Взяв коробку, Минерва закрыла ящик и сделала два шага в направлении двери, но за время, что она сделала эти два шага, шестеренки в ее голове сами завертелись и перевели на понятный язык аббревиатуру на папке — Гарри Джеймс Поттер.

Минерва застыла на месте.

Подумала.

В ее голове все перемешалось, мысли и отрывки событий завертелись в неведомом танце, водимые своей внутренней логикой. Она не пыталась вмешиваться, а пустила все на самотек. Не в первые с ней такое случалось, когда логика уходила покурить в сторонку, а ее водила чистейшая интуиция.

Стала оформляться какая-то идея, что-то связанно с тем несчастным мальчиком, сынишки ее учеников, Джеймса и Лили Поттеров. Зачем Дамблдор все еще думает о маленьком ... стоп! Уже не маленький, если он живой, Гарри Поттере? Знал ли директор что-то, что могло пролить свет на странное исчезновение Надежды волшебного мира? Возможно, очень, даже, возможно. Ну, почему бы не посмотреть, что в той папке собрал Альбус?

Достиг до этого сакрального вопроса, Минерва не стала медлить, а повернулась назад, открыла заветный ящик и, вытащив красную папку на стол, присела на кресло Дамблдора и углубилась в чтение.

Часом позже, познакомившись со всеми документами, актом о рождении Гарри, завещаниями его родителей и их родителей, с письмами из Гринготтса, с записками Петунии Дурсль, сестры Лили Поттер и с теми, подписанными некоей А. Фигг, с выписками из школьных дневников маггловской школы, где учился Гарри до поступления, хотя он и не поступил реально, в Хогвартс и прочие, и прочие, заместительница директора выглядела довольно разгневанной и раздраженной.

Взмахом палочки она скопировала все документы из папки, которые собрала в другую, пустую, найденную среди прочих бумаг на столе Дамблдора.

С уменьшенной папкой в кармане и коробкой в руках, она шагнула в зеленое пламя зажженного камина директорского кабинета.

Вышла из камина в приемной Св. Мунго.

— Минерва, ты принесла мне лимонные дольки, те, которых я тебя указал? — встретил ее появление лежащий на больничной кровати белобородый колдун.

Профессор МакГонагалл бросила ему на одеяло коробку со сладостями, которые загребущие костлявые руки Дамблдора схватили на лету и сразу вытащили горстью пахнущих лимонами желейные полумесяцы и он стал заталкивать их в свой рот, не заботясь о манерах.

Посмотрев на это безобразие минуту, Минерва прокашлялась и ледяным голосом заявила:

— Альбус, нам надо поговорить!

Но Альбус Дамблдор не стал обращать внимание своей заместительнице, а поев свои обработанные эликсиром жизни дольки и ощутив прилив энергии в жилах, вскочил с палочкой в руках, трансфигурировал свои больничные одежды в длинную красную мантию, уверенным шагом, отстранив ошарашенную Минерву со своего пути и вышел из палаты.

Она нашла его десяти минут спустя в директорском кабинете, заглядывающим в тот ящик, где пребывала папка с документами, повествующими о жизни Гарри Поттера в маггловском мире.

Увидев выходящую из камина Минерву, директор напрямую встретил ее словами в упор:

— Будь готовой, чтобы призвать молодого мистера Лонгботтома ко мне вечером перед вторым испытанием.

— Но, Альбус, Августа нам этого не простит! — воскликнула пожилая волшебница.

— А мы найдем ей задание вне школы, чтобы она узнала постфактум, — сказал Дамблдор, думая, что этим успокоит свою заместительницу.

Но только раздул ее сомнения.

— Она нас — нет, она тебя за это убьет.

— Пусть убьет, но я так решил.

Сказав эти слова, больше не обращая внимание Минервы, Дамблдор удалился в свои комнаты приготовиться к выполнению экстренного плана победы. Надо было тепло одеться, потому что ему предстоял длинный, с несколькими аппарациями, и неизвестно в плане продолжительности переезд в Литлл Хенглтон.

В дом Гонтов.

Глава 17.

Альбус Дамблдор

Я знаю, что Бог — Судьба или, как там его, Злой рок, быть может, сводит счеты и все выровняет. За долгую больше чем век жизнь я понял, что любое неравновесие создает в Мироздании потоки, которые его уничтожат. Поэтому всю свою сознательную жизнь стремился к всеобщему благу магов и магглов. Но ни те, ни другие меня не понимали, и всеми силами мешали моим стремлениям к лучшей участи. Каждый из них имел в голове собственные представления о личном счастье. Зубами и ногтями боролся только о себе любимом, не видя Общей картины. Своими ничтожными мозгами обыватели Магмира никак не осознают, что любой их успех однажды возвратится камнем в их собственный огороде. Что говорить о магглах, которые в том направлении ничего не смыслят, и надо их, как овец, направлять, чтобы они не упали в ловушку собственных иллюзий.

Целый век я стремлюсь ухаживать за всеми, забыв о личном, устраивать им легкую и беззаботную жизнь. И что получаю я, когда нуждаюсь в помощи? Упреки. Бессмысленные попытки устраивать мир под эгоистичными стремлениями к личному и семейному благополучию.

Ничтожества! Букашки! Да что в сравнении с Общим Благом их муравьиные закидоны возвысить муравейник? Кто я и, кто они? Где я, а где они?

Сравнивать орла с червяком, да ни за что!

Устрою я им феерическую ловушку, все окажутся у меня в кармане. Будут прыгать в моем блошином цирке, как миленькие.

Так-так, а вот и тайник Тома. Фу-у-у, как фонит от него!

Вокруг защита устроена по учебнику, все тут так, как надо. И как мне распотрошить все это, если я не парсельмаут, скажите?

Правильно, моей любимицей — Старшей палочкой, с таким виртуозным финтом выигранной у Геллерта.

Взмах! Как жжет зарраза, силен, силен был парень, должен признать. Все-таки, происхождение не водичка. Таких должно уничтожать, чтобы не угрожали лучшую участь обычных, добрых людей, вроде Артур и Молли, Мунгундуса, Северуса ... Ань, нет. Насчет Северуса загнул палку, его тоже нужно уничтожить, когда его полезность выдохнется.

Эх! Том! Том! Куда тебя, черт тебя подери, занесло? Где пропадал ты последние два года?

А! Наконец-то, вот шкатулка, в которой он спрятал кольцо предков. Кольцо Перевеллов. Хех, быть настолько одаренным, настолько талантливым, красивым и так легко поддаться уговорам испоганить семейное достояние. Сделать из Дара самой Смерти крестраж, ей на зло. Мерлин и Моргана, насколько удачно и вовремя я выбрал себе карьеру! Быть преподавателем, добрым и уступчивым в глазах маленьких гаденышей — это означает владеть Миром! Кто не видит картину будущего, тот сам себе дурак.

Министерские, те же имбецилы, как и сидящие в зале Визенгамота пустоголовые выскочки. Правильно предвидел я возможность однажды пасть им в руки и снизил уровень обучения и осведомленности в Волшебном мире. Хехе, Непреложный обет, который меня заставили дать им, касается только учеников Хогвартса! На-на-на-на-на-на! Все остальные, однако, так и остались на моих охотничьих полях.

Последняя защита, та, которая на шкатулке, жалит как бешенная оса, но терпимо. Цель оправдывает средства, потерплю.

Гомункулус давно готов и ждет свое наполнение, крестража надо забрать любой ценой. Ауч!

Вот и он, перстень Смерти! О, какой он неприглядный, ни камушек драгоценный, ни ободок золотой. Ну, хоть бы серебряный, но нет. А как тянет поставить на палец, как манит ...

Может быть, хоть на минуточку, посидит у меня на, да хоть на безымянном пальце, согреть его и он изменится во что-то другое? Попробуем, попробуем.

Аааааа, да что это такое, что за ... черт, черт, черт! Что за черные пятна появляются на руке из гребанного кольца? Снять, снять его!

Почему, почему мне стало так не везти, Господи?

* * *

Десять минут после того, как директор вышел из камина собственного кабинета, сигнализация входной двери оповестила, что кто-то из его подчиненных будет капать ему в мозги о чем-то, что в данный момент, он не был готов выслушать. Но права на выбор у него не было, потому что, сразу после стука, дверь открылась и внутрь, без спроса и разрешения, вошла его заместитель, Минерва МакГонагалл в сопровождении смутно знакомого взрослого мужчины.

— Альбус, — начала без вступлением Минерва, — к нам пожаловал мистер Браун и настаивает на объяснении, угрожая, что подаст иск в суд на школу за пренебрежение здоровьем его ребенка.

Нападение деканши Гриффиндора с места в карьер застала директора врасплох. Из её скудных, объяснений, он не понял, о чем таком ужасном идёт речь, чтобы сразу подавать иск в Суд, и он стал подслеповато мигать из-за очков-половинок, ничего не соображая. Вкупе к этому, у него страшно болела рука. Пульсации острой боли шли от кольца на безымянном пальце правой руки и постепенно двигались вверх к локтевому суставу. Альбус не смел себе представить, что визуальная картина почернения точно повторяла те жалящие ощущения.

— Минерва, позови сначала Северуса, — простонал директор и упал назад на свое кресло за рабочим столом. — Быстро!

— Но мистер Браун ... — начала возражать заместитель МакГонагалл, но ее вопли прервал глухой голос начальника:

— Мистер Браун подождет.

Мистер Браун аж подскочил, услышав эти слова, весь покрывшись алыми пятнами гнева.

— Как Вы смеете, директор Дамблдор, пренебрегать моей единственной дочерью. Моя Лаванда попала в Св. Мунго из-за вашего недосмотра, вашего и вашей заместительницы, которая, так же и декан моей доченьки.

Голос мужчины оказался зычным и мощным, к нему вплелись дикие вихри магии и возмущения — стекла окон и буфетов взорвались и рассыпались в мелкую крошку на полу.

— Репарро! — на автомате сказала Минерва МакГонагалл, мельком проследив восстановление стекол. — Как я могла бы уследить такой незначительный инцидент, мистер Браун? Приворотное льется в Хогвартсе, сами знаете, как тыквенный сок во время пищи.

— Мадам, я хорошо это помню. Но тот факт не из моих любимых воспоминаниях, потому что Приворотным пробовались увести мою Селестину не единожды. Но дозу, в четверо превышающей предельную, никогда. Сегодняшние ученики одни придурки! За чем вы следите? Если не за теми "Три О", как нам говорили — Образованием, Обучением и Осведомленностью, а? Мадам? Что вы на это ответите?

Декан Грифиндора сначала покрылась красными пятнами возмущения, затем, к концу выступления мужчины, лицо ее резко побледнело, и она начала судорожно глотать воздух и держаться за сердце.

Все еще сидящий в своем кресле директор Хогвартса, с отсутствующим видом, убаюкивал свою правую руку, и он тихо стонал, очевидно, ничего не замечая из разыгравшейся ссоры.

Мистера Брауна не интересовало ни бесчувствие к его горю директора, ни показные приступы недомогания заместительницы. Он хотел узнать правду об инциденте с дочерью и, если на том пути кто-то умрет, пусть и умрет.

— Кто, кто дал Лаванде Приворотное? — наставив палочку на Минерву взревел он. — Не молчите, а то прокляну к чертовой бабушке, вас обоих!

— Мистер Браун, убавьте свой гнев, надо понять парня. Он хотел так, как лучше. Это просто случайная ошибка ... — подал слабым голосом директор.

Его жестко прервали. Мужчина неожиданным прыжком оказался на корточках поверх стола Дамблдора, схватив того за длинную пушистую бороду и стал трясти его голову в такт своих слов:

— Слушайте сюда, мистер Дамблдор! — глядя в помутневшие от встряски глаза старика, отчеканил мистер Браун. — Лаванда моя единственная дочь и, к сожалению, такой и останется после тех семи лет регулярного отравления всевозможной бурдой в Хогвартсе. Если она не поправится и не придет в себя, если я не увижу ее такой же адекватной, какой я вам её вручил обучать на первом курсе, я вас двоих уничтожу. Я два месяца ждал, чтобы она поправилась и пришла в норму, но — нет! Она так же плоха, как ее в Мунго и доставили — воет белугой и просит о каком-то "Во-Вона". Кто он, чтобы я ему оторвал все хозяйство с потрохами? Убью его! Вас — тоже! На хрен! И меня никто в этом обвинять не будет. Кто. Дал. Моей. Дочке. Приворотное.

Сзади Минерва подала дрожащим голосом:

— Ммммистер Ууууизззли ...

Не оборачиваясь, все еще сжимая в руках директорскую бороду, мужчина процедил сквозь зубы:

— Кто именно из всего тараканьего гнезда?

— Младшший. — ответила ему деканша Гриффиндора.

— Рональд? — одним глазом уперся в дрожащую женщину мистер Браун, слегка повернувший свою голову, Минерва чуть присела от хлынувшей на неё ненависти бывшего ученика. — Тот, который оправдал своим поведением наименование своего дома?

Нижняя губа Минервы мелко-мелко затрепетала, а в ее, слегка-навыкате серых глазах, появились слезы. Не могла вынести осуждение отца своей ученицы, она только кивнула, и быстро отстранилась с его пути, когда он энергично прыгнул со стола и в два шага скрылся за дверью директорского кабинета.

— Альбус, мне надо идти, чтобы предотвратить самосуд над мистером Уизли, — начала она. Но полный страданий стон директора привлек, наконец, ее внимание. — Альбус, что с тобой?

— Позови Северуса, немедленно!

* * *

Рональд Уизли

"Прыгать в Черное озеро? Зимой?— думал чемпион Хогвартса Рональд Уизли. Как в последние время он начал настаивать, чтобы его так звали друзья — больше никакого Рона, только Рональд, эээх! -Какого х — , пардон, черта, напридумывали организаторы Турнира, пихать их, ЕГО, в почти замерзшею воду, в феврале, доставать что-то или кто-то? Близкого? И что или кто может быть ему, Рональду, настолько близким, чтобы тот, в угрозу себя и своему здоровью, прыгал к русалкам искать его?"

Вдруг, перед внутренним взором самого младшего, живого по-настоящему — Уизли, появился образ плачущей сестренки Джинни. Маленькой сестренкой, пяти-шестилетней, а не такой женственной, какой напоследок видел и помнил ее Рон.

Джинни! Ярким светом могущественного Люмоса, в голове, шагающего в сторону башни Гриффиндора парня, представилась гениальная задумка исчезновения его сестры.

"Так-так, вот как обстоят у нас дела!— порадовался своим открытием рыжий чемпион Турнира. -Спрятать Джинни, чтобы все начали, и я тоже думать, что с ней случилось плохое, чтобы все о ней страдали и убивались, а в действительности, ее упрятали. И вот, прихожу, т.е., приплыву я, Рональд Уизли — герой и умница, спасаю ее от злостных похитителей, и выставляю глазам родителей. Как будут они благодарны мне!"

Жаборосли приятно пригрели тело сквозь ткань штанов.

То, что его застигло, повеселевшего от своих фантазий чемпиона Турнира он так и не понял. Огромного размера кулак ударил его между глаз мощью десяти Авад, разбил его вздернутый нос в лепешку и моментально отправил в море боли и забвения.

Рональд, к его счастью, перестал дальше ощущать удары уже ногами в тяжелой обуви себе в почки, в пах ... в основном, в пах. Его обидчик оставил рыжика еле живого, чтобы не попасть под прицел — нет, не Суда и нет, не его братьев, а собственной гриффиндорской совести.