| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
От мыслей оторвал начальственный окрик в спину:
— Това-а-арищ! Ра-а-азрешите-ка ва-а-аши да-а-акументики?
Черная волна паники затопила сознание. Уже все? Конец? Ноги намертво приросли к панели, а рука, наоборот, сама собой полезла в карман, поближе к браунингу.
— У тебя же профсоюзка с собой? — Резко пихнула меня в бок Александра. — Предъяви да пойдем скорее!
Вовремя; парочка в штатском уже начала терять терпение. До боли знакомый типаж: тугая загорелая кожа по скулам, мешковатые безразмерные пиджаки. Острые ножи глаз из-под козырьков кепок фиксируют предательскую дрожь пальцев.
— Да-да, — я наконец-то вывалился из сумрака. — Минуточку! — Нашарил во внутреннем кармане профсоюзную членскую книжку работников электромеханической промышленности, вложил в требовательно протянутую руку: — Вот же, пожалуйста!
Внутренних паспортов в СССР пока нет как класса. Единые удостоверения вроде как введены в двадцать четвертом, но они... не обязательны. Поэтому в наличии хорошо если у одного из десяти жителей Советской республики. Личность устанавливают по царским свидетельствам о рождении, всевозможным расчетным книжкам, экзотическим справкам, или профсоюзным книжкам, примерно таким, как у меня. Фотографий нет нигде, бланки продаются на рынках едва ли не свободно, подделать печать — легче легкого.
И это, увы, не их проблема. Это наша проблема.
Милиционеры и гепушники ориентируются скорее на свое пролетарское чутье, чем бумаги. При малейшем подозрении — граждан без тени сантиментов закрывают в отделение "для выяснения". Смерть, как всегда, подошла незаметно...
Как и спасение. Мерный гомон обтекающей нас толпы разорвал недалекий вопль:
— Ах ты су...а!
— Получи!
Драки не вышло; пешеходы прыснули в стороны от шлепнувшегося в лошадиный навоз худосочного тела.
— Убили!
— Держи вора!
Чекист, а может, опер угрозыска, молча сунул мне в руки несчастный членский билет и сорвался вслед за своим напарником. В погоню, мимо успевшего подняться на четвереньки мужичонки в высоких, блестящих хромом сапогах.
— Пойдем! — потащила меня за рукав Александра. — Давай же!
Легко сказать. Ноги как из свинца, по спине река пота. Пройти дюжину шагов — как передвинуть беккеровский рояль.
И тут опять, из-за плеча:
— Лексей! Коршунов!
Сперва я не обратил внимания, так отвык от своей фамилии за долгие годы. Но потом... рывком развернувшись, я широко распахнул глаза от удивления. Передо мной стоял старик-калека, из тех, про кого не сразу поймешь — торгует чепухой, просит милостыню или подворовывает. От колена правой ноги пиратская деревяшка, пустой правый же рукав заткнут за пояс суконной рубахи. Через плечо — поникшие макаронины шнурков, из нашитого заплатой кармана торчат края плетеных из соломы стелек. А вот лицо... где же я его видел?
Догадка не заставила долго себя ждать:
— Гвидон!
— Гляди-ка, помнишь! — в голосе предводителя шпаны послышалась скрытая гордость.
Жизнь крепко потрепала матерого уркагана. Сейчас, пожалуй, он выглядел еще хуже, чем в тюремном вагоне соловецкого этапа. Смутившись, я не придумал ничего лучше, как представить собеседника спутнице:
— Саша, помнишь я тебе рассказывал, как мои документы украли в Питере? Так вот...
— Залил сламщику галоши, знат-ца? — перебил мой лепет Князь Гвидон. — С три короба прогнал фуфла, эсэсэрер так, да эсэсэрер эдак? Так в каком году главпахан даст дуба? Полсотни третьем? А нонче у нас чо на дворе? Ась? Нехорошо, ай-ай, как нехо...
Ехидная речь оборвалась на полуслове. Приторный оскал сменился изумлением.
— Бл..ть! Да это ты, ты, ты его! Ах-ха-ха! Ну даешь! Высоко сложил!!!**
Чутье как у зверя! Сбежать или убить? Опережая все, мелькнула молния мысли:
— Драка... вовремя! Да!!!
Не мокрые веревочки продает тут предводитель шпаны, но руководит своей бандой. Едва ли такой большой и сильной, как когда-то в Питере, все равно, сложно ли ему при виде попавшего в переплет старого знакомого мигнуть кому-то из шестерок, устроить липовый замес?
— Не скипидарься, — речь старика тем временем обрела твердость. — Гвидон кореша в доску не загонит.
* * *
— Даже не думал...
— Ты мне мурку не води, — возразил Гвидон без всякой злобы. — Отчаянный! И перо не жамкай — без того курносая за моей спиной маячит. Забрали гады лягавые житуху, оставили едва чинарь допыжить.
— Как вышло-то? — в замешательстве поинтересовался я, кивая на пустой рукав.
— Вертухаю из бесов вожжа под хвост влетела, застроил нахрапом командировку. Пока фасон держал, смоленскими налили как богатому.
* * *
Лепила лярва, поднимать не стала, так и откоптел без понту. Все еще ломает, ежели без марафету.
Я понял едва ли половину, но на всякий случай состроил приличествующую моменту сострадательную мину.
— Не всякому фартит! — взгляд Гвидона подозрительно задержался на Саше. — Но погодь ка, ты с кралей чисто сорвался или шпоры на хвосте висят?
— Боюсь, завтра в газетах словесный портрет будет, — не стал запираться я.
Предводитель шпаны отшатнулся:
— Да с тобой рядом потолкаться уже вышак весит!
— Так никому же не скажу, — неудачно пошутил я.
— Рвать те надо. В могиле не отлежишься, за буграми не спрячешься...
* * *
* Куда идешь-то?
— Э-э-э...
— Не закапаю!
— Хотели телегу купить, переодеться в крестьян, — решился я. И добавил, сменив на всякий случай генеральный курс драпа: — Двинем с переселенцами на восток.
— Кха-кха-кха! — закашлял в кулак уцелевшей руки Гвидон. — Хоть христорадником нарядись, любой касьян слету в тебе барина срисует!
— По приметам в Москве каждый пионер искать будет, — пожаловался я в ответ.
— К цапле
* * *
** не суйся. В хате на отлете теряться даже не думай! Там новое мурло без шмона палят.
Не поспоришь. Я вспомнил взгляды пацанов, обсиживающие изгороди в Кузьминках. Для них любой незнакомец — повод для болтовни на полдня. Мамки-бабки посудачить тоже совсем не промах.
— В Москве ныкайтесь. Прикинь свою мамзель шкетом, ни один лягаш не мигнет.
— О! Шикарный вариант! — обрадовался я. Расставаться с Александрой не хотелось, но ходить вместе с девушкой все равно что надсмехаться над фортуной. — А мне что делать?
Гвидон окинул мою тушку скептическим взглядом.
— Яро! Не жукнешь.
* * *
* * *
Хоть крученый, а залепят, тявкнуть не поспеешь.
— Не ноги же себе рубить, — грубо отшутился я перед инвалидом.
Однако смысловые тонкости Гвидона не волновали. Или наоборот, его чувство юмора оказалось на голову повыше моего.
— В лазарете барно филонить. Шмонать не будут.
— Может есть на примете место укромное? Хоть недельку отлежаться? — с надеждой поинтересовался я.
— Не примусь! — резко отрубил Князь. — Топай, нотный. Неровен час, воротятся мои сявки — за них не отвечу. Лады?
Намек ясный, дважды уговаривать не надо.
— Большо вам спасибо за совет, — неимоверно вежливо попрощалась Саша. Мне бы ее самообладание!
— Погодь, Лексей, — внезапно пошел на попятную старый уркаган. — В Питере пошукай на Дровяном переулке церковь Иоанна, что эстонцы строили. Напротив дом будет в три этажа, в хазе нумер тринадцать я нычку замастырил, сам знаешь с чем. В обивке двери парадного, наверху, под войлоком.
Благодарить я не стал.
\*Могила Тутанхамона была вскрыта в 1922, но легенда о "проклятье" получила широкое распространение только в 1929 году.\
\**Высоко складывать — ловко убивать.\
\
* * *
Загнать в доску — предать.\
\
* * *
Смоленские — палки-дубинки надсмотрщиков. Налить как богатому — избить до полусмерти.\
\
* * *
*За буграми спрятаться — в Сибири. В могиле — на квартире.\
\
* * *
**Цапля — железная дорога.\
\
* * *
* * *
Яро! Не жукнешь. — Плохо! Не обхитришь.\
11. Старые скелеты
Москва, июль-август 1930, (первый месяц с р.н.м.)
Белое сорочье перышко, воткнутое в обломок сосновой коры, слегка кивнуло раз, второй, затем и вовсе легло на воду. Я лениво подсек. В темной глубине тускло блеснул широкий бок, конец удочки согнулся; в моей голове мелькнула досада — легкая сученая* леска в три волоска много не вытянет. Но серебристый полуфунтовый чебак уже вылетел в воздух и, описав короткую дугу, плюхнулся в подставленную ладонь.
— Какой красавец! — разглядывая туго выгибающуюся рыбину я не удержался от восклицания. — Жаль отпускать!
Тяжело в деревне без холодильника. Безвестная речушка,** петляющая через нехоженый лес к северу от Пушкино, оказалась на удивление богатой. Вроде ширина — при старании перепрыгнуть можно, и омут глубже метра не сразу найдешь, а уже скоро месяц нашей робинзонады — рыба не переводится... глаза бы мои ее не видели! Ни в ухе, ни в глине, ни в шашлыке, ни в углях. На всю жизнь наелся, хуже чем в Карелии. Хорошо хоть Ярославское шоссе всего километрах в пяти, только через железку перевалить. Переодетая в мальчишку Александра дорого, но легко покупает у тянущихся к Москве торгашей-нелегалов хлеб, молоко и масло. На всякий случай я всегда рядом, тискаю гравированные узоры браунинга за ближайшей сосной, но процесс подозрений ни у кого не вызывает — в округе хватает дач и дикошарых от жары дачников.
Выпущенный на волю чебак злобно булькнул хвостом на прощание. Надеюсь, мне не придется отпускать жадную скотину во второй раз. Хотя в сущности, какая разница? Червяков и времени у меня сегодня навалом.
В то время как развлечений большого мира недостает катастрофически. Радовался было третьего дня: в дополнение к продуктам удалось перехватить несколько газет. Напрасно — пресса попалась изрядно несвежая и обескураживающе бессмысленная. "Известия" и "Комсомольская правда" от четырнадцатого июля вышли мало того, что в набивших оскомину траурных рамках, так еще от первой до последней строчки посвящены жизни и смерти злодейски убиенных вождей.
* * *
По-прежнему двух — перебинтованный как мумия живчик Ворошилов уже на ногах, мечет громы и молнии в адрес эсэров с трибуны съезда, а вот человек-глыба Молотов получил дырки в груди и ливере, поэтому едва ли оправится раньше зимы. Если оправится вообще.
Насилу выискал на успевших посереть листах каплю сомнительного позитива: из "многих десятков" раненых в больнице умер только один. В тоже время из пяти погибших непосредственно при взрыве прохожих двое оказались чекистами, охранниками членов Политбюро. Итого счет к моей совести не увеличился, а напротив, снизился до четырех жизней. С одной стороны, подобное количество на фоне судеб миллионов ничтожно, можно сказать, экзамен на хронохирурга сдан успешно. С другой — сама идея спасения одних людей ценой гибели других вводит меня в глубокий ступор.
* * *
Хорошо хоть Александра — истинное дитя своего времени — подобными этическими задачами совершенно не терзается. После моих рассказов и тех крох, что она успела выхватить с телефона, в ее глазах смерть десятков, сотен, а то и тысяч случайных прохожих — справедливая плата за изничтожение главного палача эпохи.
Кроме того, сюрпризом — но уже по-настоящему приятным — оказались портреты разыскиваемых всем советским миром "злодеев". Не зря говорят: пуганая ворона куста боится. Чекисты, похоже, вместо профессионального портретиста ангажировали на наше дело шаржиста-халтурщика. Похожим на оригинал вышел только разрез глаз. Зато приметы, мда-а... при среднем росте и комплекции я бы рискнул объявиться в Москве. Сейчас же интуиция подсказывает — все постовые, караульные и дежурные снабжены складными метрами и инструкцией. Любой сомнительный тип, кто не пролез в габаритный размер, без разговоров и сантиментов запирается в фильтрационный лагерь, до очной ставки с пострадавшими погорельцами или явки надежных поручителей.
Моей спутнице куда легче, под ее кондиции подходит треть советских гражданок. Обработать такое количество подозреваемых советская милиция очевидно не способна. Хотя передвигаться пацаном все равно спокойнее, спасибо Гвидону, вовремя вставил в мою картину мира недостающий кусочек мозаики. Если и вскроют где-нибудь гендерную подмену — невелик криминал, тут каждый десятый щеголяющий в штанах и кепке подросток на поверку девчонка.
В результате наше любопытство наконец-то перекрыло страх разоблачения — сегодня с утра пораньше Саша укатила на электричке в Москву. Не ради гастрономического разнообразия, но за газетами и новостями. Мне же остается следить за ползущим к западу солнцем, нервничать, да время от времени дергать из воды жадную до червей плотву.
А еще вспоминать...
При бегстве из Москвы я первым делом выкинул из головы большую часть советов старого уркагана. Раз он не может себя представить иначе как в вонючей конуре малины, то это его личные проблемы. Для меня, после побега из Кемперпункта, июльский лес как дом родной. Шалаш, костер, рыбалка — так бы и жил до белых мух. А то и до следующей весны, покуда денег на еду хватит, — выкопать землянку не сложно.
Куда сильнее морозов я боялся патрулей, но обошлось. Извозчик, подогретый целым червонцем, не только подождал нас с новыми покупками возле очередного рыночного пятачка, но и довез по шоссе почти до самой Яузы. Дальше я планировал уходить пешком вдоль реки, в обход кордона. Но по дороге в недалекий лесок
* * *
* мы буквально уперлись в небольшую станцию, или, как среди местных принято говорить, платформу — имени "Шестой версты". Желающих покинуть на ночь глядя столицу собралась целая толпа, куда там чекистам. Спешащие домой дачники и спекулянты затопчут любого! В таких обстоятельствах сторониться трудового народа для нас было бы форменной глупостью.
Ждали мы, само собой, запряженный в паровоз пригородный поезд. Появилась же тупоносая, угловато-неуклюжая, но совершенно новенькая электричка. Эдакий клепанный их жести трехсекционный, раскрашенный под шапито эрзац-сарай с парусиновой крышей. Нижняя часть до окон — ярко-вишневая, разделительные полосы коричневые, верх — светло-серый, дуги токосъемников и все надписи — красные. Рамы окон — желтеют свежим неокрашенным деревом. Для втискивания внутрь пришлось славно поработать локтями, плотность размещения пассажиров это средство передвижения явно унаследовало от классово близких московских трамваев. Мало что на подножках никто не висел. Хотя как бы то ни было, давку стоило потерпеть — плохо ехать куда приятнее, чем хорошо идти.
Часа через полтора — колеса состава стучали по рельсам удивительно неторопливо — мы вывалились на специально отстроенном под электротягу тупичке рядом с полустанком Братовщина.
* * *
** Тут, можно сказать, и живем. Два километра по грунтовке на запад, еще примерно столько же на север, по едва заметной тропке, через лес. За невысокий, поросший молодыми соснами холмом вырыта аккуратная полуземлянка с шикарным видом на речку. Хорошо замаскированное, но при этом комфортное хозяйство. Можно сказать, рай в отдельно взятом шалаше. Не хватает сущей малости — типичных для полноценной ячейки социалистического общества отношений.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
