— А в каком городе вы сейчас живете?
— Сейчас... ни в каком. Раньше жил в Чикаго.
'Угу. Почти не вру. Целых три дня мы там прожили с Терновским. Если считать с Харькова, то этого даже много. Только в Саки я непрерывно пожила почти с неделю, но там была общага-гостиница. Да и не считать же своим домом Житомирский центр и монгольские аэродромы. А больше я нигде в своем неоглядном пути не задерживалась'.
— Если можете, расскажите, пожалуйста, чем вы занимались в Штатах?
— Гм. Работал на разных работах... Последние несколько лет я, так сказать, 'вольный художник'. Участвовал в разных соревнованиях, лазил по горам. Можете считать меня 'прожигателем жизни', но я сам зарабатываю себе на жизнь и на все свои чудачества.
— Тут вам нечему стыдиться. Одному в чужой стране бывает нелегко, и я вас отлично понимаю. А где живут ваши родители?
— Они умерли...
— Простите, я не хотела...
— Ничего.
'И сейчас я ей не вру. Да мама Павла Колуна еще жива. Но к моменту моего перехода в этот мир мои настоящие родители наверняка уже давно умерли. И сейчас, даже если они и живы, то я никогда не встречу и не узнаю их. Не заслужила я себе семьи, не заслужила... Вот поэтому единственными моими родными в этой заново подаренной жизни стали Иваныч и Михалыч. Два человека, без возражений и условий принявшие на себя заботу о моей буйной головушке. И еще тетя Нина. Вот ее я, наверное, смогла бы здесь сыскать...'.
Молчание снова слегка затянулось, каждый из них думал о своем. Вики жалела этого хмурого юношу, оставшегося без родных и домашнего уюта. А Павла, встряхнувшись от самобичеваний, жалела Вики, даже не догадывающуюся о своем трагическом конце, одновременно борясь с сильным желанием все ей рассказать. В тишине задняя дверца машины резко хлопнула, и салон чуть качнулся от добавления вернувшегося пассажира. Вместе с появлением Сони ушла и тишина.
— Фу-ух! Все сделала, можем ехать.
— Покажи, что там у тебя?
— Погоди не смотри, я скоро сама все тебе представлю. А пока...
В зеркале мелькнул хитрый взгляд, и наигранно раскаивающийся голос произнес с примирительными нотками
— Адам.
— Адам... Ну, не будьте вы таким букой. Вы ведь уже простили меня. Правда? Вы можете рассказать нам сейчас что-нибудь о себе?
— Соня, Адам уже рассказал мне, что он спортсмен и скалолаз.
— И это все?!
— Разве вам этого недостаточно? Или вам подать мою биографию в стихах?
— Было бы неплохо! Ну, хотя бы расскажите, какими своими поступками вы гордитесь?
— Вряд ли это можно назвать гордостью, просто я не стыжусь своих достижений.
— Каких именно?!
— Соня! Будь ты, пожалуйста, немного потактичнее с нашим спасителем. Что еще за допрос?!
— Верочка не мешай мне. Я уверена, что мсье Адаму есть чем перед нами похвастаться, просто виной его молчаливости природная скромность и провинциальность. Так все-таки Адам, чего вы добились, выдающегося, а?
'Тоже мне, нашлась, столичная барышня. Звезда подиума, блин. И чего это она ко мне прилипла-то! Не из контрразведки же?! Любопытница, понимаешь, сорокалетняя! А не пошла бы она вообще... Вот как сейчас отбрею эту трещотку! Только бы мне на совсем уж коммунистическую риторику не съехать...'.
— А вы сами, что уже можете похвастаться своими выдающимися достижениями?
— Я нет. Но я женщина! А вот вы, как мне кажется, могли бы в прошлом совершить что-то героическое и потом гордиться этим. Уверена, ваша слава скоро дойдет и до Франции.
— Да какая там слава?! Чего-то по-настоящему выдающегося можно достичь, только ради других людей или страны, никак не для себя. И слава тут не причем. А чей-то, как вы говорите, героизм, это, как правило, последствие чьей-то глупости, подлости или циничного расчета. Дело свое нужно делать, а не за славой бегать!
— А как же тогда вот это?! Взгляни ка сюда Вики! Что вы на это скажете, Адам?!
— Гм. 'Чикаго Дейли Ньюс'. Победитель автогонки свободной формулы Адам Моровски после своей победы в гонке основывает юношескую патриотическую организацию 'Лига Юных Коммандос'. Знакомое лицо...
Красивые глаза Оболенской с укором глядели на сидящего рядом шофера.
— Адам. Почему же вы нам сразу не рассказали об этом? Ведь это восхитительно?!
— О чем тут рассказывать? Да, в Лэнсинге все гонщики передали свои призы в фонд этой юношеской организации, но к Франции эта история не имеет никакого отношения.
— Адам, вы бука! Я за пять минут в редакции узнала про вас больше, чем за полчаса сидения с вами рядом в машине. Вы, оказывается, лейтенант американского Воздушного корпуса. Вы не только скалолаз, но и гонщик, вдобавок еще и летчик, и парашютист. И еще вы спасли человека, падавшего рядом с порванным парашютом.
— Ну и что?
— Как это что?! Это же героический поступок! А вы! Адам... вы словно бирюк сибирский! Вики, вот эта его скромность доходит, до поразительной душевной черствости!
— Соня! Имей же совесть. Человек имеет полное право говорить о себе то, что сам хочет рассказать, и никому не обязан отчитываться. Нас с тобой же не расспрашивают о наших занятиях.
— А зря! Спросите нас Адам. Немедленно спросите! К вашему сведению, Вики уже два года как помощник директора одной компании, а ваша покорная слуга уже несколько лет как лицо модного журнала 'Итеб'.
— Поздравляю.
— Вам не нравятся показы мод?
— Там не чему нравиться. Глупая и бессмысленная потеря времени.
— Я уже пожалела, что мы поехали с вами.
— Еще не поздно сойти на грешную землю. Как говорят на родине моей матери — Jak sobie pościelesz, tak się wyśpisz.
— Фи!
Далеко позади за спиной остались узкие улочки Руана, дорога приближалась к Гавру...
* * *
В гавани стояли у причала несколько архаичных летающих лодок живо напомнившие Павле фотографии шедевров Григоровича. Павла обошла вокруг машины, постучав носком ботинка по покрышкам. День был ясный и почти безветренный. На подернутой мелкой рябью водной глади бухты играли солнечные зайчики. Благодать, да и только. Вскоре Павле надоело глядеть на авиатехников, суетящихся у снятых капотов летающих лодок и поплавковых машин. Она собралась залезть в салон, где вторая попутчица наводила красоту. И судя по недовольному лицу, размеры висящего в салоне зеркала заднего обзора, Соню сильно раздражали. В этот момент странный пульсирующий звук заставил Павлу обернуться. Справа, из-под приложенной ко лбу разведчицы ладони, по небу медленно протарахтело какое-то авиационное недоразумение, и не спеша, скрылось где-то за ангарами. Не особо доверяя глазам, Павла нервно моргнула.
'Ёлки палки! Цеж вертолет был! Хотя, нет померещилось. Автожир это, наверное, какой-то. Вроде были в 30-х уже автожиры, только я фамилии конструкторов забыла. Сикорский в Америке свои геликоптеры лепил, а в Европе, не то Сиерва, не то... Хрен его знает, не помню, как его звали, и все тут. А девчонки-то, видать, неудачно сегодня приехали. Оболенская вон уже за третьим офицером бегает. С вопросами пристает, и все без толку. Даже традиционная местная галантность красавице не помогает. Бегают вон как ошпаренные, от этой княгини, и словно от мухи отмахиваются. Авария у них там что ли? Да нет, это они приездом какого-то начальства 'резьбу нарезают'. Показушники...'.
— Мадам Соня, эта задержка надолго у вас? А-то мне уже пора...
— Милый Адам! Ну, еще десять минуточек! Ради бога не уезжайте, я сейчас быстро спрошу у Вики, что там стряслось, и вернусь к вам. Дождитесь! Вы ведь такой умница...
'Льстивая лисица. Все-таки эти две будущие подпольщицы — редкостные засранки. Ведут себя так, словно весь мир крутится лишь вокруг них одних. Хотя... Если вспомнить, как я там у нас в Крыму Петровского своими заботами нагружала, то... То начинаешь думать, что все это просто подсознательная женская модель поведения, заложенная генетически еще в палеолите. Мдя-я. Терновский мне за эту отлучку весь мозг высверлит. Да и подельники наши могут разбежаться...'.
Через пятнадцать минут, когда Павла уже была почти готова, плюнув на все, завести мотор и втопить посильнее акселератор, к машине подошли обе девушки и какой-то молодой капитан.
'Та-ак. И кто это там с Оболенской под Ручку? Скоро вечер, и пора бы мне уже валить отсюда'.
Но требования о свободе ей высказать не дали. Пошушукавшись с подругой старшая из попутчиц, резво ухватив ошарашенного слушателя за рукав, приступила к уговорам.
— Адам! Тут у нас случилась большая неприятность! Нам снова нужна ваша помощь. Сейчас все от вас зависит...
'Да какого хрена!? Да, закончится эта комедия вообще когда-нибудь?! Шапокляк была права! Кто людям помогает, тот тратит время зря... Все! Хватит! Не хотела я быть грубой, но, видать, пора начинать. А то совсем уже обнаглели эти подружки'.
— А не пора ли нам с вами уже и попрощаться?
— Бога ради Адам! Не спешите отказываться! Мы с нашими друзьями задумали благотворительный бал. Только представьте! Здесь рядом с Гавром мы снимем на вечер небольшой шато. Кроме танцев там же пройдет поэтический вечер и несколько спектаклей. А все деньги от этого пойдут в детские приюты. Вам нравится?!
— Гм. Идея так себе. Ничего нового. Но цель вроде бы уважительная.
— Так присоединяйтесь! И найдите нам еще приглашенных. А пока помогите вот этому капитану, и тогда он найдет для нас публику и договорится с владельцами дворца.
'Паша... Надо честно признаться самой себе, тебе сейчас непринужденно сели на шею, и с довольным видом болтают каблуками. Мдя-я. А с другой стороны... Самостоятельно выйти на контакты с французской армией у меня вряд ли получится. Своей неуклюжестью я бы любую вербовку завалила. А тут, пожалуйте! Живой контакт на блюдечке, а я еще и недовольно носом кручу. Короче, хрен с ними, и с Терновским, надо впрягаться в хомут. Как Михалыч мне тогда в Харькове завещал'.
— Эй, мсье! Я командир резервной эскадрильи капитан Кринье. Вы ведь говорите по-английски?
— Адам Моровски. Да, говорю. По-французски я вас бы точно не понял.
— Это не важно. Мадам Вики сказала, что вы военный пилот?
— Гм. Да, мсье, летать я умею.
— На чем можете летать?
— На всем, что имеет крылья и способно отрывать человека от земли.
— А что там с вашим опытом на американских военных аппаратах.
— В Штатах кроме истребителя Пи-36, попробовал себя вторым пилотом на транспортном Форде Си-4, и еще полетал на всякой разной транспортно-связной мелочи. А к чему собственно эти расспросы?
— Я прошу вас проехать со мной. Есть деловой разговор.
— Надеюсь это недалеко?
— До аэродрома километров шесть.
Пока от огороженных сетчатым забором причалов ехали в сторону корпусов какого-то завода, капитан молчал. Наконец, машина свернула с дороги, и замерла перед очередным забором из стальной сетки. За забором на укатанной грунтовой площадке рядами стояли самолеты. Павла тут же узнала их. На одной из таких же 'птиц', совсем недавно в Баффало сдавали тесты Авиакорпусу два временных вторых лейтенанта.
— Знакомая вам машина? Это 'Н-75', от вашего Р-36 отличий немного. Здесь их собирают из американских комплектов. Сейчас сборочные линии создают уже и на других заводах, а вот эти красавцы из последних прибывших в Гавр.
— На таком у меня три часа налета при шести посадках, и в чем собственно дело?
— Мы готовимся перегонять их в Плесси-Бельвиль. Это под Парижем. Следующую группу перешлют уже в Лион. Затем очередная группа уйдет снова в Париж в Meлун-Вилларош.
— У вас мало пилотов?
— Просто лейтенант Клермон заболел сегодня утром, из-за этого группа улетает неполным составом. Остальные пилоты уже расписаны на другие маршруты перегонки. Ну, так как, поможете нам?
— Я готов, но не забесплатно.
— Вы получите тысячу триста франков. И возвращение обратно в Гавр на пассажирском Латекоэре.
— Это разовое предложение?
— Если успеете, слетать сегодня два рейса, то заплатим три тысячи франков.
Павла ненадолго задумалась, хотя ответ ей был очевиден. Пробный показ пилотирования вполне удовлетворил Кринье, и Павле дали всего час на решение личных вопросов и перекус.
* * *
Кадры фильма отдавали матерой 'жюльвеновщиной'. Взгляду курсантов представали сцены стрельбы всеми видами древних и современных отечественных ракет. Началось все, как водится, с хроники начала века. Неумолимый закадровый голос комментировал видеоряд, а на экране взлетали с нелепых станков оставшиеся лишь в целлулоидных образах и бумажных картинках сигнальные и боевые ракеты.
— Перед вами последние боевые ракеты конструкции Константинова образца 1870-го. Калибр четыре дюйма, дальность стрельбы 5300 метров. Боевая часть ракеты гранатного типа с ударной трубкой. Боевое применение ракет продолжалось эпизодами до конца XIX века, но к 98-му году ракеты были окончательно сняты с вооружения и остались только на гарнизонных складах. Последние случаи их применения относятся ко времени Гражданской войны...
— В 1905 году полковник Данилов предложил ГАУ рассмотреть переделанный им в боевую ракету образец осветительной ракеты Шосткинского завода. Калибр ракеты три дюйма, вес один пуд. Боевая часть шрапнельного типа. Однако проект не встретил поддержки...
Наконец, на экране замелькали кадры двадцатых и тридцатых годов. Вот начались работы с пороховыми ускорителями для взлета самолетов. Диктор рассказывает о работах инженеров Дудакова и Константинова из ГДЛ. Огненные струи срываются с крыльев У-1, И-4 и ТБ-1. Запуск ракеты Тихонравова. Затем наступает очередь ракет ГИРД. И наконец, на экране появляются ракеты и ракетные моторы РНИИ. Диктор поясняет.
— Полученное семейство твердотопливных двигателей конструкции инженеров Клейменова и Лангемака позволило уже в 1932 году создать первые советские боевые ракеты, получившие сейчас индекс РС-82. Вес ракеты 6,5 кг вес боевой осколочной части 2 кг максимальная скорость 500 м/с. С 1937 года и по середину 1939 года эти ракеты активно испытывались в специальных частях.
На экране небольшие ракеты взлетают с одиночных станков, промахиваются мимо цели и иногда взрываются прямо на старте, но с каждым кадром летают они все уверенней. Вот в кадре появляется поставленная на жесткой раме прямо на землю залповая установка. Диктор продолжает рассказывать. Затем перед зрителями появляется сплошная линия задымления в районе мишеней. Далее идет показ авиационного варианта реактивных снарядов.
— Помимо московских инженеров, работы в инициативном порядке шли еще в нескольких институтах. Так в мае 1939 после ряда предварительных опытов ракетный отдел Харьковского института создал принципиально новую систему запуска ракетных снарядов. Опытные ракеты ХАИ получили хорошо отработанные пороховые двигатели РНИИ, но полностью уникальную стартовую установку. Так называемый 'барабан'. Инженеры Баткин, Пиротти и Лозино-Лозинский, сумели обеспечить раскрытие в полете складного оперения снарядов при старте из стальной трубы. В качестве боевой части этих ракет использованы шрапнели от устаревших пушек Барановского. Скорость ракетных снарядов достигала 380 м/с.