Когда кружка опустела, доктор все также молча достал из чемоданчика несколько шприцов и осторожно задрал рукав ее потрепанной серой формы. Иглы вошли в вену одна за другой. Сайлорен даже не вздрогнула. Она насколько могла пристально всматривалась в лицо врача, силясь понять, что происходит под этой маской профессионального равнодушия. Она чувствовала, что он относится к ней иначе — не глумится, не старается причинить боль. Он прикасался к ней очень аккуратно, пытаясь не потревожить поломанные ребра, не задеть ссадины и ушибы... Новый слой бакта-пластыря покрыл бластерные ожоги. От уколов боль слегка притупилась, даже челюсть ныть перестала. И Сайлорен с трудом прошептала:
— Послушайте...
— Не надо, — вполголоса перебил ее врач, убирая лекарства и щелкая замком чемодана. — Я выполняю приказ и вашей благодарности ни в коем случае не заслуживаю, а больше нам разговаривать не о чем.
— Погодите, — девушка даже не пыталась пошевелиться, только не спускала с доктора ставших совсем огромными на измученном лице глаз. — Не уходите, пожалуйста...
— Сеанс лечения на сегодня окончен, — врач опустил голову. — Ничего другого я для вас сделать не могу. Только унять боль. И не просите меня ни о чем. Отдыхайте, пока можете. И спите — во сне травмы заживут быстрее.
Он порывисто встал и быстро пересек камеру. Около двери на мгновение обернулся, и Сайлорен успела заметить, как губы его дрогнули и чуть шевельнулись, словно прошептали 'простите'. Девушка вздохнула, настолько глубоко, насколько позволяла травмированная грудная клетка, и отвернулась к стене. На что она рассчитывала?.. Глупо, в любом случае глупо. И наивно. Веки отяжелели и сами собой сомкнулись. Среди уколов было и снотворное. Сайлорен провалилась в сон без сновидений, и уже одно это было подарком судьбы — ее хотя бы не мучили кошмары.
Разбудил Сайлорен звук открывающейся двери. В камеру вошли молчаливые штурмовики в количестве четырех человек и один офицер в серой форме. Не произнеся ни слова, они дважды выстрелили в девушку парализатором и, бесцеремонно подхватив под руки, выволокли в коридор. Резкая боль в раненом плече и переломанных ребрах туманила сознание, и Сайлорен висела на руках солдат, словно тряпичная кукла, едва ли понимая, куда ее несут.
Спустя некоторое время мысли немного прояснились. Девушка обнаружила, что лежит на полу, а над головой тускло поблескивают вделанные в металлический потолок светодиоды... Комната для допросов... она слишком хорошо ее помнила. Оглядевшись, насколько позволял заплывший от ударов глаз, Сайлорен внезапно остолбенела, чувствуя, как по телу прокатывается дрожь. В красивом резном кресле, совершенно не вязавшемся с суровой жутковатой атмосферой помещения, сидел Император и пристально смотрел на неё. Как раньше, во время допросов... Встретившись с Палпатином взглядом, Сайлорен молча стиснула зубы. Безмолвие становилось все более гнетущим, как и дуэль взглядов. Смотреть в эти желтые неподвижные равнодушные глаза становилось все тяжелее. Сайлорен не выдержала первой. Она опустила голову, чувствуя, как уходят и без того слабые силы, а удары сердца начинают гулко отдаваться в ушах.
А Император все смотрел и смотрел. И наконец негромко произнес:
— Печально, что ты оказалась настолько глупой. Мне искренне жаль время и силы, потраченные на тебя. Это наш последний разговор. Мне надоело твоё узколобое упрямство. Больше ты мне не нужна.
Он встал с кресла, глянул на нее сверху вниз и, внезапно вскинув руки, ударил молниями.
— Познай истинную цену своей глупости, неблагодарная идиотка!
Молнии отшвырнули девушку, словно раскаленными лезвиями впиваясь в тело, выжигая воздух в легких, заставляя задыхаться в крике и корчиться от невыносимой боли. Император опустил руки через несколько минут, показавшихся Сайлорен бесконечностью.
— Теперь ты будешь умирать, долго и мучительно, и у тебя будет достаточно времени вспомнить все те милости, которыми я тебя осыпал когда-то.
Повернувшись к ней спиной, он вышел из допросной, оставив обессилившую от боли девушку кашлять кровью у дальней стены комнаты. А потом дверь вновь скользнула в сторону, впуская Маарека Штеля. И Сайлорен с глухим отчаянным всхлипом прижалась лбом к холодному, забрызганному ее кровью полу...
Штель подошел к ней и присел на одно колено. Резким толчком в плечо перевернул на спину.
— Ну что же, мы снова встретились. Для меня это настоящий подарок, поверь. А вот со штурмовиками драться — довольно глупая затея, учитывая ваши разные весовые категории, — он, усмехнувшись, провел кончиками пальцев вдоль перебитой переносицы.
Сайлорен смотрела на него с нескрываемой ненавистью. Эти глаза, холодные и бесчувственные, эта кривая ухмылка... больше всего на свете сейчас девушка хотела разбить в кровь эти губы, сомкнуть пальцы на горле и сжимать, сжимать, пока взгляд не помутнеет, а сам он не захрипит. Но это было безумной мечтой, Сайлорен прекрасно это понимала. Глядя Маареку в глаза и не шевелясь, девушка чувствовала, как тело медленно приходит в себя после удара молний. Она знала, что впереди есть только боль, и ничего больше — Палпатин дал понять это достаточно ясно. А значит, один удар уже никак не сможет повлиять на ее судьбу... Она ждала, что Штель приблизится, как хищник, пристально разглядывающий свою добычу, которой некуда бежать. Он наклонился, по-прежнему мерзко ухмыляясь. И Сайлорен изо всех сил ударила его по губам. Штель отшатнулся, через мгновение перехватив ее скованные запястья и резко крутанув их в сторону. Сайлорен выдохнула сквозь стиснутые зубы. Больно. И будет ещё больнее, в этом можно не сомневаться. Но на гладко выбритый подбородок медленно сползают одна за другой несколько капель крови. А значит, оно того стоило...
Штель, одной рукой продолжая выворачивать девушке кисти, другой сжал шею.
— Я мог бы задушить тебя, но не стану этого делать. И не потому, что Владыка запретил. А потому, что это слишком легкая смерть. И ты ее не заслужила.
Дни снова отмеривались болью. Ее старательно и неторопливо ломали. Вернее, доламывали. Уничтожали личность. Её били, душили, кололи какие-то препараты, от которых сон превращался в калейдоскоп кошмаров, а головная боль стала постоянной спутницей бодрствования. Временами Сайлорен с трудом могла определить, где реальность, а где бред воспаленного сознания. Палачи говорили, что ее надо перековать, лишить всего, вырвать память и чувства, оставить только пустую оболочку.
Когда за ней в очередной раз пришли штурмовики, Сайлорен лежала, закрыв глаза. Она слышала шаги, но реагировать не собиралась.
— Встать, — прозвучал резкий приказ.
Сайлорен не шевельнулась, даже век не подняла. Только внутренне сжалась, предчувствуя удар. Тяжелый сапог впечатался в бок. Ребра вспыхнули болью, и девушка сквозь зубы выдохнула.
— Встать.
— Зачем? Мне и так хорошо... — Сайлорен открыла глаза и снизу вверх посмотрела на замерших над ней солдат. Если их разозлить... много ли ей нужно, чтобы умереть?
— Тебя ждут, дрянь, — процедил командир конвоя, наводя на нее бластерный пистолет. — И ты пойдешь с нами.
— А если нет? Застрелишь? — улыбаться было невыносимо больно, но Сайлорен все-таки скривила губы в подобие улыбки, стараясь довести офицера до бешенства.
— Молчать! Подъем, — снова удар.
Сайлорен смотрела ему в глаза, не моргая и не двигаясь.
— Стреляй, храбрец. Легко угрожать безоружному пленнику. Легче только бить лежащего. Да только ты все равно не выстрелишь — струсишь.
Глаза офицера сверкнули, он обернулся к конвойным и кивнул на девушку. Двое штурмовиков подняли ее на ноги и прислонили спиной к стене. Она молчала, только губы ее дрожали от боли, пронизывающей избитое тело.
— Никто не смеет обвинять офицера Империи в трусости безнаказанно, сучка, — офицер стиснул ее подбородок — и поврежденная при захвате челюсть заныла.
— С чего ты взял, что можешь мне указывать, трусливый пес?
Пальцы офицера начали сжиматься на ее горле. Его лицо было так близко — искаженное злостью... так близко... Сайлорен закрыла глаза и рванулась вперед, целясь лбом в тонкий нос и бледные губы. Удар, хруст, кровь, заливающая глаза — своя и чужая...
Офицер отпрянул, ругаясь и прижимая ладонь к разбитому лицу. Кулак штурмовика прилетел в горло, заставляя задохнуться от боли. Ну же, ну...
Голову за волосы запрокинули назад, холодное дуло прижалось к шее. Тяжело дыша, Сайлорен ждала выстрела, чувствуя, что рука, сжимающая пистолет, дрожит от еле сдерживаемого бешенства. Но через несколько мгновений офицер совладал с собой, опустил пистолет и отступил на шаг назад.
— В допросную ее. Господин Штель наверняка уже заждался.
Сайлорен пару раз ударили и потащили из камеры. Девушка закрыла глаза. О Сила, когда же закончится этот кошмар...
Но кошмар и не думал заканчиваться — напротив, он все набирал обороты. Она помнила тот день — или ночь — когда подручные Штеля в очередной раз избили ее до полубессознательного состояния и распяли на допросной плите, а сам Штель, как всегда, с хищной ухмылкой, вколол ей в шею очередной стимулятор — 'для полноты ощущений'. Голова ее дернулась от размашистой пощечины, а потом внезапно Маарек начал раздеваться. Сайлорен затряслась от накатывающего черной волной ужаса и отвращения. Она помнила, как он улыбался, лаская её тело — удар и ласка, пара ударов и снова ласка... Как он впился в её грудь, прокусывая кожу, а потом посасывая и слизывая текущую из укусов кровь. Как размазывал эту кровь по ее телу своим ставшим колом членом... Когда его ладонь легла на ее бедро, она напрягла последние силы, сводя колени, но он только засмеялся и, с помощью специальных креплений раздвинув ей ноги, вошел в нее, грубо и жестко.
Сайлорен кричала. Отчаянно выгибаясь в своих оковах от острой боли, судорожно сжимая ладони в кулаки. А он откровенно развлекался, насилуя ее сначала стоя, потом опустив плиту и устроившись сверху. Укусы, удары, грубые прикосновения по всему телу, слюнявый язык, слизывающий кровь с её кожи... Сайлорен хотелось умереть. Здесь, сейчас, как угодно, но только умереть. Чтобы не чувствовать чудовищную боль, душевную и физическую...
Казалось, этот кошмар продолжался целую вечность и останется в её изломанной душе и памяти навсегда. Закончив, наконец, свое грязное дело, и одевшись, Штель приказал помыть и покормить девчонку, на которую у него имелись большие планы. И уже перед уходом из камеры он снова подошел к ней и с размаху ударил в живот, заставляя девушку согнуться, когда травмированные ребра отозвались вспышкой боли.
Через несколько дней эта забава наскучила Штелю, и он взялся за скальпель. Называя Сайлорен своим любимым инструментом, а себя — виртуозным исполнителем, он медленно и аккуратно надрезал кожу, любуясь выступающими алыми каплями. В эти мгновения Сайлорен мутнеющим взглядом замечала, как по его лицу проходит дрожь возбуждения, глаза вспыхивают, а спустя секунду скальпель опять приходит в движение, вырезая одному ему понятные линии. Часто, объясняя их значение балансирующей от боли на грани обморока девушке, Штель называл ее тело полотном, кровь — красками, а скальпель — кистью. И Сайлорен почти беззвучно шептала: 'Больной ублюдок...', а Маарек только кривил губы в усмешке и касался скальпелем ее лба, век, горла, наблюдая, как от инстинктивного страха расширяются ее зрачки, чтобы потом снова провести кровоточащую линию по груди или животу. Собственное тело давно стало её врагом, одной из причин всех этих страданий. Но сил ненавидеть его у девушки уже не осталось. День за днем она захлебывалась криком, когда Штель и его товарищи брались за дело. Но постепенно её крик сменился глухими хрипами.
Всё это время мидихлорианы внутри её организма, движимые инстинктом самосохранения, стремительно размножались, чтобы сохранить жизнь своему реципиенту. Силовой ошейник полностью блокировал возможность обращения к Силе, но не её внутренние проявления. Ведь Сила никогда не оставляет своих носителей. И когда тело девушки раздирали до костей, а потом бросали практически без врачебной помощи, оно начинало восстанавливаться само. Сайлорен по-прежнему была одаренной, и Сила, несмотря ни на что, старалась хранить своего адепта. Самые тяжелые травмы исцелялись значительно скорее, чем стоило ожидать. И доктор, наблюдавший за её состоянием с тех самых пор, как ее схватили при второй попытке бегства, отметил эту особенность в своем докладе.
Мельком проглядев этот доклад, Палпатин внезапно нахмурилась и перечитал его ещё раз, более внимательно. Перечень повреждений впечатлял. Что вполне естественно, учитывая, что сначала девчонку избивало полтора десятка штурмовиков, обозленных гибелью товарищей, а потом, не дождавшись полного выздоровления, за нее взялся Штель и работал, судя по регулярным отчетам, планомерно и упорно. И при этом она ещё жива и даже огрызается... Да, он явно недооценивал ее живучесть и упрямство. Впрочем, самым интересным было не это, а то, что врач вынес в финальный вывод. Сломанные кости срастались быстрее, чем положено, внутренние повреждения заживали также слишком скоро. Высокая скорость регенерации, не свойственная обычным организмам... этот вывод Император перечитывал снова и снова. Не свойственная обычным организмам... что же такого необычного случилось с его ученицей, что она стала так быстро восстанавливаться? Ему в последнее время ничего особенного в глаза не бросилось... И все-таки с этим надлежало разобраться.
Палпатин свернул отчет и вызвал адъютанта, а когда тот с поклоном замер возле стола, негромко приказал:
— Доставьте ко мне девчонку из тюремного блока.
Сайлорен привели примерно через час. Император долго рассматривал ее, отмечая про себя многочисленные синяки, ссадины, глубокие, хотя и начавшие заживать порезы на лице. Роскошные некогда волосы свалялись, перемазанные кровью. Нос сломан. Да, что осталось от той красоты, которая доставляла ему такое эстетическое удовольствие...
Несмотря ни на что, Сайлорен усилием воли попыталась выпрямиться, и ей это даже удалось, хотя и всего на несколько мгновений. А потом слабость победила гордость, и девушка, пошатнувшись, медленно осела на пол.
— Ты плохо выглядишь, — с усмешкой проговорил Палпатин.
Сайлорен молча подняла голову и встретилась с ним взглядом. В ее глазах больше не горел огонь упрямой дерзости. Только бесконечное страдание и смертельная усталость.
— Согласись, нынешняя камера гораздо менее комфортна, чем та, которую я тебе предлагал.
— Что вам нужно? — голос девушки звучал невероятно тихо, губы едва двигались.
— Мне доложили, что ты быстро поправляешься.
— Правда? — Сайлорен чуть склонила голову к плечу. — Не замечала.
— Врачи в недоумении — им не доводилось видеть такой стремительной регенерации. Как это понимать? — Палпатин чуть подался вперед.
— Почему вы решили, что я знаю, в чем дело?
— Это твое тело, твои кости, твоя кожа. Объясни, как ты умудряешься за несколько дней частично сращивать переломы и рубцевать мелкие раны.
