Книга предупреждала, что может случиться беда. Человек, которого вызывают, уже не тот что при жизни, все его симпатии и чувства умерли. Единственная эмоция — злость на то, что его подняли от вечного сна. Покойники, судя по откровениям Книги, были злобной нежитью. Правильно сделанный ритуал вызова поднимал их и заставлял прийти, они стремились отвечать на вопросы кратко и по существу, после чего они снова торопились в свои могилы. Однако если некромант хоть в чем — то давал им лазейку в своей обороне — покойник этим тут же пользовался с дьявольской проворностью и хитростью. Причем если оборона мага была сильна, покойнички, особо не мудрствуя, эти лазейки создавали сами. В лучшем случае некромант терял рассудок. Но чаще — его хоронили...

Я все это взвесила, однако делать было нечего. Кладбищенская земля красноречиво лежала в блюдце на столе, требуя моего действий. Лучше один раз перетерпеть, чем потом каждую ночь отбиваться от мертвяка. И понятно, что однажды не отобьюсь. Я открыла дверь своей квартиры пошире, погасила электрический свет, оставив только пламя свеч освещать прихожую. Потом вздохнула, решительно шагнула в круг и зачерпнула с блюдца могильной земли.

— Вызываю и выкликаю из могилы земной, из доски гробовой... — тихо шепнула я земле на моих ладонях. От нее неприятно тянуло сыростью и гнилью.

— От пелен савана, от гвоздей с крышки гроба, от цветов, что в гробу, от венка, что на лбу ...

Сила моя растеклась маревом около меня, подрагивая в пламени свечи. Время замедлило свой ход. Или мне казалось?

— ... от монет откупных, от червей земляных, от веревок с рук, от веревок с ног...

Сила моя закрутилась вихрем и внезапно, сорвавшись, скользнула в приоткрытую дверь.

— ... от иконки на груди, от последнего пути, от посмертной свечи...

Время практически остановилось. Вихрь силы, вырвавшийся за дверь, не отделился совсем, тоненькая ниточка тянулась за ним от облака силы, очерченном сорока свечами.

— С глаз пятаки упадут, холодные ноги придут по моему выкрику, по моему вызову. К кругу зову — зазываю, с кладбища приглашаю!!!

Мой голос с шепота поднялся до крика, я громко и уверенно вызывала покойника. Не может мне Саня ничего плохого сделать, не может!

— Иди ко мне, раб Божий Александр! — приказала я. Я была полна силой до краев, она комом стояла у меня в горле. Я чувствовала себя — ВПРАВЕ. Вправе творить то, что творю.

— Гроб без окон и гроб без дверей, среди людей и среди нелюдей! Сюда, сюда, я жду тебя!!! Отпустите его, силы сна, хоть на полчаса, хоть на минуточку. Слово и дело...

Аминь, — уверенно закончила я и победно улыбнулась. У меня все получилось, я знала это.

Я села на свободный стул в круге и принялась спокойно ждать. Сила свернулась у моих ног, словно золотистый пушистый котенок, и слабо мерцала в сиянии свеч.

Так прошло часа полтора. Марево силы в круге вдруг развернулось до потолка, вспыхнуло багровым отсветом и я услышала медленные, шаркающие шаги по лестнице.

"Черт, он что, с кладбища сюда добирался?", — в изумлении подумала я. В моем понимании после заклинания он должен был явиться сей же час в образе какого — то духа. На порог упала сначала тень, потом показались ноги в черных брюках и лаково сияющих ботинках, впрочем, основательно измазанных землей. Ноги, тяжело ступая, словно каждый шаг давался с превеликим трудом, дошли до края очерченного круга и, потоптавшись, остановились. Неприятный запах тления подсказал мне что это именно то, о чем я подумала. В двух шагах от меня стоял труп.

— Что звала? — раздался глухой голос Никанора.

Я через силу подняла глаза и обомлела. Весь в кладбищенской земле, кожа почти вся сгорела, кость правой скулы просвечивает. От страха я потеряла дар речи.

— Спросить, — едва вымолвила я.

— Хорошо, я знаю, — пошевелились обгорелые мертвые губы. — Сильно мне тяжело, не перебивай меня. Деньги у тебя дома, в игрушечном голубом зайце, что я тебе подарил. Дома я их хранить не мог, и решил, что если удачно все будет — потом заберу. Но теперь они твои. В банке Галины их не храни. Дмитрия остерегайся, иначе завтра рядом со мной ляжешь. А в доме твоем сейчас посторонний человек, опасайся.

"Баба Грапа, и без тебя знаю", — ворчливо подумала я.

— Постой, — велела я, — а почему ты их дома хранить не мог?

— Деньги хранились в банке Галины, и она их никак не хотела отдавать, говорила, что все деньги в деле, крутятся, и такой суммы наличкой нет. Оттягивала передачу средств более полугода, обещала неслыханные проценты. Братву я привлекать не мог к этому, так как прокручивал я эти деньги от всех тайком, проценты шли только мне. Потом я сложил в уме факты и понял, что они со дня на день уезжают за границу и ищи — свищи их вместе с деньгами. Я свои деньги взял обманом, за это и поплатился.

"Вон оно что!" — присвистнула я. Теперь было понятно, чего он ко мне с фотографией банкирши явился и Ворона, ее брата, подставил.

— Так тебя убил не Ворон? — удивилась я.

— Галина, из-за денег тех. А теперь не держи, тяжко мне.

Сказав это, он развернулся и пошел обратно.

Я смотрела, как он уходит, и невольно в памяти калейдоскопом пронеслись картинки. Вот Саня, ласковый и добрый, учит меня кататься на роликах. Саня, на всех вечеринках сидящий около меня как приклеенный. Вспомнилось все хорошее, все цветы и подарки которые он мне подарил. Все его признания... Жгучая тоска по прошлому, которое уже не вернуть, обожгла слезами щеки.

— Сашенька! — вскрикнула я вслед, простирая руки. — Сашенька, ты куда? Снова на кладбище, да? Ты же уже живой, не надо!

Я что — то лепетала ему в спину, это был тот единственный шанс, который выпал мне, чтобы изменить то, что нельзя уже изменить. С тоской я звала его и понимала — он вернется, и все будет хорошо. Только сейчас я осознала, насколько он мне был дорог, и насколько я его не ценила.

— Сашенька, вернись, пожалуйста, — рыдала я.

Никанор обернулся, дьявольская торжествующая улыбка зазмеилась на его устах, и он резко распахнул глаза. Я взглянула и почувствовала, как пол уходит у меня из — под ног. Ни радужки, ни зрачков у него не было. Пустые белые глаза внимательно посмотрели на меня и Никанор уверенно шагнул в запретный прежде круг. С меня как пелена спала.

"Так вот она какая, магия мертвых", — успела подумать я, проваливаясь от ужаса в обморок.

— Ну, жива? — кто — то сильно тряс меня за плечи.

Я с трудом открыла глаза и непонимающе уставилась на Ворона.

— Ты откуда здесь взялся? — медленно спросила я.

— Да я так, мимо ехал, — ответил он. — А у тебя ожоги, — произнес он. — У тебя тут как баллон с газом взорвался.

Я огляделась. Стены прихожей и правда выгорели, отличные шелковые обои, стоят столько, что проще удавиться, чем еще раз разориться на такие же при ремонте. Жестко подавив набежавшую слезу и перевела взгляд на Ворона

— Ты Никанора не видел? — тревожно поинтересовалась я.

Ворон недоуменно на меня посмотрел и спросил:

— Какого Никанора?

— Ну Сашку!

Парень присел около меня на корточки, погладил по голове и преувеличенно — заботливо сказал:

— Ты вставай, Марья, а я сейчас кофейку сварю, ладно?

Я молча кивнула, и он ушел.

А я кряхтя, как старая бабка, потихоньку встала с пола и оглядела прихожую.

Около меня лежал на боку опрокинутый стул, и хлеба валялись на полу. Значит мне, дурочке, неслыханно повезло. Сама — то я ни в жисть бы про них не вспомнила, чтобы прекратить ритуал, а когда лишилась чувств от ужаса, видимо нечаянно хлеба и скинула. Я сразу повеселела, забыла про обои и продолжила осмотр.

Около круга из огарков высилась горка пепла. Я пригляделась — черт возьми, из— под него торчал сгоревший ботинок! Никаноровский, видать.

Я кряхтя и держась за поясницу прошлепала на кухню, взяла веник, совочек и смела остатки от моего обожателя в пластиковый мешок для мусора. После чего не мучаясь угрызениями совести спустила его в мусоропровод.

"Это не Саня", — твердо сказала я себе. Саня никогда бы не попытался меня убить.

Потом опять пошла на кухню, села и задумчиво спросила :

— Ворон, Ворон, а как тебя зовут?

Он не торопясь налил мне в большую кружку кофе из джезвы, поставил передо мной и спокойно ответил:

— Митя. Устраивает?

— Дункан Маклауд звучит круче, — буркнула я.

— У тебя тут что творилось? Допрыгалась? — недовольно спросил он.

— Да, поколдовала чуток, — бросила я.

— Что сейчас делать собираешься?

— В ванну надо, — глубокомысленно изрекла я, поглядев на покрытые копотью руки.

— Могу спинку потереть, — небрежно бросил он.

— Вы так любезны, — великосветски ответила я. — На самом деле, Митя, я чудом осталась жива. Я с Никанором встречалась.

У меня была какая — то потребность ему все рассказать, поделиться. Пусть он поймет меня, погладит по головке, скажет что теперь все хорошо и поцелует меня.

Ворон передвинул стул поближе ко мне, взял меня за руку и переспросил:

— С Никанором?

— Ага, — я всхлипнула. — Мало того что он сейчас труп, так он еще и сгоревший, знаешь как страшно было!

— Бедная ты моя!— он порывисто обнял меня и я радостно уткнулась ему в грудь. — Тебе надо завязывать с этой работой.

А я жмурилась от удовольствия, до того мне было хорошо — любимый меня обнимает. Любимому я не безразлична.

— Тебе здесь нельзя находиться, — решительно произнес он, отстраняя меня, — поехали ко мне.

Я кивнула, и мы пошли вниз. Я не сопротивлялась. Хочет меня вести в свой дом — да ради Бога. Хоть на Чукотку — только бы с ним. Ворон обращался со мной как с тяжелобольной. Или как с драгоценной вазой эпохи Минь — кому как больше нравится. Бережно поддерживая, он довел меня до машины, усадил.

Секьюрити в его доме слегка недоуменно покосились на меня, явно не узнавая. Я слегка улыбнулась, наслаждаясь присутствием рядом любимого. В лифте я не выдержала, приподнялась на цыпочки и поцеловала его. На миг я ощутила, как он откликнулся, его губы впились в меня, и я радостно потянулась навстречу. Но в следующий миг он меня оттолкнул.

— Не делай так больше. Никогда, ладно? — сухо попросил он меня.

Я потерянно кивнула. Я бы поняла, если бы он был импотентом, но когда мы целовались — увы, всего два раза — его руки прижимали меня к себе настолько сильно, что я бедрами ощущала — не импотент. Ничего не изменилось. Он так и хранит верность этой своей половиночке.

Двери лифта разъехались и мы молча вышли.

— У тебя водка есть? — решительно спросила я. К черту его с его верностью, но я его сейчас соблазню. Напьюсь и соблазню! Будет хоть что вспомнить. К тому же у меня в сумочке есть виагра — глупый подарок-шутка Маруськи, озабоченной моим целомудрием. Против этого не устоит.

— Есть, — он отпер дверь и пропустил меня вперед. — Ты же вроде не пьешь?

— А я колдовать не собираюсь, — мрачно ответила я.

— Правильно, вчера наколдовалась, — кивнул он. — Сейчас снимем твой стресс.

— Хочу коктейль с мартини, не хочу водку, я передумала, — сказала я. — Есть мартини роза, лимон и сок синего винограда?

Конечно, — кивнул он и достал требуемое.

Я махом выпила первый коктейль тут же смешала следующий. Соблазнять парня — на это я в трезвом состоянии была неспособна. А соблазнить требовалось.

Пили мы с ним часа два.

— Маш, а мы ведь с тобой никогда так не сидели раньше, — протянул Ворон.

— А не приглашал потому что, — хихикнула я, споласкивая бокалы и кидая на дно его бокала кусочек виагры. Стоя к нему спиной, я хорошенько растерла ее в порошок и смешала коктейли. Скоро надо будет соблазнять — эта таблетка уже заканчивалась.

— Черт, с тобой так легко, как будто сто лет друг друга знаем! — расчувствовался Ворон.

— Вот и замечательно, — снова хихикнула я. — Тогда на брудершафт.

Ворон, бедный, ничего и не понял, а я уже махом выпила свой коктейль и целовала его. Медленно, томительно. Я была абсолютно трезва. И мне очень хотелось плакать. Оттого что приходится вот так, обманом, срывать его поцелуи. И если он и сейчас меня оттолкнет, я просто не переживу. Он не оттолкнул. Он не отрывая губ от меня мягко пересадил меня к себе на колени и крепко — крепко обнял. Теперь уже не я, он меня целовал, исступленно и жарко.

— Любимая, любимая... — шептал он, с щемящей нежностью целуя мою кожу. — Линочка моя....

Я вздрогнула, как от удара.

Не меня он целует, не меня.

Краем глаза я посмотрела на три здоровых бутылки из — под мартини, которые он в одиночку и выпил, вздохнула и решила — ну и к черту. Даже лучше, что я его упоила до такого состояния, зато он будет со мной нежен. И достала из холодильника водку.

Потом, ночью, лежа в спальне без сна я приподнялась на локте и долго смотрела на него в лунном свете. Он был так красив. Так я смотрела на него всю ночь, любуясь его точеными чертами и иногда нежно его целуя. Слушала его ровное дыхание, прижавшись щекой к груди. Все что было до него хотелось вычеркнуть. Всех парней, что были у меня до него — я так об этом жалела. А еще я страстно хотела, чтобы он был последним. Хотелось быть ему верной, пока смерть не разлучит нас.

Под утро он внезапно открыл глаза от моего поцелуя и непонимающе с минуту смотрел на меня.

— Что бы тут делаешь? — наконец жестко спросил он.

— Догадайся, — хмыкнула я. — Трамвая жду.

И потянулась обнаженным телом.

— Ты меня... соблазнила? — неверяще спросил он.

— Ага, — кивнула я. — я коварная куртизанка, а ты прям теленочек малый, которого обидели, насильно запихав ему в рот свежей травки.

Мне не понравился его взгляд. Значит как секс делать — так с радостью...

Он помолчал с минуту, уставившись потолок, после чего встал, достал из джинс сотку, бросил ее на стол и велел:

— Закажи себе такси.

И пошел из комнаты, так и не взглянув на меня.

— Постойте! — возмутилась я.

Он не обернулся.

Кипя от злости, я оделась, зашла в ванную, умылась, расчесалась и пошла искать его.

Он сидел на кухне, в одних джинсах и меланхолично пил кофе. В левой руке дымилась сигарета.

"Черт возьми! Надо ему сказать чтобы он всегда ходил в одних джинсах!" — подумалось мне. Он был до ужаса сексуален в этом виде. Или у меня все еще гормоны в крови бродят?

Я взяла чашку, налила кофе и села около него.

— Еще тут? — равнодушно посмотрел он на меня.

— Ага, — согласилась я. — Слушай, ну чего ты так остро это воспринимаешь?

Он молча пил кофе и курил сигарету.

— Или после красавицы Насти я вовсе не котируюсь?

Сказала и поморщилась. Хотела произнести это легким, слегка циничным тоном, а получилось — жалко. Как скулеж собачонки, которую пнул любимый хозяин.

— Настя — это так, просто секс, — пожал он плечами.

— Ты все же спал с ней, — вырвалось у меня. Почему — то мне до последнего не хотелось в это верить. То что ей так легко досталось то, что я вырвала обманом. Я не ревновала — я завидовала.