— Что ты, зачем же я буду так тебя утруждать! — едко усмехнулся Кер. — То, что Айсен у наставника — не секрет. Но я уже не уверен, что разговор между вами необходим! Когда сердце сплошная рана, любое небрежное прикосновение причиняет боль, а у Айсена и так было ее достаточно... Оставь его!

— По-твоему, я не способен принести Айсену ничего, кроме боли? — хмуро поинтересовался мужчина.

Филипп окинул его внимательным взглядом.

— Боюсь, что да, — вынес он категоричный вердикт. — Во всяком случае, не пытался до сих пор.

— Никогда не поздно попробовать! — Фейран решительно поднялся.

— Хорошо бы, — тихо согласился Филипп ему вслед, — хорошо бы, в самом деле, не поздно было...

* * *

— Айсен!

Юноша, неторопливо идущий по улице с корзинкой снеди, не обернулся на оклик — мало ли какие шутки способно сыграть с рассудком изъязвленное сердце!

Фейран опустил голову: не услышал или не захотел услышать?

Это сперва хотелось просто помчаться к нему, но мужчина взял себя в руки, заставляя себя в кои-то веки подумать умом, а не не в меру раздутым самолюбием. Он обидел мальчика, жестоко обидел, пусть и невольно на этот раз. И что, явиться теперь с заявлением "до меня наконец-таки дошло, что я тебя люблю, можешь быть счастлив"? Айсен, после всего, что пережил, заслуживает немного большего, чем снисходительное одолжение!

К добру ли, к худу, Фейран тогда никого не застал дома. Когда он с грехом пополам нашел требуемый адрес, бойкая девица, ничтоже сумняшеся, сообщила, что господа изволили отбыть развлекаться. Мужчина прождал до позднего вечера, потихоньку шалея от бешенства, чтобы увидеть, как тот самый пегий субъект с неизменной гитарой практически заносит юношу на себе.

Фейран не знал и не мог знать, что после изнурительной бессонной ночи бесед и увещеваний у Кантора элементарно сдали нервы. Чем смотреть на закаменевшее воплощение вселенской печали, ожидая еще пару лет пока она рассеется, трубадур потащил парня по всему, что способно отвлечь от переживаний и вернуть радость жизни: поздний завтрак в кабачке, череда лавок, балаганчик каких-то его темных бродячих приятелей и жонглирующая Коломбина в одном трико, посылающая воздушные поцелуи всем желающим и озорные подмигивания... Айсена тут же вовлекли в какую-то пьесу, Кантор, прихлебывая из горлышка объемной плетеной бутыли, выдавал комментарии по ходу репетиции. Под конец, на помосте творилось уже форменное безобразие, а наставник предпринял попытку затащить подопечного не куда-нибудь, а в веселый дом: как он может судить о чем-то, если не пробовал ничего другого? Если бы не кристально ясный, абсолютно трезвый и вдумчивый как всегда взгляд, — Айсен бы рассердился и обиделся.

Однако молодой человек все равно сопротивлялся предложению со стойкостью, достойной первохристианского мученика, поэтому чересчур долгий день закончился тем, что Кантор за спонтанным ужином едва ли не насильно напоил юношу вином — высшего сорта, чтобы бедняга хотя бы эту в ночь смог заснуть и не мучить себя.

Как он не возмущался про себя, что никогда не мечтал о роли няньки, сгрузив отключившегося после второго же стакана измученного Айсена на спешно раздобытую для него постель, трубадур присел рядом и в приступе непривычной нежности взъерошил и без того растрепанные пряди спящего ученика:

— Сссука... — в отличие от жеста, в голосе тепла не было ни грана. — Убить эту гниду что ли!

Возможность представилась гораздо быстрее, чем он мог предположить. Не трудно было догадаться, что за мрачный тип остановил его на следующее утро.

— Мон сир Кантор ле Флев? — вежливо осведомился мужчина.

И кажется именно его менестрель приметил предыдущим вечером, подпирающим стены, когда волок Айсена домой... Кантор ухмыльнулся про себя: О! Явление праведника! По всему, парнишка господинчику тоже не безразличен, но это вовсе не означает, что он, Кантор, приветливо распахнет двери и сломя голову бросится соединять руки и сердца. Староват уже для амурчика, да и проучить кое-кого не мешало бы!

— Он самый. Чем обязан? — трубадур изобразил самую обаятельную из своих улыбок.

— Мое имя Тристан ле Кер. Я знаю, что Айсен у вас, — прямо назвал свою цель Фейран. — Мне необходимо встретиться с ним.

— Никак не возможно! Юноша сейчас умирает от разбитого сердца, а сие процесс тонкий, хлопотный... Посторонних не терпит.

— Вы издеваетесь?!

Как он и предполагал, терпением и выдержкой горе-возлюбленный не отличался.

— Что вы! Издеваться это ваша прерогатива, а я всего лишь немного играю на нервах! — Кантор небрежно оперся на стену над плечом "гостя".

— Прекратите паясничать! — Фейран снова отступил, понимая, что его не стесняясь провоцируют на конфликт.

Однако ему и так понадобилось все его самообладание, чтобы придти сюда снова. Ведь не привиделось же, в конце концов! Отчаянная надежда в синих глазах и прерывистый от затаенной боли вздох, умиротворенно опустившаяся на плечо головка... Неужели все это смогла перечеркнуть небрежная оговорка?! Да так, что мальчишка вдруг пустился во все тяжкие...

О да, тебе куда приятнее было бы увидеть, что Айсен за эти сутки выплакал все глаза, сгрыз ногти до локтей и пробил голову о стену!

— Что за насмешки! — процедил Фейран.

— Упаси меня боже! — Кантор сделал круглые глаза, которые вначале наполнились безмерной печалью, чтобы затем полыхнуть злым огнем. — Смеяться? Какой кошмар, какая бестактность!

Он уже практически загнал собеседника в угол своим напором и даже приобнял его за плечи, отчего Фейрана передернуло.

— А хотя вы правы, я смеюсь, — резко сменил тон трубадур и внезапно, не выпуская жертву из цепких объятий, выдал звучным баритоном. — Смейся, паяц! Над разбитой любовью... Гениальная строчка, вы не согласны? Надо подсказать кому-нибудь!

— Прекратите! По какому праву вы смеете обращаться в подобном тоне! — тоже разозленный до предела Фейран буквально стряхнул его с себя. — Я вообще пришел не к вам!

— Ах вы пришли! Простите, что никто не рыдает от счастья! — в голосе Кантора уже не осталось ни следа насмешки. — Чтобы окунуть тебя в канаву за все твои подвиги, мне никаких особых прав не требуется!

Он наклонился вплотную, не давая возможности противнику вставить свое слово.

— Любишь хорошеньких мальчиков? Иди в бордель! Там тебе за отдельную плату на блюдечке подадут хоть девочку, хоть мальчика, хоть жареную рыбу. А к Айсену не смей приближаться ближе, чем на полет стрелы, пока он сам не захочет видеть тебя!

Кантор выпрямился с прежней, полной обаяния улыбкой.

— Простите, "вас", — и аккуратно расправил смятые его рукой складки, прежде чем в удовлетворении удалиться.

Фейран не стал ни догонять, ни возражать, — в противном случае дело точно окончилось бы дракой, а он и без того уже унизил себя дальше некуда.

— Айсен! — чего больше в голосе: раздражения или страха, постепенно перерастающего в нечто, очень напоминающее панику?

Все просто: Айсен не хочет его видеть, как без обиняков сообщил его своеобразный наставник, и трудно упрекать юношу в том, что он не желает знать человека, который последовательно, раз за разом унижает его и приносит одну только боль!

Что он вообще сделал для этого мальчика, чтобы требовать хотя бы элементарной привязанности, не говоря уже о взаимности, верности? Что вылечил — так это его обязанность, долг врачевателя, призвание если уж на то пошло... Что не отправил после этого на рынок, равнодушно вышвырнув обратно в мир, где его подкладывали под каждого встречного с этой... грушей в анальном проходе? О да, безусловно, есть чему гордиться! Да и думал-то, вовсе не о том, чтобы защитить ребенка от посягательств.

Что ласкал его в постели? Положим, не всегда, а долгие ласки превосходно помогали справиться с собственной неловкостью от ситуации. И к тому же, ведь самому нравилось, наслаждался зрелищем, как в его руке твердеет член юноши, как учащаются его вздохи и темнеют глаза, как Айсен прикусывает пухлые, выразительные губки, и все равно не может сдержать стон... Как он отзывается на малейшее прикосновение, выгибается следом за движением ладоней, неторопливо скользящих по его коже, и разморенный, сломленный истомой, мечется на простынях, потерявшись в нахлынувшем возбуждении, чтобы потом свернуться клубочком под боком — теплый, мягкий, сонный, — прижимаясь к мужчине всем телом, переплетая ноги, и доверчиво прильнув щекой к груди или плечу...

От подброшенных памятью картин, Фейран едва подавил рвущийся из горла вой. Идиот! Как он мог отказаться от всего этого! Как смог дожить до сегодняшнего дня и не сойти с ума без него?!

Как мог его отдать хоть кому, даже брату! А ведь Айсен действительно ему верил, даже после всего, что с ним делали в жизни. Для него их близость была близостью на самом деле, знаком безоговорочного доверия, единственным знаком любви, которому его научили...

А других знаков он мальчику и не показывал! С каким-то мерзким холодком, пробравшим сердце, Фейран честно признал, что ни разу доброго слова ему не сказал просто так, лишь какие-то глупости, которые все шепчут в постели...

Но даже преданный столько раз, Айсен все равно ждал, любил, верил. Чтобы в конце концов дождаться...

— Айсен! — юноша не смог бы его не заметить, он шел прямо навстречу.

Удрученным, сломленным или убитым событиями молодой человек не выглядел, скорее сосредоточенно задумчивым

Однако пока Фейран заново перебирал сотню и один передуманные способы начать разговор, юношу остановил какой-то молодой мужчина.

— Луи! — Айсен оживился, с искренней радостью улыбнувшись ему. — Ты задержался, метр Кер ждал тебя еще день тому...

— Дожди какие! Там не дороги, а болота! — до отступившего Фейрана долетали обрывки оживленной беседы между знакомыми, которые дальше шли уже вместе.

Фейран отвернулся, чувствуя себя кем-то, вроде навязчивого воздыхателя. В приступе раздражения он решил не искать больше встречи, подождать, хотя сам не понимал чего он хочет дождаться...

Уязвленное самолюбие заткнулось уже к вечеру, еще один день Фейран продержался на силе воли, развлекая племянников, а когда в тишине ночи больше ничто не могло отвлечь, он понял, что эта вредная пакость, причинившая столько зла, издыхает в последних конвульсиях.

Что ж, мир не вертится вокруг него, и можно только порадоваться, что юноша обрел нормальную полноценную жизнь! Вопрос в том, есть ли еще в этой жизни место ему, или он разрушил все безвозвратно... Наверное, это было бы даже в чем-то справедливо, после того, как он с усилиями, достойными лучшего применения, выпихивал влюбленного в него мальчика из своей!

Самолюбие в последний раз щелкнуло клыками и испустило дух. На утро мужчина снова ждал, когда Айсен выйдет из дома и им представится возможность объясниться, не откладывая это еще на два года.

— Айсен! — голос предательски дрогнул.

Неужели судьба вдруг решила стать благосклонной?

Молодой человек запнулся на ровном месте. И обернулся.

* * *

За два года мальчик вырос, научился не вздрагивать и не опускать глаз, услышав свое имя. И то, что сейчас стояло в их глубине — вышибло воздух из легких, стерло из головы готовые стройные логичные фразы, а мгновение показалось бесконечно долгим от того, что Фейран там увидел...

Исступленная, отчаянная, горячечно-безумная, вынимающая душу смесь обреченности и надежды, от которой становится жутко.

Фейран не заметил как шаг его сам собою замер. Он просто стоял напротив не в силах подобрать ни одного слова, дыхание перехватило...

Айсен заговорил первым.

— Вы что-то хотели? — тихо проговорил юноша.

— Да...

Иногда самый глупый ответ — самый верный, потому что самый честный. Тебя, навсегда — вот что стало бы единственным правильным ответом, однако эти слова так и не прозвучали. Наверное, показались слишком нелепыми и вычурными немного опомнившемуся мужчине.

— Что же? — Айсен как-то неловко перевел дыхание: как человек, который понимает, что уже оступился в пропасть, но удержаться ему все равно не за что, а падение неминуемо.

— Ты не прогуляешься со мной? — неожиданно даже для себя услышал Фейран.

— Что?! — юноша ошеломленно заморгал, ожидая, скорее всего, чего угодно, кроме такого небрежного предложения. — Зачем...

В синих глазах отразились недоумение и растерянность.

— Нам с тобой о многом нужно поговорить, разве нет? — Фейран уже действительно взял себя в руки. — И довольно давно...

Поговорить... Это предложение было не совсем то, чего Айсен мог ожидать, и совсем не то, чего мог бы желать, но тоже имело право на существование. Юноша побледнел слегка, а упрямое сердце снова зашлось в рваном безумном ритме, в голос требуя быть рядом с любимым и не лишиться возможности на объяснение с ним.

— Хорошо... — юноша двинулся вниз по улице к реке.

— Айсен, я должен извиниться! — торопливой скороговоркой заговорил Фейран, спеша выплеснуть наболевшее за дни разлуки. — Я не имел права оскорблять тебя, не зная, как ты жил... И я не имел в виду ничего унизительного, только то, что мы могли бы побеседовать без помех!

— Хотя... — после паузы признался мужчина с принужденным смешком. — Наверное, имел! Если бы ты пришел ночью, сомневаюсь что я смог бы удержаться и ограничиться одними словами... Рядом с тобой я теряю рассудок!!

Айсен изумленно вскинул брови, не зная чувствовать ли себя польщенным или принять как новое обвинение.

— Спасибо! За честность...

Некоторое время они шли в тишине и, не сговариваясь, выбирая пустынные улочки и безлюдные места, пока не остановились в каком-то маленьком запущенном садике со сломанной оградой.

— Твой наставник тебя не хватится? — спросил мужчина, чтобы просто нарушить молчание.

— Кантор мой друг, а не хозяин, — совершенно спокойно пожал плечами Айсен, глядя куда-то в сторону. Прогулка помогла собраться с духом и ему.

— Да, хозяев у тебя теперь нет, — согласился Фейран, ощущая себя крайне неловко и неуютно оттого, что юноша защищается даже на самое невинное его замечание.

— Вам это не нравится? — поинтересовался вдруг Айсен и с интересом взглянул на него, склонив голову к плечу. В отличие от прошлой встречи, истерики не было и в помине.

— Отчего же! — Фейран не нашелся, что можно ответить на подобный вопрос.

— Наверное, нелегко увидеть равного в том, кого привык видеть у своих ног, — мягко заметил Айсен, улыбка горчила на губах. — Не терзайте себя, я понимаю! То, чем я был, любить трудно, а уважать и вовсе не за что. Но что же поделаешь... Жизнь переписать нельзя.

Молодой человек даже несколько виновато развел руками.

— Вы благородный человек, но не вините себя, — продолжил он отворачиваясь. — Вы мне ничем не обязаны. Я ни в чем никого не упрекаю и ни о чем не жалею. Чтобы между нами ни было дальше, вы уже дали мне очень и очень многое!