Но продолжу прослушивание диктовок Бориса:
"...Я не знал больше, что ещё рассказать госпоже Одо. Как мог, добросовестно, без эмоций, я описал то, что непрошено всплыло перед моими глазами. Непонятно было, зачем всё это нужно моей ночной слушательнице, и непонятно было, чего она от меня хочет добиться. Не стану, пожалуй, её замечать, как не замечаю постоянно донимающих Фусэ и Такэда. Помнится, принимал уже такое или подобное решение. Надоели... Надоели все.
Но вот после дневного сна мне вдруг показалось, что я понял, почему госпожа Одо постоянно ведёт со мной диалог-спор и куда клонит.
Она упорно пытается подчинить меня своей воле. И разговор в последний раз произошёл с ней не три и не два дня назад, а вчера. Я подумал и продиктовал для памяти: "Не два дня, а вчера". Потом продиктовал ещё: "Самое главное — продолжать сохранять полнейшее спокойствие. Кто-то снова прорывается в моё сознание, только я настороже, ничего не выйдет. Спокойствие — вот моя оборонительная тактика и доказательство моей вменяемости, а когда наступит время — я нанесу удар, как положено, как учили, без предупреждения, внезапно. Я перехитрю ее, просто-напросто потому, что если захочу, смогу быть умнее, чем она".
Она, госпожа Одо, после ужина ничем не напоминала мне о себе. Что-то со мной, как обычно, ежевечерне, проделывал Фусэ. Зато в сером квадрате на серой стене появилось большое, почти в мой рост, достаточно привлекательное женское лицо. Я присмотрелся и вспомнил, что такое изображение называется, скорее всего, цветным слайдом. Или как-то иначе. Вот женщина в рост, вот где-то сидит, вот наклонилась над клумбой. Улыбаясь, тянет руку к ветке с яблоками. Снова портрет крупным планом. Лицо держалось на стене довольно долго, но ничего мне не говорило, я продолжал его рассматривать разве что от нечего делать.
— Ваша жена — настоящая русская красавица, — неожиданно прозвучал рядом со мной тихий голос госпожи Одо, я и не заметил, как она вошла. — Белокурые пышные волосы, красивые, редкостного серо-стального цвета, широко открытые в мир глаза... Вы узнаете её?
— Я знал на Аляске одну русскую. Да, на Аляске. Кажется, в Номе... В Ванкувере? Или в канадском Доусоне? Чем-то это лицо похоже. Правильное, открытое. Кто это?
— Ваша жена, — повторила госпожа Одо и уселась в кресло рядом со мной, я заметил это боковым зрением и обратил внимание, что тоже сижу в мягком успокаивающем кресле, откуда только оно взялось. — Полина Валерьевна Густова. Красива, верно? Вы любите её?
— Я не знаю, кто это. Кто такая жена, не знаю. Вы хотите, чтобы я в неё влюбился? — Я изумился всерьёз. — Но ведь это смешно, даже глупо — влюбиться в портрет. По-моему, было бы то же самое, что влюбиться в статую или в портрет женщины, умершей сто лет назад. Зачем?.. Но, может быть, мне просто не попадался такой портрет, в который стоило бы... Или просто предпочитал иметь дело с живыми людьми. Не знаю... Это не мои мысли. Думаю, что не мои, нет.
— Давайте рассмотрим вопрос об этой женщине чисто теоретически, — сказала госпожа Одо. Она постаралась, чтобы голос её прозвучал непререкаемо. — Вы вспомните, кто такая жена. Могли бы вы жениться на этой женщине и почему?
— Уберите этот портрет, он мешает мне. Пожалуйста.
Портрет погас, но я продолжал видеть в квадрате на стене неизвестное женское лицо, и оно не исчезало, даже когда я закрывал глаза. Фусэ закончил свои манипуляции с моим телом, попрощался и вышел. Я не знал, как и что отвечать госпоже Одо.
— Попробуйте тогда по лицу изображённой женщины детально рассказать мне о её жизни, — заговорила госпожа Одо. — Пусть вы совсем не знаете её, но ведь это не помеха свободному полёту вашей фантазии, "дзуйхицу". Я прочла вашу книгу из Сингапура. Ваши вещи доставлены из камеры хранения той гостиницы. Скажу сразу, книга не об этой женщине. И менее всего о вас. Вы только рассказывали. Хотя и опирались на безусловные реалии, но прежде всего, вы — романтик по складу мышления. Или были им, когда её писали. Вспомните и попробуйте пофантазировать.
— Мне мешает это лицо, — признался я. — Кажется, я всё о ней уже знаю. Хотя её и не знаю. Понимаете, если и знаю, то где-то глубоко внутри себя. Только не уверен, так ли это есть на самом деле... Откуда-то ко мне идёт что-то, не от картины. Это находится в вашем доме.
— Говорите же, теперь я весьма неплохо знаю эту женщину, — настаивала на своём, убеждала меня госпожа Одо. — Потом, если хотите, могу рассказать вам, в чём вы ошиблись.
— Нет, я не знаю этой женщины. Но попробую... Только... Чем меньше человек знает, тем больше он говорит. Постараюсь сказать о ней, которая на снимке, а не в жизни, вкратце, согласны?
— Прошу вас, — сказала госпожа Одо.
— Она невезучая... Это знают все, кто имел с нею дело. Они в этом убеждены...
— Почему? — Госпожа Одо спросила как-то очень по-женски, с блеснувшим в глазах любопытством. — Простите. И продолжайте, прошу вас.
— Потому что ей только кажется, что она чего-то хочет. На самом деле она заботится только о покое для себя, личном покое на каждую ближайшую минуту. И она хочет, чтобы все оставили её в покое.
— Хотите сказать, что она эгоистична? — спросила госпожа Одо, увлекаясь разговором.
— Я вижу, что она просто ленива, — я пожал плечами. — Душевно ленива. На снимке видно только это. Она мне неинтересна.
— Но ведь она много работает, — возразила госпожа Одо. — Она добилась определённого общественного положения. На общем фоне в вашей стране она в достатке обеспечена. Её вполне обеспечивал муж, и я не понимаю, почему у них дело подошло к разводу, почему они расстались. Но она и сама кандидат геологических наук, значит, имеет приличествующий доход...
— А кто её муж?
— Майор Густов, российский военный лётчик первого класса. Ведь майор — это старший офицер, верно? Кстати, за спасение американского военного лётчика Джорджа Эбенезера Уоллоу майор Густов награждён правительством Соединённых Штатов, и эта высокая награда теперь обеспечивает ему пожизненный пенсион. Неплохо, не так ли?
— Ничего не могу сказать, — ответил я. — Вы говорите какими-то загадками. Честное слово, мне иногда очень хочется вас понять, но я ничего не понимаю.
— Вы сами лётчик, — заговорила госпожа Одо с внутренним подъёмом, как если бы в ней что-то взбурлило. — Как вы думаете, что могло вызвать неудовлетворённость дамы, о которой мы говорим, своим мужем? И наоборот, майора Густова — своей красивой женой?
— У них есть дети? — спросил я.
— Их сыну Сергею девять лет. Он воспитывается попеременно то самой госпожой Полиной, то в доме её родителей, — ответила госпожа Одо. — Этот мальчик...
— Она была верна своему мужу? — Я невольно перебил её, мне организуют прослушивание литературных произведений, в которых зачастую речь идет о супружеской неверности. Или необязательности. Так что не природное, а межчеловеческое, общественное, понятие "жена" постепенно мне вспомнилось. — Вы говорили, что неплохо её знаете...
— Предположим, да, — на сей раз неопределённо ответила госпожа Одо. — И что же?
— Это вполне согласуется с тем, что ей ничего не надо. Вероятно, она просто ленива.
— Вы хотите сказать, — осторожно заговорила госпожа Одо, — настоящая женщина лишь та, которая изменяет своему мужу?
— Я не об этом. Если замужняя захочет гульнуть, ей ничего не стоит привести мужа к убеждению, что все вокруг дамы нехороши, а вот его драгоценная — счастливое исключение. Не знаю, здесь всё на вере. Стереотипно, но это так. В книгах, когда я читал, тоже. Я не о неудовлетворённых вообще говорю. Думаю, что этой женщине, как, кстати, её имя?
— Её зовут Полина.
— Этой женщине, Полине стало лень беспокоиться о судьбе её мужа. Нарушалось её глубинное внутреннее спокойствие, о запросах которого она сама, возможно, не догадывалась. Он, вы говорите, лётчик? Она рано устала. Или не была приучена беспокоиться не только о себе. Наверное, она не любила, её в муже многое просто устраивало. А потом перестало.
— Вот оно что... — У госпожи Одо осел голос.
— Сколько они прожили вместе? — спросил я.
— Три года она ездила вместе с ним по местам его службы. Потом оставила его, с ребёнком вернулась к родителям. Почему-то ей потребовалась помощь в отношении жилья. И с тех пор она живет одна. Иногда вместе с сыном, когда в России. Она геологоразведчик углеводородов. По году была на Кубе, в Судане и в Эфиопии. Вроде бы, и сейчас она где-то в Экваториальной Африке... Сын оставался то у её родителей, то у других родственников. Своим домом в России она не обзавелась. И мне не очень понятно, почему тогда она не захотела выезжать вместе с ребёнком, чтобы показать ему мир? Вас не заинтересовала её судьба?
— Нет. Самая заурядная одинокая судьба. И не худшая из российских женских судеб. Я считываю это...
— Я знаю. Одного лишь мужского вкуса майора Густова оказывается недостаточно. Трудно с вами согласиться. Но, предположим, я действительно недостаточно осведомлена о загадочных тонкостях тёмной русской женской души. Или душа русской женщины создаёт трудности там, где их в принципе нет. — Госпожа Одо поднялась и подошла к окну.
— Скажите, — вновь заговорила она после долгого молчания, — что в женщине вы цените превыше всего?
— Способность дарить тепло, — ответил я. — И её искренность.
— Вас, думаю, не обманывала... Не обманывали, — госпожа Одо оговорилась и тут же поправилась. — Но, вероятно, вам всегда недоставало тепла?..
Мне надоел никчёмный разговор. Я передёрнул плечами, но госпожа Одо стояла спиной ко мне и не заметила этого. Я промолчал.
— В русле золотой реки... — задумчиво проговорила госпожа Одо. — Что сегодня в нём может быть, в этом засохшем русле? Уже нет никакой золотой реки. Как нет Аральского моря и многого-многого другого. Вода ушла в пески... Меня впечатлил ваш рассказ, и я сравнила спутниковые снимки Гиссарской долины, сделанные в начале девяностых годов двадцатого века со свежими. Золотой электрической реки там больше нет... Или мы пытаемся говорить на разных языках, где не совпадают никакие понятия... А как вы думаете, в какой мере может вложить себя врач в излечение больного? В какой мере учёный может, — я не говорю: должен, — отдать себя научной работе? В какой мере учитель может вложить себя и свою душу в душу ученика?
— Если способен — то полностью.
— Что ж... Я знала, что мне это "на роду написано", — негромко проговорила госпожа Одо и повторила:
— Так по-русски — на роду написано?
— Да, — по-русски ответил и я.
— Я рада, что вы вновь можете заговорить по-русски, — медленно произнесла госпожа Одо на не вполне правильном русском языке, что дополнительно указывало на её волнение, я видел это по взбаламученным клубкам её мыслей, и вернулась к своему свободному английскому:
— Ничего у нас с вами пока не получается. Старое практически утрачено. Никакие подпорки, никакие протезы не смогут поддерживать то, чего уже почти нет. Ваше прежнее сознание утрачено. Или не возвращается, что одно и то же. Теперь я должна подготовить вас и себя. Что ж...
И у меня другого пути, как видно, нет. Молюсь за вас богине Солнца Аматэрасу. И... Нашей Богородице.
Я подарю вам новое сознание".
В тот день, оставив Бориса, я обратила внимание на Фусо Фусэ. Мне показалось, что он чем-то сильно расстроен или угнетён, как ни старается не показывать виду. Но смогла спросить его о причине только после рабочего дня. Через силу он признался, что расстроен из-за нашего русского пациента: те несколько фотографий Полины, которые Фусэ увидел, произвели на него неожиданно сильное впечатление. "Он не понял, что нельзя отказываться от такой изумительной женщины", — горечь ощутимо прозвучала в словах Фусэ о русском.
— Она тоже могла совершить какие-то ошибки по отношению к нему, — сказала я, интонацией напоминая Фусэ о требованиях нашей профессии.
— Почтительно прошу простить меня, Одо-сан.
12
"Штучки" старого монаха
Саи-туу действительно стал чуть увереннее разговаривать со мной по-английски и по-японски и немного освоил компьютер после десятка или дюжины сеансов с обучающим прибором господина Такэда. Особенно старательно он производил какие-то сложнейшие вычисления на компьютере. Мне кажется, он стал получше разбираться и в наших обсуждениях возникающих проблем на консилиумах, посвящённых состоянию русского лётчика. Но вот в один из дней он пригласил меня в свою комнату, напустив на себя чрезвычайно загадочный вид и лучась от удовольствия:
— Госпожа много нового для себя узнает сегодня. Ей легче станет заниматься исцелением господина Бориса.
В его полупустой комнатке рядом с палатой, в которой безмолвно лежал и глядел в потолок Густов, отдыхая после обеда, царил полумрак и струился, извиваясь, сладковатый дым от тлеющих сандаловых палочек. Перед развернутым алтарём и небольшой позолоченной статуей Будды теплились ароматические свечи. Рядом на подставке установлен был небольшой молитвенный барабан. Повернёт монах барабан — молитва прочитана, ещё оборот — ещё одна молитва прочитана. Монах сидел на коврике для медитаций, уткнув лицо в сложенные перед собой ладони. Рядом лежал коврик для меня. Старик выпрямился, опустив руки на бёдра и не открывая глаз.
— Сегодня госпожа увидит, как подсознание, хотя правильнее было бы предполагать помощь и сверхсознания, господина Бориса руководят процессом его исцеления. Саи-туу лишь помогает им. Ум господина пока мало знает об этом. Ум его потом восстановится, думает Саи-туу, а пока к сознательным действиям не вполне готов.
Я пришла в лёгком свитере и домашних просторных брюках, уселась и приняла позу "лотос" на своем коврике, положив руки с повернутыми кверху ладонями на бёдра.
Саи-туу негромко заговорил, и с первых его слов на меня словно стала наваливаться неумолимая дремота. Он подчинял меня своей энергетике, продолжая говорить, а потом мне показалось, что он перестал открывать рот, но я все равно слышала внутри себя его негромкий голос. Общение через внушение давалось Саи-туу легче, чем через речь.
— Госпожа, верно, знает, — начал свой проникновенный рассказ старый монах, — что есть, конечно, сложности в том, чтобы просто хотя бы узнать, что и где искать, чтобы очищаться и совершенствоваться, из-за сравнительного обилия новых сведений. Но ведь с чего-то, самого малого, начать можно. Саи-туу верит, что Провидение устраивает так, что очищающемуся человеку удаётся находить те именно знания, к восприятию которых он уже подготовлен.
Саи-туу много вслушивался в мудрые речения отца Николая и много размышлял над тем, что из них познал. Культура, к которой господину Борису, с этим невозможно спорить, надлежит вернуться, чтобы в её лоне продолжать свое развитие, если понимать содержание культуры России шире, чем уже накопленные богатства духа, которыми располагает одна только православная церковь, духовная культура России — в действительности одна из самых молодых в мире. Когда у народов России стал пробуждаться широкий интерес духовной направленности, оказалось, что в окружающем её мире издавна существуют гигантские системы сокровенных знаний, созданных и сохранённых другими народами. Госпожа, несомненно, знает о случаях, когда в силу каких-то внешних обстоятельств или внутреннего толчка человек вдруг начинает говорить на языке, который сегодня не понимает никто. Он вспоминает давно отзвучавшие мелодии или начинает петь священные гимны, которым, может быть, несколько тысяч лет, если ещё не больше. Это в нём на астральном уровне ожила память души о её предыдущем, не обязательно самом последнем перерождении. Такие факты науке известны, они описаны многими исследователями.
