Одно время Тревис даже называл Жоффруа де Ламорака своим приятелем, потом, правда, они взаимно охладели к обществу друг друга. Тревис считал Жоффруа человеком пусть ярким, но в чем-то ограниченным. А его мечты о какой-то странной магической власти вообще казались Тревису сомнительными. Ну а после смерти внезапно обретенной жены Жоффруа вообще перестал общаться со старыми друзьями, погрузившись в только ему понятные интриги и планы. Где закончились эти планы — всем известно. Сначала Тревис испытывал искреннее горе после его казни. Потом, когда несколько месяцев он вздрагивал, видя проезжавший мимо дома отряд гвардейцев, — раздражение и страх. И меньше всего он мог предположить, что через пять лет он будет смотреть в серые глаза его дочери и невольно восхищаться ею.
— И что же ты собираешься делать дальше?
— Не знаю, ваша светлость, — искренне сказала Женевьева. — Может быть, вы мне подскажете.
— Зачем ты вообще вернулась в Круахан?
— Видите ли, — Женевьева задумчиво покрутила бокал в руках, — я довольно неплохо знаю расположение тайников во многих наших замках. Мне показалось, что гвардейцы не столь сообразительны, чтобы обнаружить их все. А мне было бы достаточно хотя бы одного, чтобы уехать подальше.
— Куда же ты хотела уехать?
— Не знаю, господин герцог, можно ли найти такое место, где женщине необязательно быть или чьей-то женой, или любовницей. Где она сама может выбрать, кем ей хочется быть.
— Например, наемной убийцей в Эбре, — немного резко сказал Тревис. — Им действительно, совсем не обязательно связывать себя с каким-то мужчиной. Они под личной защитой султаната.
— Я понимаю, что вас немного обижают мои слова, — задумчиво сказала Женевьева. — Обижают как мужчину. Но что же я могу поделать, если два последних года я была телохранителем пяти айньских князей, и каждый раз, когда они делали мне недвусмысленное предложение, мне приходилось все бросать и уносить ноги. Причем все они норовили не заплатить моего жалования. Если бы я действительно была Кэри де Брискан, все было бы гораздо проще, не так ли?
— Почему же ты все-таки убежала в Круахан, а не пошла на службу к шестому князю?
— Пятым был Ваан Эгген. Когда-то я приехала в Айну в его свите. Наверно, он спас меня, потому что мог тогда выдать круаханским гвардейцам, но не стал. Я испытывала к нему благодарность. Потом, я думала, он уже достаточно стар, чтобы обращать внимание на разные глупости. Я вернулась к нему. И, в общем... из благодарности я долго терпела.
— А потом?
— Потом я его стукнула бутылкой по голове, — глухо сказала Женевьева. — И не знаю, что с ним случилось дальше.
"Ваан Эггену же семьдесят пять, — подумал потрясенный Тревис. — Ничего себе".
— Мда, — сказал он вслух, — ну хорошо. Я подумаю, как быть дальше. А что ты делала эти дни в Круахане? После того, как бежала из тюрьмы?
— Ну в общем... — Женевьева слегка нахмурилась. — Ничего особенного.
— В самом деле? — Тревис чуть приподнял брови. — Послушай, я ведь пытаюсь тебе помочь. Мне важно знать, где ты была, кто мог тебя видеть. И кто соответственно может донести Моргану.
Он насторожился, услышав легкий стук в дверь.
— Кого еще несет сюда? — пробормотал он с легким испугом. — Послушай, детка... хм, дитя мое, иди-ка быстренько за ту портьеру. Я тебя позову, когда будет можно. Только не шевелись.
Он торопливо прохромал к дверям, повернул замок и облегченно вздохнул, увидев входящего Ланграля.
Бенджамен был намного бледнее обычного, а если учесть, что его вообще никогда не отличал яркий румянец, то теперь цвет его лица немногим отличался от листа бумаги, а под глазами залегли синие тени. Хотя держался он все также ровно и безмятежно, как всегда — только по слегка скованным движениям с левой стороны можно было догадаться о неладном и заметить тугую повязку под камзолом.
— Друг мой! — обрадованно воскликнул Тревис. Он хотел было радостно хлопнуть его по плечу, но вовремя спохватился. — Как хорошо... Но зачем вы пришли? Вам еще две недели нужно лежать в постели.
— Я достаточно неплохо себя чувствую, — сказал Ланграль, слегка улыбаясь, — чтобы пропустить такое знаменательное событие, как ваш праздник. Не могу же я дать господам гвардейцам повод для радости, что они надолго вывели меня из строя?
Тревис нахмурился и снова в своей излюбленной манере прошелся по кабинету, как всегда, когда был захвачен какой-то новой мыслью. Про Женевьеву, скрытую портьерой, он уже почти забыл.
— Да, — воскликнул он, взмахнув рукой, — я говорил об этом королеве. Я этого просто так не оставлю. Наемное убийство одного из лучших дворян в Круахане, без какой-либо причины...
— Ну мы же с вами прекрасно знаем, что причина есть, — спокойно пожал плечами Ланграль. Он подошел к столу и слегка приподнял правую бровь, увидев два бокала. — Я просто счастливо отделался, ваша светлость, только и всего. Но если бы они меня прикончили — весь Круахан на следующий день знал бы, что среди его лучших дворян, как вы изволили выразиться, попадаются подлые изменники, выполняющие поручения валленского герцога.
— Но вы же это делаете на благо всего Круахана! — патетически воскликнул Тревис. Было видно, что он довольно долго думал над этими словами и что они ему явно нравятся. — На благо несчастной страны, стонущей под гнетом ненавистного режима! На благо цвета нашего общества, которое подлый Морган всячески притесняет и лишает насущных прав!
Ланграль хмыкнул, глядя в спину своего старшего друга с некоторой снисходительной нежностью.
— Не совсем уверен в этом, дорогой герцог, — проговорил он тихо. — Скорее я делаю это из интереса и чтобы хоть чем-то занять свою жизнь. Иначе она будет казаться мне совсем бессмысленной. К тому же вряд ли нынешнему Круахану я смогу принести какую-то пользу. Приходится приносить ее другой стране.
— Ладно, — укоризненно покачал головой Тревис, — вы всегда слишком ироничны, Ланграль. Вы ни во что не верите, хотя кому бы, как не вам, благодарить небеса, судьбу, счастливый случай, не знаю, что еще, за свое спасение. Как вам удалось выжить в схватке с двенадцатью?
— Одиннадцатью, — поправил Ланграль. — Шависса там почему-то не было.
— Ну все равно, — Тревис нетерпеливо махнул рукой, — хотя странно. Я был уверен, что при его пылкой привязанности к вам он окажется в первых рядах.
— Не знаю, ваша светлость, — Ланграль оперся рукой о спинку стула. Было видно, что долго держаться на ногах ему все еще нелегко. — Я действительно не знаю, кого благодарить за свое спасение. Но даже если это судьба или промысел свыше — они в любом случае воплотились в конкретного человека.
— И вы даже не знаете, как его зовут?
— Ее, — поправил Ланграль, горько усмехаясь.
— Подождите, — Тревис потер лоб, словно пытаясь собрать воедино разбегающиеся мысли. — Так это правда, что Берси болтал о какой-то рыжей девушке? Я решил, что он напился от горя, что в тот вечер не пошел с вами, и поэтому несет абсолютный бред.
— Это правда, господин герцог, — Ланграль наклонил голову. — Она действительно меня спасла. Она появилась ниоткуда и не назвала своего имени.
— И она была рыжая? — уточнил Тревис.
— Да, у нее были рыжие кудри, довольно, кстати, редкого оттенка. Я таких ни у кого не видел.
Тут Тревис запрокинул голову и громко расхохотался. Впрочем, он вообще все делал громко, но тут он превзошел самого себя, вытирая выступившие слезы.
— Бенджамен, Бенджамен, — воскликнул он, на секунду прерываясь, чтобы вновь разразиться хохотом. — Поделом вам, это судьба вас наказывает. Учитывая вашу большую любовь к женщинам, оказаться обязанным одной из них...
— Подобные обязательства меня не очень смущают, — холодно сказал Ланграль, немного нахмурившись. Было заметно, что слова Тревиса не принесли ему радости. — В любом случае я ей ничего не должен, кроме жизни. Если бы я знал, кто она, я постарался бы побыстрее вернуть долг, только и всего.
— Ну что же, — торжествующе сказал Тревис, — думаю, что мне удастся вас познакомить. Надеюсь, что вы оцените мою услугу, Бенджамен де Ланграль.
— Я и так многим вам обязан, ваша светлость.
— Тогда прошу!
Тревис несколько картинным жестом откинул портьеру, открыв побледневшее лицо Женевьевы. Было видно, что она только что жадно смотрела в щелку, и огонь в ее глазах, ставших вдруг совсем большими, еще не погас.
Ланграль не очень умел удивляться. Его холодное лицо с правильными точеными чертами было просто не приспособлено для удивления. Поэтому внешне создалось впечатление, что он воспринял все происходящее как довольно удачное совпадение.
— Я счастлив познакомиться с вами, сударыня, — сказал он, поклонившись. Правда, в поклоне было довольно много скованности, но кто может упрекнуть раненого человека? — Мне кажется, вы имели честь утверждать, что мы больше никогда не увидимся?
Женевьева подняла на него глаза, полные тоски, а потом метнула яростный взгляд на Тревиса.
— Если бы это зависело только от меня, — сказала она, — то мы бы с вами и не увиделись.
— Вам настолько неприятно меня видеть?
— Нет, — шепотом сказала Женевьева. — Мне казалось, что это вам неприятно было бы увидеть меня.
— Вы ошибаетесь, сударыня, — голос Ланграля был безупречно вежлив. — Я был бы счастлив не только вас увидеть, но и услышать ваше имя, чтобы знать, кого я должен благодарить.
— Вы мне ничего не должны, — резко сказала Женевьева, вскинув голову.
— Кроме жизни, — он слегка улыбнулся, и взгляд его на мгновение потеплел. Где-то далеко, совсем на дне темных глаз появилось что-то похожее на отдаленную нежность.
— Меня зовут Женевьева, — сказала она хрипло.
— Графиня де Ламорак! — значительно добавил Тревис. Он некоторое время с плохо скрываемым изумлением смотрел на этих двоих, стоящих напротив и не сводивших друг с друга глаз. Женевьева была ему понятна — тем более что на Ланграля так реагировали многие девушки, это была обычная история. Но сам Бенджамен его удивлял. Конечно, на его лице ничего нельзя было прочитать, кроме вежливого равнодушия, однако поражал сам факт, что он более минуты смотрел на женщину, не отворачиваясь.
"Вот и твоя судьба решена, Бенджамен де Ланграль, — пробормотал про себя Тревис. — В общем-то, что самый старый из айньских князей, что самый упорный из женоненавистников Круахана — казалось бы, результат одинаково безнадежен, но все вы оказываетесь там же. Только тебе она вряд ли даст по голове бутылкой, это точно".
— Она дочь Жоффруа, — уточнил он еще на всякий случай.
Ланграль опять поднял бровь — высшая степень его удивления.
— Полагаю, вы понимаете, сударыня, чем рискуете, появившись в Круахане?
— У меня не было выбора, — прошептала Женевьева. — Я поэтому и пришла сюда, что... В общем, у меня больше никого...
— Она понимает, — торопливо сказал Тревис. — Дитя мое, посиди пока в моем кабинете, скажи слугам, что я велел никого не пускать. Гости уже собрались?
— Давно, — отозвался Ланграль.
— Ну неважно. А мы пока с тобой, граф, подумаем, что нам делать дальше.
Женевьева как-то растерянно двинулась к дверям. Внезапно из уверенной в себе и насмешливой особы она превратилась в беззащитную девочку с огромными сверкающими глазами.
— Будьте уверены, графиня, — сказал ей вслед Ланграль, когда она обернулась у дверей. — Моя жизнь принадлежит вам, можете располагать ею, как сочтете нужным.
Женевьева еле слышно вздохнула, опуская за собой портьеру. Даже в самом прекрасном сне она не могла мечтать, что он скажет ей такие слова. Но почему же его голос звучал настолько холодно, что ей захотелось застонать от безнадежности?
Двое, оставшиеся в кабинете, некоторое время молчали. По лицу Ланграля было видно, что он скорее борется с лихорадкой, чем размышляет о том, что делать дальше, хотя Тревис и призвал его к этому. А сам герцог медленно бродил от столика с бокалами к камину и обратно, обхватив себя руками за плечи, и лицо его принимало все более мрачное выражение.
— Да... — сказал он наконец. — Представь, Бенджамен, у меня с самого утра было самое мерзкое предчувствие.
Ланграль внимательно посмотрел на него. Постепенно на его лицо тоже легла тень, но это была скорее тень тревоги.
— Если я вас правильно понимаю, господин герцог, вы вовсе не рады видеть свою дальнюю родственницу целой и невредимой? Она вам приходится троюродной племянницей, если не ошибаюсь.
— Да, — все так же мрачно сказал Тревис. — По счастью, только троюродной. Но положения дел это не меняет. Знаешь, Ланграль, я очень не люблю совершать подлые поступки. Они вызывают у меня изжогу.
— А что вы собираетесь делать, ваша светлость?
— Ничего, — медленно произнес Тревис, подойдя к столику и наливая себе полный бокал. — Попросту ни-че-го. Сегодня в моем дворце очень много гвардейцев Моргана. Они все сделают за меня, и я не успею вмешаться.
Ланграль осторожно выпрямился, стараясь не сильно шевелить одним плечом и рукой. Все посторонние выражения исчезли с его лица, сменившись обычной холодной придворной вежливостью. Именно с таким лицом он всегда стоял сзади Тревиса на всех приемах, и его темные глубокие глаза равнодушно скользили поверх толпы.
— И что ты так смотришь? — неожиданно закричал Тревис, взмахнув руками. — Ты что, не понимаешь, на чем держится моя репутация противника режима и защитника истинных ценностей? Да стоит мне хоть на секунду наступить ногой на истинные интересы Моргана, и он меня уничтожит как букашку! Был Тревис — и никто даже не вспомнит на следующий день, где он был! Где сейчас отец этой девочки? И кого это волнует?
Он одним глотком выпил полбокала и радраженно отставил его в сторону.
— Пока я нужен Моргану, чтобы создать видимость какой-то свободы. К тому же на мои речи, как на огонь слетаются все глупые мотыльки, не понимающие, что сейчас лучше спрятать крылышки. Ты сам, Ланграль, такой же. Зачем ты тогда на приеме спросил Моргана про то, что случилось с Тенгри? Ты всерьез считаешь, что это ночное нападение связано с твоими валленскими делами? Да ему плевать на валленцев, пусть делают, что хотят. И на мои крики о свободе и правах дворянства ему в принципе наплевать. Есть одно правило — никогда не трогай личные интересы Моргана, и все в твоей жизни будет относительно хорошо.
— В самом деле?
— Я уже довольно старый человек, Бенджамен. И я неплохо разбираюсь в чувствах и интересах других. Наверно, это и позволило мне выжить. Помяни мое слово, в этой девочке тоже личный интерес Моргана. Так же, как и в виноградниках Тенгри. Хотя она интересует его по другой причине, нежели виноград.
Именно потому, что я старый человек, — продолжал Тревис, устало отворачиваясь и глядя на огонь, — я хочу жить спокойно. Ты осуждаешь меня, Бенджамен?
— Нет, ваша светлость, — спокойно сказал Ланграль. — Это естественно для человеческой природы.
— Но ты призываешь меня следовать не природе, а чести? Я правильно тебя понимаю?
— Нет, ваша светлость, — повторил Бенджамен, качая головой. — Я никогда не стал бы никого призывать к самоубийству.
