Гекбот безбожно тёк, красноречиво подтверждая, что адмиралтейская казна изъедена казнокрадами, словно корабельные борта — червями. Громадные средства, ассигнованные Петербургом либо вырученные на месте за счет безумных фрахтовых цен, утекли, словно вода сквозь решето. Как ходили по морю на гнилье, так и продолжают. Сложные канцелярские механизмы, вроде бы придуманные для препятствия воровству, успешно препятствуют всякой полезной и разумной деятельности, но не мешают похищению казенных денег. Истинно сказано: не стоит земля без праведника. Есть хоть один честный на десяток ловких — будучи правильно поставлен, он сможет если не вовсе устранить потери, то держать их в скромных пределах (при помощи тех самых канцелярских хитростей). Если же перевес вороватых больше, или высшее начальство не стоит за правду — честного сомнут, затопчут и принудят жить воровским обычаем.
Величайшею катастрофой России был раскол. Люди разделились на сорта по гибкости. Жестоковыйные стали гонимы, змеепролазные приближены. Нужен человек твердой нравственности? Ищи как можно дальше от трона.
Господи, до чего меня утомила вечная борьба с глупостью, ленью и корыстью! Борьба без надежды на победу, с бессмертным врагом, подобным Лернейской гидре. Надоело при каждом шаге оглядываться, словно блудливая девица при строгом батюшке: как на это посмотрят наверху? Доносами на генерала Читтанова в Петербурге пора, наверно, стены оклеивать. Хочу приватную армию. И флот. Как у ост-индских компаний.
ПРОИСКИ И ИЗЫСКАНИЯ
Непостижимым попущением Божьим гекбот дополз до Астрахани, не утонув. Зря опасался за гренадер, что разбалуются в пути от праздности: все руки отмотали на помпах. Новый адмиралтейский начальник, шаутбенахт Иван Акимович Сенявин, и губернатор, генерал-майор Иван фон Менгден, меня не ждали. А я к ним и не пошел! Поднял в ружье батальоны, присланные из России мне на пополнение, и устроил внезапный смотр. Пусть хозяева города спешат на плац и ждут, потея под злым астраханским солнцем, пока нежеланный гость устанет распекать подчиненных. Пусть ощутят, кто здесь главный!
Оборонительная позиция моих оппонентов была хороша. По недолговременности исправления должности, оба Ивана не подлежали законному взысканию за бесчинства предшественников и с удовольствием пользовались плодами сих бесчинств. Пред мои очи, однако, явились. Изображая строгого, но благожелательного начальника, я поздоровался любезно и попросил губернатора гарнизонные полки тоже построить, а также приготовить отчет по беглым, больным и умершим. Хотя гарнизон не считался под моей командой, еще прошлой осенью удалось выхлопотать указ, обративший его в рекрутскую школу Низового корпуса. Вместо неотесанной деревенщины, в Персию должны были отправляться готовые солдаты, прослужившие по меньшей мере год. По букве и духу повеления императрицы, мне предписано было следить за обучением оных, что давало возможность на законных основаниях тиранить фон Менгдена: когда в тыловых полках, да при нежданной проверке, без греха обходилось?!
Сенявин взирал на страдания кукуйского немца отстраненно и, пожалуй, с затаенной усмешкой. Похоже, у них тут были несогласия. Погоди, милый, сейчас и до тебя дойдет!
— Иван Акимович, у меня большие претензии к вашему предшественнику. Войска голодают, поскольку капитан фон Верден перехватил воинский хлебный транспорт, назначенный в Баку и Гилянь. Прошу содействия в разыскании похищенных судов и провианта.
Повинуясь жесту, адъютант протянул бумаги.
— Извольте ознакомиться. Сим контрактом Персидская компания подрядилась доставить в порты назначения КАЗЕННЫЙ хлеб. Вы чрезвычайно меня обяжете, предоставив акты о его изъятии и дальнейшей судьбе.
— Велю поискать в канцелярии; но обещать не могу. Со мною в Астрахань девять офицеров приехали, сейчас какой-никакой порядок в делах стал появляться; а что до меня было...
Шаутбенахт махнул рукой в уничижительном жесте. Понятно: фон Верден ему не брат и не сват, можно валить как на мертвого. Без долгой переписки с Петербургом отдавать ничего не захочет — а такие тяжбы годами длятся.
— Всё же постарайтесь. Мы еще вернемся к этому прискорбному происшествию, сейчас же считаю себя обязанным вас известить о неподобающих и прямо преступных действиях капитан-лейтенанта Соймонова и лейтенанта Лунина в отношении гилянских купцов...
Что делать?! Не было у меня иных способов против Сенявина. Старый хитрый царедворец, из семьи не шибко родовитой, но многочисленной и с большими связями; участник Великого посольства, лазавший по вантам вместе с Петром и с денщиком Алексашкой Меншиковым, — поди-ка, возьми его! Придется подчиненным флотским офицерам послужить аманатами.
Тень заботы омрачила безмятежное доселе чело шаутбенахта. По лицу видно, что проняло. Из штатс-конторы то и дело напоминают о сборе податей с завоеванных провинций и пытаются добиться, чтоб деньги проходили через них, — а тут всплывет целая система узаконенного грабежа мирных торговцев морскими служителями! Еще при фон Вердене захваченных персидских бус в наших портах скопилось изрядно. Соймонова в море посылал новый начальник — ему и отвечать за своих людей. Но хитрец и тут попробовал торговаться:
— Александр Иванович, отовсюду пишут — и армейские офицеры, и флотские — дескать, надо бы судовые пашпорты вернуть, чтоб не попустить злоумышленным лицам пользоваться нашей беспечностью.
— Вздор, Иван Акимович. Какие такие злоумышленные лица?! Сроду их на здешнем море не лавливали. Обида офицерская на меня, что учинил вольное судоходство, совсем не от преданности государственному интересу идет. Всё просто. Пашпорты-то кто выдавал? А персияне к начальнику без подарка не ходят. Неприлично. Приучили их так. Малому начальнику — плоды какие, виноград там, финики, сахарную голову... Большому могут и коня привести, это запросто. Деньги, само собою, носят.
— И Вашему Превосходительству тоже?
— А как же! Причем отказываться нельзя, не так поймут. Подумают: не взял, затем что мало принесли; нехороший человек, жадный! Все подарки секретарь записывает, как доброхотные даяния благодарных туземцев православному воинству. Съестное отдаю на гошпиталь, ненужными всякими вещами отдариваюсь, потом подвожу баланс — и остатки, буде окажутся, в корпусную казну! Только так! Потому что скрипят... Скрипят перышки-то! Случись хоть в малом чем оступиться, найдется уйма желающих уведомить коллегию — а то и саму государыню императрицу! Дескать, нам не позволяет — а сам берёт!
С кислой гримасой на лице, морской командир пригласил сухопутных отобедать. После недолгих разысканий суда мои нашлись — и даже хлеб не весь растащили. За пропавшую часть обещано было возмещение. Сообразно, Соймонов с Луниным по разбору дела оказались невинны, понеже прежний начальник их не уведомил о перемене пашпортного порядка. Иначе могли очень просто в дербентские каменоломни угодить: жаль было бы, ей-Богу!
В блужданиях по задворкам астраханского порта, сопровождавших поиски нагло захваченного имущества, случилось набрести на место, где адмиралтейские плотники пытались вернуть к жизни побитые штормом шнявы и гекботы. Глаз выцепил из толпы знакомую фигуру.
— Ефим! Ты откуда взялся?!
Чумазый от смолы работник вздрогнул, уронил топор и оглянулся с выражением ужаса. Подошел, как преступник к эшафоту:
— Из Санкт-Петербурга, Ваше Превосходительство.
— Да я не о том. Какого хрена ты здесь плотничаешь? Что твое подводное судно? Раз помеха с моей стороны исчезла, давно бы должен построить?!
Мастер бухнулся на колени.
— Прости, батюшка Александр Иваныч, что оболгал тебя. Не своей волей! Приходил от генерал-губернатора офицер; велел писать, чего скажет.
Что ж, это можно было предполагать. А ждать от мужика стойкости в правде, какой и от дворянина не вдруг дождешься, бессмысленно.
— Бог простит. Вставай, не юродствуй. Заберу тебя отсюдова: другая работа найдется.
— Как прикажете, господин генерал.
— Так ты не ответил, с подводным-то судном что вышло?
— Построил, Ваше Превосходительство. Аккурат перед тем, как государю Петру Алексеичу смертная хворь приключилась, при глазах Его Императорского Величества первую пробу делал...
— Ну и?
— Опозорился. Забрались мы вчетвером внутрь, начали под воду спускаться: по-первости тихонько, потом быстрей, да об камни и стукнулись. Дно проломилось, вода хлынула... Господи помилуй! Ладно еще, государь не осерчал. Велел за зиму все исправить, чтоб весною потаенное судно действие оказало. На другой год без него испробовали... Течь открылась. Дали адмиралтейские начальники три месяца на поправку; с великим ругательством и грозою дали. В деньгах по самое некуда урезали. По осени, когда стали испытывать, уж я и Николе Угоднику молился... Да бестолку. Из мастеров разжаловали, имущество за убытки казенные забрали... Следовало мне в каторгу, да Федор Матвеич заступился, спаси его Бог...
— Я ж тебе показывал, что под водой устойчивого равновесия не добьешься! На склянках в бочке: помнишь, аль нет? Еще горловины бычьим пузырем затягивали. Черта ль ты объяснений не слушал?! Небось мечтал, как государь император в адмиралы тебя произведет?
— Не по чину мне даже о таком помыслить...
— Мечтал, сознайся. Как же без этого? Сие не грех, лишь бы от дела не отвлекало. Так вот, прежде чем полноразмерное судно строить, надобно было решить задачу, как его на заданной глубине удерживать. А решение есть: Корнелиус Дреббель как-то же с этим справился?
— Эх, ежели бы Ваше Превосходительство мне тот секрет открыть изволили...
— Так я его сам не знаю. Но приметь: англичане построили действующее подводное судно сто лет назад. Не совсем англичане, а лондонский голландец. Применить же его во множестве воспоследовавших морских войн даже никто и не пытался. Как думаешь: по глупости, или были веские причины?
— Господь ведает; теперь уж я своему разуму не верю.
— Вот это зря. Все сие расчету поддается. Подводное судно вместимостью в кубическую сажень должно весить больше пятисот пудов. Силы в руках не хватит, чтоб такой вес передвигать под водой хотя бы с умеренной скоростью. Кто сумеет придумать подходящий источник движения — пружины там нужных качеств, или что — тот и станет властителем подводного царства. Но покамест ни малейшего приближения к тому не вижу.
Плотники бросили стучать, глазея, как один из ихней артели запросто беседует с генералом; мордатый десятник не осмеливался понуждать к работе. Я хлопнул Ефима Никонова по плечу:
— Ступай пока, Прокопьич.
Сенявин задолжал мне человека. Один из корабельщиков, Ерема Свищев, уперся, когда выгоняли с галиота; матросы ему крепко намяли бока. Через неделю упрямец помер: мои говорили, что от побоев, адмиралтейские служители — что лечился водкой и перебрал. Шаутбенахт, не желая подрывать с трудом установленный мир, уступил просьбе и отдал взамен Никонова. Поставленный главным корабельным мастером Персидской компании, Ефим служил честно, пил в меру, переворотов в искусстве морской войны не замышлял.
В Астрахани я намерен был задержаться: военная мощь державы берет начало в тылу. Срам нестерпимый держать войска впроголодь, имея линией снабжения реку, текущую через самые изобильные местности империи. Дабы не утруждать кригс-комиссариат, мои приказчики еще прошлой зимою одновременно с закупкой наличного зерна раздали тысяч двадцать в кредит под будущий урожай. Моралисты зря вооружаются против ростовщических приемов: при правильном использовании они выгодны обеим сторонам. Зная заблаговременно будущий спрос, земледельцы сильно увеличили яровой клин. В устье Камы почти что даром удалось скупить лишние барки из-под демидовского железа (вверх по Волге грузы идут на других судах, кои меньше и легче). С доставкой хлеб обошелся вдвое дешевле прошлогоднего и с двойным же резервом по количеству: коль не случится неожиданностей, избыток пойдет персиянам в обмен на шелк.
Стратегия сей провиантской кампании заслуживала возведения в образец: завод на Ладоге тоже кормился привозом. Мастеровых и подсобных работников более тысячи; с семьями — умножай на пять. Еще больше людей занято в сопутствующих промыслах: вальщики, пильщики, углежоги, смолокуры, возчики, матросы... В сезон толпы мужиков приходили за сотни верст; народу собиралось немногим меньше, чем в Низовом корпусе. Съестное дорожало год от года, на радость хлеботорговцам-перекупщикам. Пришлось задуматься: не взять ли провиантское обеспечение Приладожья на себя? Дощаники отправились вверх по Волге; каждую ватагу сопровождал грамотный приказчик или отпускной офицер, ведущий счет расходам вплоть до медной полушки. Тем, кто доставит груз с наименьшими издержками, обещана была награда. Сей опыт дал минимальную провозную цену от Казани до Тайболы пять с половиной копеек с пуда, вместо двенадцати у подрядчиков! Правда, сии последние, слыша упрек в потере совести, возражали. Дескать, своими крестьянами суда проводить — не то, что наемными людьми, кои вконец обнаглели и плату ломят втридорога. А еще, мол, Ваше Сиятельство изволили с обозом офицеров отправить: такая команда — не то, что обычная артель. Офицер на всю округу страх нагоняет, иначе бы пришлось то и дело за вольный проход денежки отсчитывать, двенадцать-то копеечек как раз и вышло б... Ну, с воеводскими поборами есть способ справиться. У купчишек нету, а у генерала точно есть. Вот хитроумство собственных приказчиков беспокоило меня больше.
Быстрый рост дела обернулся ростом воровства. Где взять людей, одновременно грамотных и честных? Как заставить служителей преумножать мое богатство, а не свое собственное? Завод и железоторговая компания — другое дело. Там громадное большинство служителей имели дело с железом, и только единицы — с золотом; неторопливый оборот товара позволял без спешки отобрать, выучить и расставить годных. Теперь же турецкая и персидская торговля требовала дополнительно десятков, а в ближайшем будущем — сотен умелых, верных и надежных агентов. Мелкие хитрости, знакомые любому лавочнику: отдаст ли мальчик-слуга хозяину найденную под прилавком копеечку, — разумеется, употреблялись; роль копеечки исполняли тысячные суммы; но зачастую экзамен не выдерживали все проверяемые поголовно.
Скоро я стал замечать, что повышенную стойкость к греховным соблазнам выказывают адепты двоеперстия. Прежде мое мнение о раскольниках было в высшей степени неблагоприятным. Сия секта виделась скопищем злобных изуверов, обманом вовлекающих крестьян в добровольные аутодафе. Соприкосновения с обитателями Выговской пустыни, многочисленными на Олонецких заводах, побудили смягчить оценки — но какая-то опаска все же оставалась. Естественное сочувствие гонимым уравновешивалось простой, очевидной истиной: если вдруг жертв и палачей Господня воля поменяет местами, новые гонители ересей затмят предшественников жестокостью. Отдельные здравомыслящие люди среди староверов, несомненно, имелись: взять хотя бы их вожаков на Выге, братьев Денисовых. Мне крайне любопытно было услышать, что на самом деле сии расколоучители не простолюдины, а природные князья Мышецкие, ведущие род то ли от саксонских рыцарей, то ли от самого Рюрика. Те же, кто не имел чести быть аристократами (хотя бы и омужичившимися), просто не умели шагу ступить, не демонстрируя свою враждебность ко всему остальному миру. Помню, как незадолго до опалы был в Архангельске в гостях у солидного купца и обратил внимание: объедки собаке давали в серебряной миске. Мне только потом объяснили, что дело не в тщеславии или хвастовстве богатством: посуда после иноверного гостя считается у старообрядцев опоганенной и годной лишь псам. Наверно, моя тарелка тоже стала достоянием купеческого кобеля — этак у цепного стража полный сервиз наберется, на целую свору.
