то о другую стену, лестница на первый этаж вовсе сгинула, комната с Ёхой и Малым оказывалась то в одном, то в другом конце коридорчика. Пришлось напрячься изо всех сил...
Когда Лит ввалился в комнату, приятели по-прежнему сидели у камина, Ёха показывал ребенку танцующих в огне ящерок. Сала-мандр. Литу было не до сказочных зверьков. Пришлось схватить тряпку и прижать к носу.
-Ты чего, пива успел хватануть? — удивился Ёха.
-Нет, только приценился, — прогнусавил Лит.
Ёха усадил Малого на лавку, подошел.
-Это кто такой резвый? Сейчас мы его...
-Не гони, — с досадой сказал Лит. — Драться еще не хватало.
-Ведьма, — догадался северянин. — А я как видел — вреднющая девка, с полувзгляда ясно. Значит, оклемалась? И какие претензии? Баранину долго жарят?
-Да подавитесь вы со своей бараниной! Она же мной все углы пересчитала. Или наоборот — углами меня. Злая, как крыса городская.
-С чего бы это? — удивился Ёха. — Ты ей сболтнул что-нибудь?
-Я?! И слова не сказал. Ведьма она, скоге тупая.
-Это конечно. Но ехала, спала мирно. Плохо ей, что ли? Мы везем, подкармливаем. Ей, я так понимаю, в Тинтадж и нужно. И вдруг взбеленилась.
-Возомнила, что я ее поиметь хочу.
-Да ну?! Так ты бы как-то осторожнее. Женщины, они подход любят...
-Ёха, я тебе сейчас промеж глаз врежу, — скрипнул зубами Лит. — Я ее не трогал. Вообще. И в мыслях не имел. В смысле, не желал.
-Ну, значит, в счет будущего вломила.
-Да ты в своем уме?! Я даже близко не думал. Не нужна она мне. Я ее, конечно, жалел немножко.
-Да понятно, полудохлая она была. Ты ее жалел, и нравилась она тебе немножко...
-Твою... веслом... врастопырку... о дно рылом... — Лит взял себя в руки. — Она мне ни капли не нравилась. Понял?
-Понял. Ты только руками не маши. Я помню, как ты ее из кустов выволок. Лицо у тебя этакое было...
-Какое?!
-Кинематографическое, — загнул Ёха и задумчиво добавил, — Я точно помню, хотя мне спину так и жгло.
-Тьфу! Значит и в дырке твоей я виноват?
-При чем здесь дырка? Дырку я сам схлопотал. Нужно быть осмотрительнее. И с девками, и вообще...
Лит хотел выругаться, но тут его ухватили за штанину, — Малый добрался до опекуна, и теперь, крепко держась, выпрямлялся на задних лапках. Ткнул пальчиком в направлении камина:
-Са-Са!
-Ладно, — хмуро согласился Лит. — Пошли твоих сала-мандеров смотреть...
* * *
В зал чернявая спуститься все же осмелилась. Видимо, перед запахом баранины устоять не смогла.
Сидели за столом в углу. Хозяин негромко разговаривал с тремя местными мужчинами, — те потягивали пиво, на чужаков поглядывали в меру. Чернявая притаилась в тени, спрятавшись за Ёхой. Ела быстро, отрывая от жаркого маленькие ломтики. Рот едва открывала, — видно, за зубы свои стеснялась. Малый сидел на коленях у Лита, с воодушевлением хлебал простоквашу с накрошенным в нее черствым печеньем. Оказалось, что дитю такое месиво очень даже по вкусу. Ёха обгрызал бараньи ребрышки, прерываясь лишь для того, чтобы одобрить яство. С вареной картошкой нежное мясо действительно казалось сущим лакомством.
