Узкие врата

— Что Антихрист про него знает?..

— Да. И не просто знает. Он понимает, что Король опасен для него, что именно этот человек наиболее всего неугоден ему среди живущих. И Зверь ищет его, чтобы убить, а искать он умеет хорошо.

Почему-то было холодно. Алан тянул горяченный мятный чай, сложив губы трубочкой, но сквозняк не переставал гулять через его тело — в открытую дверь за спиной. Вот что такое — тень, подумал он, зажмуриваясь, как от горечи во рту.

И в холоде — что ж вы хотите, еще весна, и день ветреный, по небу несутся облака, порой закрывая солнце — прозвучали слова Стефана, именно такие, каких Алан и ждал.

— Мы должны успеть первыми. Юноши, мы должны опередить Зверя в его поисках. Вы двое пришли сюда, чтобы я отправил вас на поиски Короля.

Алана на свете не интересовали никакие короли. Его интересовало, пожалуй, только одно. И хотя это был холодный интерес, недобрый и неправильный, но его нельзя было больше выносить внутри себя.

— Получается... Это получается, мы сюда шли, чтобы спасти моего брата — а пришли совсем для другого? И вы со своим... Граалевским знанием и святым отцом — все про это знали?

Стефан не ответил, но его честные, грустные глаза отвечали за него. "Да", прочитал в них Алан, и кружка так запрыгала в его руках, что сколько-то горячего чая пролилось на колени. Ал этого даже не почувствовал.

— А Рик — это что, была наживка на крючке, чтобы нас сюда заманить? Он... Мой брат... Умер ни за что, только для того, чтобы мы к вам явились?

— А то как же, — ответ пришел с совсем неожиданной стороны. Фил сидел, широко расставив ноги в здоровенных ботинках и криво улыбаясь. — А ты как думал, цыпленочек? Все святые мира придумали отличный способ нас с тобою, великих и замечательных, использовать. Заманить в эту дыру Риком, показать тебе пару страшных снов, подсунуть старую газету... А потом удивить вестью про Короля и ожидать, что мы пинком под зад отправимся, распевая благодарственные гимны, выполнять спецзадание. Что-то у мировых сил, дорогой отец Стефан, методы слишком... подловатые.

— Не говорите так, — неожиданно тихо попросил Стефан, на щеках которого проступили красные пятна. — Не нам... осуждать промысел Божий. Известно, что нас приводят всюду самыми легкими для нас путями.

— Легкими? — взорвался Алан, вцепляясь в кружку, как солдат — в последнюю ручную гранату. Слезы начинали закипать у него в уголках глаз. — Ничего себе, лихорадка! У меня, между прочим, умер брат, единственный, который... С которым мы... А, плевать! Разве это важно для ваших поганых святых? У них свои делишки, одним Риком больше, одним — меньше, для великого дела и десятью такими, как он, пожертвовать не жалко!

— Если он умер, конечно, — жутковато-спокойным голосом выговорил Фил, вставая. Против солнца он казался совсем черным... И очень большим. — В конце концов, кому какое дело? Его участие в истории закончилось.

В голове у Алана заскрипели какие-то тугие колесики, когда до него дошел смысл Филовых слов. Он тоже вскочил, весь оставшийся чай выплеснулся на ступеньки, брызнул кипятком на обнаженную руку Стефана, сидевшего посредине.

Стефан не двинулся с места, не встал, чтобы сравняться с ними ростом. Вода стекала по его запястью — на дерево крыльца, оставляя на ошпаренной коже красноватые следы. Он смотрел снизу вверх в глаза Алану, словно забыв про Фила, и Ал внезапно понял, на что же похожи цветом глаза бывшего кардинала. На Риковы глаза... А значит, и на мамины. И на его собственные, Алановы — тоже.

— Юноша, — проговорил Стефан медленно, будто подбирая слова. — Не оскорбляй в порыве горя вещей, за которые умирали люди и лучше нас с тобою. За которые, в частности, умер твой брат. Откуда нам знать, не ему ли из вас троих достался самый светлый и легкий путь? У каждого человека своя дорога, и никто другой не в силах ее изменить. Твой брат погиб не затем, чтобы привести вас сюда, но лишь ради спасения собственной души, потому что Господь ведет каждого к Себе ради него самого. А если эта смерть послужила чему-то еще — мы должны только радоваться... Хотя не мне говорить, насколько это трудно.

С Ричардом все хорошо, — добавил он совсем тихо и поднял все еще мокрую от чая ладонь, чтобы погладить Алана по мертво свисающей руке.

Тот безвольно сел обратно на скамейку, очень желая заплакать, но почему-то разучившись это делать.

— И ты сядь, — бросил Стефан неожиданно требовательным голосом, и самое странное, что Фил подчинился. Какое-то время они сидели молча — все трое, Стефан — посредине, и призрак близкой драки, только что застилавший Филу глаза, медленно распадался на пряди тумана.

Я ведь его чуть не ударил, отца Стефана, с изумлением подумал Алан, будто приходя в себя от сонной одури. Я не знаю, что это было. Хорошо, что оно ушло. Но как пусто, Боже мой, как жутко. Может, было бы менее страшно, если бы не светило солнышко и не орали бы птицы.

И голос Фила он услышал как бы издалека — усталый голос, спрашивающий так обыденно и спокойно, как о предстоящей долгой, нелюбимой, но важной работе.

— Ну, и где же, по-вашему, надо его искать?..

— ...Я знаю немного. Все, что я знаю наверняка, скажу вам. Король сейчас находится в нашей стране. Я не знаю, сколько ему сейчас лет и как он выглядит. И где именно он живет — тоже не могу сказать.

— Что же, святой Иосиф из Аримафеи ничего не знает? — усмехнулся Фил одной стороной рта. — Или просто не все рассказывает, чтоб искать было интересней, а то не спортивно?..

— Юноша, не упоминай всуе имена святых, — спокойно отозвался Стефан, но Алан чуть вздрогнул от его интонации. — Я не знаю, сколько ведомо святым. Но дело в том, что все, что ведомо мне, ведомо и Зверю. Мы связаны с ним теснее, чем любому из нас того хотелось бы... И порой по ночам я чувствую, как он смотрит в мои сны, хотя и не знает, где и на какой постели отдыхает мое смертное тело. Порою же я проникаю в его мысли, сам не желая того. Но чего бы я ни хотел, сейчас мы со Зверем — как радиоприемники, настроенные на одну и ту же волну.

Фил смигнул, глядя в сторону. Ему стало очень... Не то что бы страшно, нет. Просто очень неприятно... И как-то так знакомо неприятно, что лучше об этом и совсем не думать.

— Теперь ты понимаешь, почему я знаю столько, сколько знаю. Сам я не могу искать Короля. Когда идет охота, лучше быть зверьком поменьше. А я сейчас для охотника — крупная дичь, и могу все испортить, просто покинув свое убежище. Но у меня есть весть для тех, кто пойдет в этот поход. Мне были открыты три приметы, по которым вы узнаете Короля среди других людей.

Алан почему-то воровато огляделся — не подслушает ли кто. Но из-за дома только важно вышел Филимон, уселся у крыльца и принялся церемонно чесать задней лапой седое стоячее ухо.

— Вот эти приметы. Первая: при встрече с вами Король назовет имя Господа. Это будет первое, что он скажет. Вторая примета: вам его назовут. И третья: искать Короля надлежит в Центре Веры.

Алан недоуменно хлопнул глазами и воззрился на товарища. Но на лице Фила тоже не светилось радостного понимания.

— И что это за... галиматья? Что это все значит? С детства ненавижу шарады.

— У вас хоть какие-нибудь предположения есть? — жалобно воззвал Алан, которому казалось, что над ним издеваются.

— Неважно, — Стефан покачал тяжелой головой. — Отвечу честно — да, у меня есть предположения. Мой разум породил их без участия воли. Но вам я их не скажу, потому что боюсь сбить вас с правильного пути. Если мое понимание окажется ложным, и это задержит вас в поиске хотя бы на день — этот единственный день может все погубить. Вы должны стараться понять все сами. С Божьей помощью. Ведь это ваш поход, не мой... — Он помолчал и добавил нехотя: — Кроме того, я запрещаю себе об этом думать. Для меня это слишком опасно. Вы знаете, почему.

Ох, они знали. Ох, знали, и хотя Филу никогда не снилась залитая светом электричка и оборачивающийся из кабины машиниста, улыбающийся... Но у него были свои сны. Давно еще, в детстве.

— Понятно, — быстро сказал он, чтобы не думать об этом. — Значит, в центре веры. Я понял. И что же... Считается, что Короля должен найти один из нас?

— Нет. Вы вдвоем, — поправил Стефан, забирая из Филовых рук кружку с остывшим уже чаем, чтобы дать Алану отпить. Он двинул бровями, заметив, как недовольно дернулось лицо Фила при слове "вдвоем". И Ал тоже, кажется, был не в силах радоваться перспективе что-то делать в такой компании. Ему показалось, что щека все еще саднит от той Сент-Винсентской оплеухи... Первой за всю его восемнадцатилетнюю жизнь. Но Стефан продолжал говорить, и в крайнем унынии Алан покорно понимал, что это, кажется, правда.

— Что же поделаешь, юноши, если вы сейчас — отряд. Отряды составляются не людьми, и не нам решать, кого выбрать себе в спутники. Важно только одно — насколько хорошо вы можете сделать то, что нужно. Кроме того, — он слегка улыбнулся, — вы... идеально подходите друг к другу. Если вам сейчас так не кажется, значит, покажется позже.

Да уж, не казалось так Алану, совершенно не казалось. Но его-то никто почему-то и не спрашивал, и самое странное, что он был этим доволен. Потому что все происходящее покоилось в надежных руках, и в этом была Аловская смелость. Только в этом. Немного ж было той смелости, но — уж сколько есть.

А может, эта штука называлась и не смелость, а еще как-нибудь. Например, вера. Как бы то ни было, в лесном домике возле деревушки Преображенское, наслушавшись речей о страшных чудесах, получив смертельные вести, Алан Эрих должен был что-то решить. Навеки принять, что мир совершенно безумен, ввязаться в нечто, готовое забрать его целиком... Отдать себя тому, чего он даже толком не понимал, только надеялся, что оно — правильное... Или не сделать этого.

Он смотрел на зеленую-зеленую траву, пробивавшуюся сквозь ковер прошлогодних буковых листьев. Цветущие буки пахнут одним из запахов рая, а в раю, может быть, живет Рик. И если хочется умереть, то это никак не может быть правдой, потому что смерть ужасна, если хоть слегка представить ее себе.

— Еще вы не должны проводить в одном месте трех ночей, — говорил неотвязный голос Стефана, голос, похожий на смерть. — Бойтесь опоздать и помните — если два дня не принесли вам успеха, на третий вы должны уходить.

Я не хочу, мама, я не хочу. Я хочу вернуться назад, хочу, чтобы этого всего никогда не было. Куда угодно, в какие-то минуты, которые казались мне ужасными, из которых я рад был убежать... К голодным дням в крохотной квартире, когда ушел отец. К скарлатине в девять лет, когда я лежал в больнице и чуть не помер от болезни и от тоски. К школьной драке в одиночку — против троих, да что там "драке", меня просто побили тогда, вот и все. К черному унижению, когда я лежал лицом вниз на кровати и жевал подушку, чтобы не орать под ударами отчимского ремня... К любому дню, к любой минуте, когда все было еще очень прекрасно и правильно, потому что был жив мой брат, был жив Рик.

...И именно Рик спас его своим самым незаметным деянием, тем, которому основатель ордена сверденкрейцеров не мог придать никакого значения... Но откуда нам знать, что и было нашим предназначением? Вполне вероятно, что Ричард Эрих прошел свой двадцатидвухлетний земной путь именно ради того, чтобы нацарапать несколько слов шариковой ручкой на оборотной стороне листочка, выдранного из блокнота... Листочка, где рисунок шлема и недоигранный морской бой. Записка брату, последние слова. "Купи хлеба и картош". "Не поминай лихом." "Не волнуйся. Будь молодцом". Нет, не молодцом — "настоящим рыц."...

И вспомнив — "Настоящим рыц.", и зная, что не ослушается брата, его просьбы с той стороны, не порвет последнюю ниточку, соединяющую их с Риком, оставляющую Рика на земле — Алан встал. Посмотрел, щурясь, в буковую золото-зеленую даль. Листва у них по весне такая, будто деревья пьют свет и зеленое молоко...

— Хорошо, Стефан. Я согласен. Я пойду искать Короля... Когда вы скажете. Только... я ничего не понял из этих примет.

Стефан посмотрел на Фила. Он сидел, привалясь затылком к деревянным перильцам, и на лице его лежала колеблющаяся тень листвы. Глаза его были закрыты.

Почувствовав взгляд, он чуть дернул губами, сжатыми в прямую линию.

— Я должен что-то сказать?

— Нет, Годефрей, — неожиданно мягко ответил Стефан. — Как хочешь. Это только твое дело.

— Да ладно уж — только мое... Все, кажется, давно за меня решили. Ладно. Я согласен в это впутаться. Не цыпленочку же одному свершать подвиги, если он не соображает, где север, где юг. Лето длинное, нашего ордена все равно больше нет, а вам я почти что верю. То есть... Не так, Стефан. Я верю только в то, что ты... Что вы хотите, как лучше.

— Спасибо.

— Что нам, кстати, делать с этим королем Кьюр-Харди, когда мы его наконец обретем? — спросил Фил, открывая глаза, и интонации его чего-то не хватало. Например, веры в то, что это в самом деле случится. — Присягнуть ему на месте, рассказать, как и что — или представить его Президенту?

— Для первого — еще рано, без второго вряд ли получится обойтись, а третьего нельзя делать ни в коем случае, — отвечал Стефан, похоже, совершенно серьезно. — Найдя Короля, вы должны привести его сюда, ко мне. Как можно скорее. А для этого вам придется все ему расказать.

— Так он и поверил, — фыркнул мерзкий Фил. — Представляешь, Эрих? Живет себе дядька, горя не ведает — и вдруг к нему заявляются двое таких вот орлов и начинают заливать про Круглый Стол и про Антихриста! Вот ты бы как отреагровал на сообщение "Здрасьте, вы наш король былого и грядущего"?

— Если меня не обманывает интуиция, с этим проблем не будет, — Стефан продолжал говорить на полном серьезе. — Трудность в другом. В том, чтобы не опоздать.

Погода, кажется, портилась. С юго-востока наползало что-то темное, меж деревьев похожее на чернильную заливку. Алан зябко пожал плечами, глядя на грозовеющее небо.

— Пойдемте в дом, — Стефан, тоже следивший за тучей, поднялся на ноги. — Хотя нет: ты, Алан, ступай в дом, а ты, Годефрей, если тебе не трудно — пойдем со мной, уберем дрова в сарай. Я сегодня сколько-то наколол, но они прямо за домом лежат...

Алан, опустив голову, как от тяжкой вины, шагнул через порог — и на миг показалось, что он пытается войти в очень узкие ворота, протиснуться в тесный дверной проем, и рвется одежда, и трещат кости... Но оказаться по ту сторону ворот очень надо. Даже если придется бросить по эту сторону все, что несешь с собой... Потому что, как ни плачь, туда, куда так сильно нужно попасть, ведет только один-единственный вход.

Глава 3. Фил.

"Только один-единственный вход ведет в Царство Божие, и это узкие врата. Чтобы пройти в них, нужно многое оставить по эту сторону. Почти все. Так было, так будет всегда. Все благое, что оставите, вы обретете снова, когда войдете."

Ага, многое нужно оставить. Учебу, работу. И драгоценное свое здоровье.