Мыколка

Эта картина еще несколько мгновений стояла перед внутренним взором и затем исчезла.

Если бы сейчас кто-нибудь внимательно разглядывал князя, то внешне ничего не заметил. Он невозмутимо продолжать двигаться на своем скакуне, но в его душе бушевала буря. Мощный ум почти сразу понял реальность, показанной ему картины, и соотнес ее с уже имеющимися знаниями. Но все равно осознание того, что человечество не одиноко в мире, и что есть другие разумные существа, свободно передвигающиеся за пределами Земли, его потрясло. Было совершенно ясно, что ему повезло найти иноземный артефакт, благодаря которому он стал нормальным разумным человеком.

-Вот только нормальным ли?— усмехнулся он про себя, вспомнив свои возможности,— мои способности весьма далеки от нормальных. Интересно, а могу ли я, как-то общаться с этим артефактом?

Эта мысль его настолько увлекла, что он до очередного привала все пытался что-либо спросить у черного камушка, в свое время так неосмотрительно взятого с собой дурачком Мыколкой. Но, увы, ответа не было. На все его мысленные мольбы и приказы, никто не отвечал. Но вот, когда на привале он спешился и прилег передохнуть, его опять закрутил в себе водоворот странных непонятных знаний. И он летел, вбирая его в себя между холодно сверкающими, равнодушными звездами.

Обоз двигался медленно, из-за большого количества раненых и больных. Почти после каждого ночлега приходилось копать могилы для умерших. Их складывали туда без гробов, пожилой изможденный поп быстро читал заупокойную молитву, после чего в степи оставался еще один холмик, в котором лежали неизвестные воины Русской Империи.

Офицеров в обозе было немного, и опять, почти, как в эскадроне, князь никак не мог вписаться в общество. На привалах большинство из них играли в карты, если удавалось разжиться спиртным, пили. На странные упражнения князя, которые не удавалось скрыть, смотрели с усмешкой, но ничего не говорили.

Генерал-майор Езерский, откровенно тяготившийся своим болезным воинством, переложил все тяготы командования на своих подчиненных. Но, видимо, и ему доложили о странностях Шеховского и он, как-то вечером вызвал его к себе в палатку.

Когда корнет, войдя туда, доложил о прибытии, генерал, который сидел за столиком и вкушал кофий, заваренный ординарцем, приветливо сказал:

-Заходите корнет, присаживайтесь, не робейте. Вы знаете, когда-то имел честь знать вашего отца. Очень вы напоминаете батюшку, вылитый Андрей Григорьевич. Вот только, скажем так, ваш батюшка в юности был изрядный шалун, хе-хе. А вы уж очень серьезны. Наслышался в Моздоке о ваших подвигах, надеюсь, что они не останутся незамеченными Его Императорским Величеством. А сейчас все же хочу спросить, чем это вы голубчик занимаетесь на привалах? Признаться, мы все озадачены, уже разговоры всякие пошли. Может, вы развеете мои опасения?

— Ваше Высокопревосходительство,— начал Николка,— ничего особенного в моих экзерсисах нет. Просто я продумываю систему подготовки разведчиков во вражеских тылах.

На лице генерала явно нарисовалось недоумение.

-Но корнет, простите, я не понимаю, зачем вам это надо. У нас есть казаки, они природные пластуны, куда хочешь, проберутся. У вас у гусар совсем другие задачи. А вы так и вообще, насколько я наслышан, в жандармский корпус собираетесь.

И тут он начал соображать.

-Понимаю, понимаю, так вы Николай Андреевич к будущей службе готовитесь. Все больше ни о чем вас не спрашиваю. Вот только объясните старику, что же это за экзерсисы такие странные? Вы уж простите, тоже не утерпел, глянул краем глаза на ваши старания, не видел ничего похожего раньше.

Князь выругался про себя.

-Вот черт в этой степи нигде не спрятаться, кто-нибудь да заметит, — а вслух сказал,— Ваше Высокопревосходительство, я вот уже год сам придумываю эти упражнения для развития силы и ловкости.

-Ну и как у вас успехи,— скептически спросил Езерский,— что-нибудь получается?

-Получается,— сказал Николка, обиженный скепсисом в словах генерала,— могу из вашей охраны любого казака на саблях победить, да и без оружия тоже.

Генерал заметно оживился,

-Прямо таки любого, — спросил он с хитринкой.— Вы уверены молодой человек?

Господин генерал,— оскорбленным тоном произнес корнет,— я никому не давал еще повода сомневаться в моих словах.

-Ну-ну, успокойтесь, корнет, какие вы все молодые горячие,— процедил Езерский.

-Может быть, вы соблаговолите показать нам ваши умения, а мы развлечемся немного,— спросил он мгновение спустя.

-Буду весьма рад Ваше Высокопревосходительство, мне тоже хочется проверить свои силы с достойным противником,— ответил Шеховской

-Ну, и отлично!— воскликнул генерал и кликнул ординарца. Тот, уяснив задачу, мигом исчез в нужном направлении.

-Когда князь вместе с генералом вышли наружу, в стане царило оживление. А среди казаков, которые отдельным кошем располагались рядом, доносился шум, чуть ли не до ссоры.

-Слышите князь,— с усмешкой сказал генерал,— там все считают себя знатными рубаками, не могут выбрать, кто будет с вами биться, так, что смотрите не подведите нас.

-Простите Ваше высокопревосходительство,— сказал Шеховской,— я вас оставлю, надо приготовиться к схватке.

-Идите, идите голубчик,— сказал Езерский, явно довольный намечающимся развлечением.

Между тем у казаков гомон стих, видимо боец у них был выбран.

Когда Шеховской, приготовившийся к бою, появился центре лагеря, ему пришлось пройти уже через плотную толпу зрителей, ожидающих увлекательного зрелища. Увидев его, толпа расступилась, раздались ободряющие возгласы от офицеров, которые хоть и не очень общались с князем, но переживали за корпоративную честь и надеялись, что Шеховской ее не посрамит.

Князь вышел на пустое место, где предполагался бой и поклонился. Его противника еще не было. Но вот зашумели казаки, и тот появился, это был худой жилистый мужчина, одет он был не в мундир, а в свободные шаровары, заправленные в татарские ичиги, и рубаху, перетянутую узорчатым поясом. И в обеих руках он держал по сабле.

Ординарец генерала, взявший на себя обязанности распорядителя боя, громко объявил:

-Господа, сейчас мы будем свидетелями боя между корнетом лейб гвардии Гусарского полка князем Шеховским и хорунжим войска Донского Петро Чирковым. Схватка будет происходить с боевым оружием, поэтому прошу участников помнить об этом и только имитировать смертельные удары.

Шеховской и Чирков встали напротив друг друга. Казак стоял, опустив сабли к земле. На лице была веселая ухмылка, но глаза цепко следили за противником. Лишь, когда он заметил саблю в руке у князя, его лицо на долю секунды приняло удивленное выражение.

Князь в отличие от казака был в мундире и только снял доломан, он был значительно выше ростом и намного массивнее, и поэтому рядом с тем производил впечатление некой неуклюжести.

Раздался сигнал к бою и Чирков почти прыгнул к Шеховскому и обрушил на того град ударов с обеих рук.

Но князь даже не сдвинулся с места. Его отделанная серебром черкесская сабля летала, как молния.

-Дзанг, дзанг, -звенела она, успевая легко отбивать все удары противника. Казак хищно ощерился и еще больше усилил темп. Но Шеховской лишь пренебрежительно улыбнулся, и, казалось без усилий, принял предложенную скорость. Восхищенным зрителям временами казалось, что его сабля как бы размывается в воздухе, Неожиданно князь шагнул вперед и отбив с силой обе сабли, показал, что хочет нанести удар в лицо, но казак с хеканьем, раскинув руки в стороны, легко сделал сальто назад. И снова принял боевую стойку. Со стороны зрителей раздались восхищенные возгласы, которые резко оборвались, потому, что немыслимо быстро князь, сделав шаг вперед, упал на продольный шпагат, а его сабля уперлась прямо в пах противнику. Наступила тишина.

-Ты, эта князь, сабельку то убери,— шепотом сказал хорунжий, по его лбу потекли капельки пота, — оставишь меня ненароком без наследства.

В Петербург, наконец, пришли белые ночи. И сейчас над городом царил белый призрачный свет. На Дворцовой набережной не было ни души, но вот послышался цокот копыт по мостовой, и на набережную с Миллионной улицы вывернула карета, в сопровождении конной охраны.

Запряженная парой гнедых коней, она медленно двинулась в сторону дворцового моста и, переехав через него, остановилась на Стрелке Васильевского острова. Из кареты легко спрыгнула молодая девушка и, смеясь, подошла к балюстраде.

Было тепло, в воздухе стоял аромат сирени, а с реки ветерок приносил свежесть воды.

К дверям кареты подошел, соскочивший с лошади охранник и опустил лесенку, по которой осторожно спустилась богато одетая пожилая женщина. Она слегка поежилась и подошла к своей молодой спутнице.

-Ах, Кати,— с французским прононсом произнесла она,— и что тебе пришла в голову такая легкомысленная идея, кататься по ночам. Уже свежо, а ты так легко одета, смотри, простудишься.

-Ну, что вы Евдокия Ивановна, — улыбаясь, отвечала девица,— вы только посмотрите, какая вокруг благодать, разве днем так может здесь быть? Вы знаете, у меня последние дни такое хорошее настроение, хочется шалить, как в детстве.

-Ну, ты милая недалеко ушла от этого времени,— подумала про себя княгиня Голицына и в который раз укорила себя, что согласилась на такую авантюру, кататься по ночному Петербургу. От свежего ветерка с Невы ее начал пробивать озноб. А вот Катенька веселилась во всю. Она, напевая мелодию вальса, начала кружиться около кареты. Спешившиеся охранники с любопытством смотрели на нее.

-Душа моя,— спросила княгиня, когда девушка остановилась,— я тебя буквально не узнаю, ты последнее время ходишь такая радостная, может, получила хорошие новости?

-Нет, новостей я не получала, — ответила та,— вновь начиная кружиться в вальсе,— но я думаю, что скоро должен приехать Коля.

-Ну, все Катя, перестань, пожалуйста, это неприлично,— рассердилась Голицына,— увидит еще кто-нибудь! А почему ты думаешь, что скоро должен приехать Шеховской?

Когда княгиня услышала слова девушки, то вдруг ощутила укол ревности. За эти месяцы, она, неожиданно для себя привязалась к своей нечаянной ученице, и даже отложила из-за нее поездку в Париж. И вот вдруг та говорит о приезде жениха.

-Евдокия Ивановна, — серьезно ответила Катенька,— я просто это знаю, чувствую, что он уже совсем близко, наверно завтра он уже будет здесь.

Голицына облегченно вздохнула.

-Ну, моя дорогая, это далеко не факт, чувства нас могут обманывать сколько угодно. Скорее всего, ты выдаешь желаемое за действительное,— наставительно сообщила она своей спутнице.

Та в ответ беззаботно рассмеялась.

-А вот и нет, завтра он будет в Петербурге. Поэтому я с утра поеду к Андрею Григорьевичу, надо ему сообщить, чтобы он не волновался.

-Ох, Катенька, ты больше его разволнуешь своими известиями. Кстати, как он себя чувствует? — с интересом спросила княгиня.

-Надо сказать, что Андрею Григорьевичу последнее время гораздо лучше. Приступы подагры его совсем не беспокоят, и он даже выходит на прогулки,— сообщила Катенька.

-Так его кто-нибудь лечил,— тут же спросила Евдокия Ивановна.

Катенька опять засмеялась.

-У него не бывает докторов, разве вы не знаете, что они боятся старого князя. Его старый Энгельбрект лечил всякими натираниями и все.

Ладно,— поморщилась княгиня,— давай оставим болезни, нечего лишний раз про них вспоминать. Кати, пожалуйста, садись в карету, поехали, отвезем тебя домой , что-то я продрогла совсем.

Ранним июньским утром в особняке князя Шеховского было суетно. С тех пор, как от него на какое-то время отступила подагра, он явно воспрял духом, и теперь пользовался каждым днем, чтобы что-нибудь изменить у себя в доме. Он давно навестил всех своих старых знакомых и приятелей, которые у него еще оставались, и теперь все время посвящал переделкам, чтобы привести дом, в котором он не жил почти два десятка лет, к новой жизни.

Когда ему доложили, что его посетила будущая невестка, он бодро сбежал по широкой мраморной лестнице и обнял улыбающуюся девушку.

-Катенька, как хорошо, что ты решила меня сегодня навестить!— возбужденно начал он говорить,— как раз сейчас идет отделка вашей спальни, пойдем, ты посмотришь, какой у вас будет прелестный уголок.

Катенька поцеловала Андрея Григорьевича в небритую колючую щеку и сказала в ответ

-Ах, Андрей Григорьевич, я приехала к вам сказать, что вскоре должен приехать Николенька. Может, даже сегодня.

-Как странно,— удивился князь,— никак ты получила от него известия?

По моим рассуждениям он не может, прибыть в Петербург ранее глубокой осени, ежели не в следующем году.

-Нет, — весело отвечала Катя,— никаких известий я не получала. Но мое сердце говорит,— тут она прижала руки к груди,— что он уже совсем близко.

Князь, оживление которого куда то испарилось, задумчиво смотрел на нее.

-Не знаю Катюша, может, и так, слышал я когда-то про такие случаи, что мать чувствовала, что с ее сыном или дочерью что-то происходит. Но вот, что невеста приезд жениха предсказывает, не знаю, сомнительно мне как-то,— сказал он.

Катя топнула ножкой.

-И почему мне никто не верит! Ни мадам Боже, ни Евдокия Ивановна, ни вы.

Я же точно знаю, что он почти рядом. Может, уже в городе.

-Да, верю, верю я тебе,— улыбнулся Шеховской,— сейчас распоряжусь, чтобы его комнату в порядок привели. А пока пошли моя милая, посмотришь женским взглядом, как отделка идет, может, что не по нраву тебе придется, сразу и исправим. А потом тебя -лакомку нашу, напою чаем с пирожными. Хорошо?

-Хорошо,— печально вздохнула Катя,— вижу, вы мне все равно не верите. Ну, и ладно, хоть комнату у Коли приберут. Идемте, Андрей Григорьевич, показывайте ваши тяжкие труды.

Шеховской опять с улыбкой сказал.

-А они вовсе меня не тяготят, последние два месяца, я как будто лет десять скинул, как в молодости по лестнице бегаю. Ты знаешь, у меня с марта ни единого приступа подагры не было, ох прости Господь за похвальбу! — постучал он по деревянной панели.

И они вдвоем пошли на второй этаж, откуда доносился стук молотков, скрежет и другие признаки строительных работ.

Через два часа, после осмотра всех новаций, которые устроил разошедшийся князь, они уселись в обеденном зале за стол, и в чинной обстановке приступили к чаепитию, хотя вскоре должен уже был быть обед.

Неожиданно Катенька, которая собралась откусить тортика, вскочила и понеслась вон из комнаты.

Удивленный донельзя Андрей Григорьевич в недоумении смотрел ей вслед, пока не услышал шум с первого этажа. Тут он также бодро вскочил и понесся туда же.

Когда он пустился вниз, то в вестибюле увидел удивительную картину. В дверях стоял его сын, возмужавший, загорелый, с растерянной улыбкой на лице. А Катенька, обняв его за шею, висела на нем, болтала ножками, и радостно смеялась.

-Сынок,— негромко сказал старший Шеховской и присел на софу,— какими судьбами, мы тебя не ждали так скоро. Что-то произошло?— спросил он упавшим голосом.