Волкодав

— Я человек.

— У тебя человеческая психика. Более того, у тебя человеческое сознание, и, что важно, подсознание. Астрс, этот тот в очках, самый удивительный из нас. Он думает как человек, он живет как человек. Но когда он попробовал проникнуть в организацию, его чуть было не вычислили. Под-генерал Пишкорский (знаешь такого? ) поручил арестовать его и проверить. Тому не было ни малейшего основания: Астрс вел себя безукоризненно, выдвигал оригинальные хистрографические концепции... Но Пишкорский, толи нюхом, толи шестым чувством, уловил в Астрсе чужака. Пришлось срочно перебрасывать того в другой район планеты. И никакого доступа к файлам организации. А ты... ты удивителен.

— Я человек.

— Ты видел сове тело...

— Я ничего не видел, мне стало дурно. Какая-то синяя плоть, Бог знает, что это. Электроды... кто знает, что в организмах других людей. Вы пытаетесь убедить меня в том, что... но это чушь, это глупость. Я помню каждый миг своего детства, каждую минуту юношества. Я рос, развивался... я сто раз проходил проверки на криги, меня исследовали многочисленные... да что я! Может у меня и есть какие-то аномалии, но... чушь какая, глупость! Человек я, понимаете? Человек! Вес остальное... кровь, тело... на Луне бывают и не такие мутации... я человек!

— Грандиозно! Это, это... что-то. Я восхищаюсь тобой, просто восхищаюсь!

Появлялись опять высокий и Астрс. Задавали глупые вопросы:

— Это игра какая-то. Иногда мне кажется, что я уже давно давно сошел с ума, а все происходящее — игра моего больного воображения. Я знать ничего не хочу, я... Боже, Боже мой! Это все равно, если бы вы мне сказали...

Я боялся даже думать об этом, но мысль, предательски, сверкнула в сознании.

— Мы не хотели тебе показывать это. Поняв всю хрупкость твоей психики... Но не верящий ты нам нужен даже меньше, чем сошедший с ума. У нас имеются три фотоистории твоей жизни... сделанный дамой Еленой Кравец. Тебя надо к ним подготовить.

— Ну и что там может быть? Полуслова, полуфразы, которые вы истолкуете в свою пользу? Я не пойду на контакт с вами в любом случае. Аболяция? Пожалуйста, только не надо сводить меня с ума. Чем там у вас аболируют?

Наконец появился гумн, с которым я мог хотя бы разговаривать. Я сразу понял, что это Лунный гумн. Рокот, так его звали. Я наверное просто бы умер там, если бы не появился он.

— Здравствуйте, простите мое вторжение.

— Проходите.

— Они считают, что повесив похожую люстру, идеально справляются с задачей.

— Глупо, правда?

— Гумны достаточно просты, им не понять хитросплетений человеческой психики.

— Вы говорите как...

— Я прожил на Луне славные 6 лет.

— Где именно?

— В Косточке, благословенной косточке.

— А я в Яб Пу, знаете, это дальше от экватора.

— Там чудный лунный парк.

— Да...

Я так и не понял, был ли Рокот слишком умен или слишком прост. Он говорил то, что я хотел слышать. Он делал то, что я желал видеть. Он был моей нянькой, мои доктором, моим священником. У меня появились чирьи — следствие двойной чистки.

— Зачем делают чистки? — я большей частью общался с ним телепатически, но иногда я и говорил.

— Зачем делают чистки? — он переспросил, намазывая мои гнойники какой-то мазью: все просто. Тебя приняли за сбежавшего гумна. Ведь многие убегают.

— Почему?

— Устают от ненужных им приказов. Убегают куда-нибудь в Евро, селятся в маленьких городках, живут с земными женщинами. Многие даже сознание меняют, становятся почти людьми.

— Что бывает с такими гумнами? С теми, кто убегает? Их ловят, а потом...

— Им делают чистку: кожа человеческая, волосы, зубы — все-все наращенное само собой отмирает. Так построена комбинация лазерных лучей. И через 3 недели очищенный гумн предстает комиссии.

— Что обычно решает комиссия?

— Не обычно, а всегда. Всегда одно и тоже.

— А ты?

Но он не говорил об этом. Он лечил мои чирьи, восстанавливал мои мышцы и кожу. Он был моей нянькой.

ОН был со мною, когда мне показали первую фотоисторию. Странно, я почти ничего не чувствовал. Может не верил собственным глазам.

Мама, опять мама, какие-то люди. А вот дама Валериана, а вот мой хороший знакомый, Сергей Зверев, здоровенный, тяжелый великан с шумным басом, какие-то бумаги, схемы, схемы.

Потом я видел... я увидел собственными глазами ролик о том, как...

— Что это? — я послал тревожную мысль рокоту, он он не ответил.

— Это монг-младенец, — Астрс, в своих непроницаемых очках, как всегда идеально человеческий, подсел ближе ко мне.

— Дама Елена была гением. Но это не всеми признавалось. На Луне ей запрещалось делать все, что она желала, и тогда она организовала и тайную лабораторию: Обрадович, Семеновичи, Зверев. ТО, что они делал было... да и есть шедевром генетики и генетологии. Это совершенство... это... ты.

— Я ничего не понимаю.

— Здесь нечего понимать. Все просто. Процесс переделывания монгов в гумнов длителен, очень дорого и... не эффективен. Это однозначно. Гумн никогда не будет вести себя как человек. Поздно: психика сформирована. Сознание устоялось. Это приговор. Рано или поздно гумнов вычислят и аболируют. Рано или поздно. Другое дело младенцы. Если взять новорожденного гумна...

Дальне фотоистория и ролики любительской съемки говорили сами за себя.

Нечто синее. Совсем не похожее на что-то живое. Очень хрупкое. Очень скользкое. Но вот можно разглядеть тело: конечности, тельце, голова.

Я так и думал... у настоящих монгов, не из тех, кто прилетал на Луну, а у тех, кого на самом деле земля никогда не видела, так вот, у настоящий стопроцентных монгов нет ртов. Это логично. Зачем? Питание кожное. Как у растений. Два глубоко посаженных глаза-бусинки, мертвая точка, бледная, глубокая. Нависший складкой нос. Крошечные ушки, да даже не ушки а бугорки. Они лишь улавливают перепады в давлении, не больше.

Мама. Моя мамочка. В чем-то зеленом, в огромных резиновых рукавицах с электрическим скальпелем...

Странно... я ничего не чувствовал. Ни боли, ни обиды. Ничего. Наверное, все умерло. Или я все же не верил тому, что вижу?

Монгу-младенцу вводят снотворное. Затем моя мама, моя милая любимая мамочка берет скальпель и собственными маленькими белыми ручками в огромных зеленых перчатках делает глубокий разрез на лице монга. Рот, это рот. Такой остро очерченный тонкий рот. Затем она берет небольшой буравчик...

— Она делает отверстие для ушной раковины, это безвредно, — поясняет мне Астрс: У монгов в этой области лишь складки кожи. НЕ более. А вон то, в спиртовой баночке, — это ушные раковины младенца-человека. А чуть подалее — это связки. Ты увидишь, как дама Елена мастерски вскроет шею монга и вставит ему связки. Затем она формирует рот, язык и грань. В теории, это не очень сложно. НО на практике... посмотри как она орудует скальпелем. Как точно, как ровно.

Мамочка, милая моя мамочка. Я помню, как ты в детстве ласково касалась моей головы, моей шеи, ушей. Неужели это был осмотр? Обыкновенный осмотр продукта творения?

— Это..., — мне не хотелось об этом спрашивать, ноя был должен. Я был обязан: Это... я?

— Нет, нет, — Астрс даже похлопал меня по плечу: нет, конечно же нет. Это одна из твоих, так сказать, сестер Позже дама Елена пришла к выводу, что из монга самки практически не возможно сделать человека-девочку. Слишком сложно. Немыслимо сложно. Природа постаралась и защитила свое лучшее творение, самок, от подделок. Подделать можно только самцов.

— А я... есть такое... и на меня?

— Нет, на тебя вообще практически ничего нет.

— Почему?

— Дама Елена уничтожила все, это даже странно. Возможно она опасалась, возможно устала от экспериментов: но на тебя, на е лучшее творение, нет ни одного документа.

— Она меня...

— Да что же ты цепляешься а слова! Ведь важна идея! Скажи, разве важно в какое из слов мы облекаем идею? Родила или сотворила? Разве слова имеют какой-нибудь смысл?

— Она меня сделала. Вот так, из этого синего...

— Твоя настоящая мать живет где-то на Андромеде. Космо пиратам было заказано 5 младенцев монгов, и это стоило даме Елене целого состояния.

— Она меня сделала...

— Сотворила, друг мой, сотворила. Превратила в человека.

— И я изначально...

— Ты гумн. Прекрасный гумн. Если хочешь, то ты представитель новой расы. Ты не монг, ты не человек. Ты гумн.

— Я волокодав.

— Идея может облекаться в тысячу разных слов. Но здесь ты прав. Ты был нужен как волкодав.

— Что это значит?

— Элементарно, друг мой, очень просто: собака не убьет волка. Никогда. Собака забыла, что это, быть волком. У собаки уже не тот нюх, не тот оскал. Она как домашняя овца: берет подачки о человека, лепит из него пальцы, плачет от обиды. Волк же хитер, волк вечно зол, волк вечно сердит. Человек понял, что сердитого волка не убьет домашняя собака. Он просто скрестил пса и волка. Покорность и гнев. Разум и инстинкт. Вечность и мгновение. ТО, что вышло из всего этого, ужаснуло всех. Тяжелые лапы волкодава разбивают головы волкам как орехи. Но ни один пес не подпустит к себе волкодава. ОН не пахнет псом, не пахнет волком. Он пахнет предательством.

— Я был сделан...

— Чтобы предать цивилизацию многов. Потом, таких как ты планировалось выпустить десятки, сотни. Поставить на конвейер.

— Я не верю...

— Волкодав тоже бы не поверил, если бы ему сказали, что смысл его жизни в убийстве волков.

— Но как можно сравнивать...

— Ты что слеп? Ты что глух? Или просто слишком глуп? Мы не говорим о теории. Все уже свершилось! Ты это реальность. Ты разве не понял? Это уже произошло.

— Я вам не верю...

Астрс отвернулся от меня. Он не хотел, чтобы я видел его лицо. Его лицо было изувечено гневом в тот миг. Раскрашено злобой.

— Яне могу с тобой общаться, — он все еще стоял ко мне спиной: ты отрицаешь истину. Ты отрицаешь факт. Какой же ты человек все таки! Какой ты человек! В тебе остались лишь инстинкты монгов!

— Во мне нет ничего от монгов.

Астрс обернулся ко мне. Он приблизил свое лицо близко-близко к моему. Так близко, что я разглядел веснушки на его носу. Бог мой! Как гениально! Веснушки, такие натуральные, медовые и на лице гумна.

— Это ведь ты предал всех гумнов. Т, не знаю уж как, но понял, в чем слабая сторона почти идеальной цивилизации монгов. Ты, монг по рождению, ты предал свой народ!

— Мне нет дела до многов, мне нет дела до землян. Я потомственный Луняин. Семь поколений предков моей матери, дамы Елены, были Лунянами. Я родился и вырос на свободной территории — территории Луны. И мне нет ни до чего другого дела.

Астрс выбежал из зала, чуть не выбив с петель бесшумно открывающийся люк.

— Ты молодец, — Рокот собрал фотоистории, накинув мне на плечи теплую попонку, — и мы пошли с ним в мою комнату с детской хрустальной лампой и синим одеялом.

& nbsp;

— Я не знаю, Рокот, не знаю. Самое страшное, что я ничего не чувствую. Сначала мне просто было жутко, затем страшно, потом я сходил с ума, удивлялся, поражался, ужасался. Я падал в обморок наконец. А сейчас я не чувствую ничего. Знаешь, такое странное ощущение, что все это неправда. Все вокруг словно сон. Будто проснусь я сейчас — и все пройдет. И не будет ни страха, ни удивления. А будет Луна, моя жена и моя мать. Ведь я не прошу ни о чем сложном, ни о чем, что не имело бы смысла, ни о чем. Я хотел бы жить со своей семьей на Луне, жить тихо, счастливо. Разве я прошу о чем-то... Все как во сне. Будто не со мною. И что теперь правда? И что ложь? Я верил в одно... Может и детства у меня не было, и есть лишь запись в электронной памяти?

— Нет, детство было. Тебе делали операцию в 10 месяцев, в пересчете на человеческий возраст. Далее, за полгода тебе нарастили кожу, волосы, зубы. При чем дама Елена наращивала не саму структуру, а корни волос, корни зубов. Твои волосы будут расти всегда, а зубы сменялись дважды — как у всех людей. Она делал тебе многочисленные инъекции костной ткани, мышечной массы. При чем за основу она брала свою собственную генетическую структуру. Неосознанно, она скопировала свое лицо на тебя. Такой же хрящ носа, переносица, лобные кости. Она сделал тебе тот же цвет глаз, тот же разрез. Та же форма ушей, губ. Ты вышел ее ребенком.

— Она меня... я не могу принять это.

— Того. Не могу. Я не могу, потому что ничего не чувствую. Я должен был бы... но я лишь вспоминаю ее руки, мягкие, нежные. А потом я думаю о скальпеле в тех же руках.

— Ты бы не выжил, останься ты монгом. Космо пираты, гумны между прочим, украли 5 болезненных младенцев из отделения для ослабленных монгов. У тебя была легочная недостаточность, и если бы не Луна с ее ослабленной системой притяжения, и если бы не тот скальпель...

— Это как вдруг узнать... даже не с чем сравнивать. Иногда мне мерзко думать, что я урод такой. Что внутри меня... а все остальное — маска, не снимающаяся маска.

— Но ведь...

— И почему со мной? Почему это должно было произойти именно со мной? Ведь я не самый умный и талантливый. Почему я один?

— Тебе будет легче, если я скажу тебе, что не один?

— Что?

— Я назову тебе имя, но ты пообещаешь, что ты не спросишь больше ничего об этом, ничего. Лишь шея и все.

— И... это все еще живой.. человек. И он знает?

— Я назову тебе лишь имя. Имя и все.

— Хорошо, я обещаю.

— Звенимир Семенович.

— Что? Звен! Звен тоже! Они сделали это и с ним? Со Звеном? Его тоже резали и... Боже мой! Как многое теперь становится понятным! С. ку! С. ки! Они сказали ему об этом Я знаю! Я чувствовал, что он знает нечто большее, чем я, но чтобы такое! Мерзкие бл. ди! Дама Валериана, святоша хр. нова! Она заставила его принять все это еще в детстве! С. ка е. аная! Дрянь! Как он мучился! Да он даже не жил спокойно и минуты! Звен, друг, если б я знал! Если б я знал все это тогда!

— Ты обещал.

— Да... трудно контролировать мысль. С. ка! Как я их всех теперь ненавижу! И кто им позволил... на Луне, где насилие над личностью — преступление!

— Разве ты не был счастлив?

— Был. Но разве теперь...

— Она не хотела, чтобы было теперь.

— Откуда тебе знать? Я сам не знаю, что думать. Если хочешь знать, она никогда не была особенно ласковой матерью. Никогда. Чтобы ты знал. Я не помню, говорила ли она мне, что любит меня. И эта ее возвышенность... она была так недоступна! Так прекрасна!

— Не делай себе больно!

— Нет. Уже все улеглось. Это так. Пена. Буря утихла еще в темой комнате. Там так темно и холодно.

— Это морг.

— Что?

— Ты уже пару раз почти умирал, и тебя ложили в морг. Ты же знаешь, монги умирают тогда, когда тухнет мертвая точка., а сердце может биться еще пару недель. Инстинктивно. Человек умирает с остановкой сердца, хотя мозг может еще быть жив. Смерть же гумна установить практически невозможно. У него может биться сердце монга и быть жив человеческий мозг — но это значит, что он уже мертв. Только если жива мертвая точка и человеческое сердце — он все еще жив. А ведь случается, когда точка жива, а человеческое сердце нет. Это очень сложно. Никогда не бывает уверенным.