Пастырь добрый (Главы 17-25)

— Господи, снова муштра... — пробормотал Курт себе под нос, и наставник довольно улыбнулся:

— Ничего, малая толика дисциплины тебе не помешает, а ты, судя по душевному и физическому состоянию обер-инквизитора, совсем от рук отбился... На службу после обучения выйдешь в первом ранге.

— Подсластили пилюлю? — укоризненно заметил он. — Еще пара дел — выбьюсь в обер-инквизиторы и, глядишь, в Генеральные... Если так пойдет и дальше, боюсь, в Конгрегации недостанет чинов.

— Мы нарочно для тебя что-нибудь придумаем, — утешил его отец Бенедикт, вновь обретя серьезность. — А теперь я соблюду традицию, каковая связана с завершением всех твоих дознаний. Еще в прошлый раз я сказал, что они уже не оставят тебя в покое, и оказался прав; я говорил, что твоя служба будет теперь все опасней...

— Снова предложите в архив? Это после обучения-то?

— Или вместо него, если пожелаешь.

— Я уникум, — усмехнулся Курт невесело. — Разве ж я могу уйти и лишить Конгрегацию шанса изучить столь редкостный exemplar?.. Я сказал это однажды и буду говорить до конца, отец: нет. Я остаюсь следователем, и на это решение не повлияет ничто.

— Я повлияю, — осек наставник строго. — Если все слишком далеко зайдет. Если я пойму, что на тебя навалились те, с кем тебе уже не справиться при всех твоих достоинствах; именно из-за твоей уникальности — тебя следует сохранить. Если не обо мне, то помни хотя бы об этом, когда снова полезешь в пекло...

— Меня не слишком спрашивали, желаю ли я лезть в пекло, — заметил Курт негромко, когда наставник умолк; несколько долгих мгновений висела тишина, нарушаемая лишь скрипом тонкой кожи перчаток, и, наконец, Курт вздохнул, с усилием отгоняя видение разливающегося под ногами огня. — Знаете, отец, у меня создается нехорошее чувство, что он меня преследует. Словно знает, что я его боюсь, и настигает меня всюду, где может. Словно задался целью меня уничтожить. И... я даже смирился уже с мыслью о том, что смерть... которая — настанет же когда-нибудь... я приму именно от него. Что когда-нибудь никакое чудо уже не спасет. Что это судьба. Для равновесия, что ли...

— В Альпы, — повторил духовник настойчиво и убежденно. — На воздух, на плац, работать. Там, мальчик мой, тебе будет не до еретических раздумий. А если старший instructor решит взяться за тебя всерьез, то — вообще не до каких.

ЭПИЛОГ.

— Сочувствую.

— Это еще цветочки, — вздохнул Курт недовольно. — В конце нашей беседы отец Бенедикт сообщил мне, что я удостоен рыцарского звания. Поздравления принимаются.

— Неплохая карьера для инквизитора полутора лет службы, — отметил Бруно, и он усмехнулся:

— Неплохая карьера для сына прачки и точильщика. Кто бы сказал мне тогда... Даже за хорошую шутку не сошло бы. Оказывается, Его Императорское Величество возжелали пожаловать меня сей милостью еще за прошлое дело — неоценимая услуга трону, что ты. Раскрыт заговор с участием герцога, князь-епископа и еще кучи знатной шелупони; я ведь вывел из строя разом двух курфюрстов — подарок императорским планам, лучше не придумаешь... Вчера меня притащили в магистрат, зарядили возвышенную речь, нацепили меч и рыцарскую цепь. Большим болваном я себя еще не чувствовал, особенно учитывая торжественную физиономию бюргермайстера. De jure за мной числится вшивая деревенька, именуемая громким словом майорат, посему я нынче "фон"... — на откровенную, нескрываемую ухмылку Бруно он покосился почти с ненавистью, покривившись: — Смейся, давай. Курт Гессе фон Вайденхорст... Самому противно.

— Почему только de jure?

— Потому что de facto я этой деревни в глаза не видел, дохода с нее получать не буду и владеть ею — тоже навряд ли; следователю собственность иметь запрещается. Id est[90], табуретку я купить могу, а вот деревню иметь права у меня нет. Пока служба — заказано. Переписать эту дыру на Конгрегацию совершенно я тоже не могу — майорат, однако препоручить заботу о надзоре за ней — вполне.

— И весь доход, соответственно, в конгрегатскую казну...

— Да Бог с ним, — легкомысленно отмахнулся Курт. — Невелика потеря. Тебе назначено собственное содержание, я уже почти в первом ранге; Дитрих на жалованье второго содержал жену и дом, а я при моих запросах буду сыром в масле кататься. Мне — много ли надо?

— Вот жители-то счастливы, — хмыкнул подопечный сочувственно. — Воображаю их лица, когда им сообщили эту радостную новость. "Ваш владетель — инквизитор". У половины — сердечный приступ.

— Временами это бесит, — уже серьезно отозвался он. — Уж с десяток лет выворачиваемся наизнанку — что им еще надо? Работаем как должно, расследуем справедливо, никого не трогаем...

— "Пшел вон", "Святая Инквизиция, прочь с дороги" и "я сказал, молчать" — вряд ли способствуют установлению доброго отношения к Конгрегации, — заметил Бруно наставительно. — Брось, Курт; ты ждал, что тебе всякий встречный руки целовать станет?.. Знаешь, мне сегодня приснился кошмар — с твоим участием. На площади были разложены угли, над ними на вертеле висел Бернхард с яблоком в зубах, а ты, поворачивая этот вертел, поливал его стекающим жиром и приговаривал — "Adaequato, bene adaequato[91]"... В умах людских нечто подобное и возникает в голове при слове "инквизитор".

На усмешку подопечного он не ответил, лишь покривился, и минуту оба шли молча, прислушиваясь к тому, как с площади у церкви святой Агнессы доносится постукивание молотков — на возведение помоста бюргермайстер, невзирая на то, что сие его обязанностью не было, и выделил приличную сумму, и нанял мастеров. Керн, понимая, какое удовлетворение Хальтер находит в этих заботах, ему не препятствовал...

— В беседе с отцом Бенедиктом, — заговорил Курт уже серьезно, — я обмолвился, что желаю подать еще одно прошение о твоем освобождении от нашей опеки...

— Знаю, — отозвался помощник и, перехватив вопросительный взгляд, вздохнул. — Я ведь тоже с ним говорил... или, точнее, он говорил со мною.

— И — тебе было сказано то же, что мне?

— Судя по всему, да. Я свободен и могу валить на все четыре стороны.

— Ну, и хорошо, — пожал плечами Курт, — все равно ты у нас не прижился.

— Да брось ты, — хмыкнул Бруно снисходительно. — Мы отлично сработались в паре, и мы оба это понимаем; да и кто еще сможет тебя терпеть... Кроме того, он был прав, этот Крюгер. Не умею я жить просто так, а, как показала практика, ничего иного, кроме службы в Конгрегации, у меня должным образом не выходит. Сказал тебе отец Бенедикт, какой мне предлагается выбор?

— Сказал... Неужто ты впрямь на такое пойдешь? Так мечтал о свободной жизни — и снова решишься в неволю?

— Так ведь на сей раз — по собственному произволению.

— Странная тварь человек, верно сказал Дитрих, — вздохнул он, и Бруно помрачнел.

— Вот тебе еще одна причина. После всего, что я узнал, что увидел, после всего, что было — неужели ты думаешь, что я смогу просто отойти в сторонку и продолжить жить как ни в чем не бывало? Что смогу обитать где-нибудь в свое удовольствие, словно в мире все по-прежнему, как было для меня пару лет назад? Я могу что-то сделать; не мог бы — отец Бенедикт не предлагал бы мне остаться, а значит, это что-то сделать должен.

— Гляди-ка, — заметил Курт почти всерьез, — чувство ответственности — штука, оказывается, заразная... Но ты понимаешь, что это означает? Больше шанса тебе не дадут, и если через все те же пару лет ты вдруг захочешь все бросить — так просто это уже не выйдет.

— Навряд ли захочу, — невесело усмехнулся подопечный. — Жаловаться буду, нудить, брюзжать, но бросить — не выйдет не только потому, что не отпустят. Не смогу — сам. Отец Бенедикт сказал, что год я должен посвятить обучению, дабы должность помощника хоть как-то отвечала действительности; что ж, пусть так. Даже интересно...

— Не меня одного будут гонять по плацу, — отметил Курт. — Это греет душу. Когда еще кому-то плохо, собственные мучения уже кажутся вполовину меньше. А сказал он тебе, на какой срок ты попадаешь в эту упряжь? Может, ты попросту не в курсе...

— Нет, я в курсе. До конца срока твоей службы. Ну, если тебя не шлепнут раньше. Тогда я волен пересмотреть свое решение.

— Возьми на заметку, — посоветовал Курт наставительно. — Если захочется уйти — просто подсыпь мне яду в пиво.

— Дорого, — отозвался Бруно, поморщась. — Лучше я снова дам тебе кувшином по черепу. Или расскажу отцу Бенедикту, как ты намеревался вызвать Христа в Друденхаус — и он сам тебя прибьет.

Курт промолчал, застопорившись вдруг, и подопечный, проследив его взгляд, остановился тоже. Впереди, всего в десяти шагах от строящегося помоста, двое мальчишек раскручивали веревку, напевая какую-то считалку, а третий сосредоточенно поджимал ноги, перепрыгивая через веревочную дугу.

— Как мило, — покривился Бруно. — Наглядный пример изменчивости и вечности жизни...

— Ты слышишь, что они поют? — напряженно проговорил Курт, и тот ахнул:

— Неужто ересь какую?

Мгновение он стоял на месте молча, а потом решительно зашагал вперед; стоящий к нему лицом мальчишка отступил назад, прыгающий запутался в веревке, и третий, не успев выпустить ее, налетел на приятеля, едва не сбив на мостовую. О том, пугают ли им непослушных детей в Кельне, Курт подумал мельком, ухватив падающего за шиворот и рывком установив на ноги.

— Мы ничего такого не делали, — предупредил один из мальчишек, медленно отступая назад. — Здесь просто места больше, сейчас на улицах тесно...

— Стоять, — потребовал Курт, повысив голос, когда тот отошел уже на приличное расстояние, явно готовясь дать стрекача. — Скачите вы хоть по кладбищу, — выговорил он раздраженно, — мне все равно... Что это за песенка такая?

— Считалка... — растерянно и опасливо пояснил мальчишка. — Чтоб прыгать удобнее...

— Слова, — пояснил Курт. — Повтори, что ты говорил сейчас.

— Fünf, sechs, sieben, тихо под речною зыбью...

Бруно за спиной втянул воздух, едва им не подавившись, и мальчишки втиснули головы в плечи.

— А что? — уточнил нерешительно один. — Ничего такого нет, майстер инквизитор, это просто считалка...

— Скажи целиком, — попросил Курт уже чуть тише и, когда те переглянулись, осторожно подмигивая друг другу, попытался сбавить тон еще: — Я вас ни в чем не обвиняю. Просто скажите слова.

— Eins, zwei, выбирай, кто-то в ад, а кто-то в рай... Drei, fier, Фридрих всех зовет на пир...

— До конца, — потребовал он, когда мальчик запнулся.

— Fünf, sechs, sieben, — настороженно выговорил тот. — Тихо под речною зыбью... acht, neun, zehn, прыжок! слушай дудочку, дружок...

— Вы сами придумали? — уточнил Курт и, увидев напряжение в глазах, повторил: — Я ни в чем вас не буду обвинять, ясно?.. Так что же? Вы придумали ее сами?

— Нет... — проронил все тот же мальчишка. — Просто услышали...

— Где?

— Ну, как — где... у других... Да ее все знают. Ну, наверно, придумал кто-то, это понятно, только я не знаю, кто. Просто... просто все ее знают, и все.

Несколько секунд Курт стоял неподвижно, глядя в мостовую под ногами, а потом молча двинулся прочь, через площадь мимо возводящегося помоста.

— Что все это значит? — догнав его, спросил подопечный чуть слышно и, не дождавшись ответа, встряхнул за рукав: — Эй! Какого черта!

— Он пытается вернуться, — пояснил Курт тихо. — На сей раз сам. Своими силами. И когда это удастся, совладать с ним будет куда сложнее...

— "Он"? — уточнил Бруно. — То есть — Крюгер?.. Я не понял; мы ведь, кажется, уничтожили его? Ты же говорил — мы его уничтожили!

— Я такого не говорил, — все так же тихо возразил он. — Я сказал, что Фридрих Крюгер изгнан, я не утверждал, что — уничтожен. Оставшись без тела и артефакта, он возвратился туда, откуда пришел, и там никто не сумеет помешать ему копить силы, чтобы снова явиться в мир живых.

— Не понимаю... — растерянно произнес помощник. — И ты знал это, знал, что он может вернуться, когда...

— Когда убивал Дитриха? — договорил Курт за него. — Да, знал. Что это не навечно — знал.

— Но ты ведь говорил — его стихия вода, и огонь...

— ... уничтожил флейту и преградил ему путь. Да. Этот путь. Сейчас преградил. Вода... Вода — стихия Хаоса; попроси отца Бенедикта рассказать тебе о нем подробнее, когда твое обучение начнется. Стихия Хаоса, в котором он нашел себе покровителя; вот только в отличие от Бернхарда, Крысолов не слился с ним, не утратил личности, не забыл себя и всего того, чему научился в жизни, а научился он многому. И не только вызывать дождь или топить крыс в реке, и его практика связана не только с использованием именно этого элемента. Подумай сам — будь лишь вода его союзником, только вода — какую работу он избрал бы себе, обосновавшись в Хамельне? Водоноса или мельника, или еще чего-либо в том же роде, а он...

— ... был углежогом, — докончил Бруно упавшим голосом. — Значит, и огонь тоже... значит, этим самым огнем мы просто-напросто освободили его от грядущего подчинения Бернхарду, который его призвал... и все? Мы его просто освободили?

— Мы посадили его в тюрьму, — возразил Курт. — Считай — так. Мы не смогли вынести смертного приговора, но сумели упечь его за решетку. Уже одно только это стоит многого, потому что дети перестали гибнуть, и его нет среди нас.

— Пока нет...

— Пока нет, — согласился он. — К сожалению, большее было не в наших силах.

— А в чьих тогда?

— Не знаю. Никто не знает. Большее не в силах Конгрегации; Бруно, Конгрегация существует всего несколько десятков лет, настоящим делом занимается недавно, у нас катастрофически недостает информации, недостает данных и людей — нужных людей... Я надеюсь, что Крюгер только собирает силы. Что возвратиться столь скоро он не сумеет, что это займет у него хотя бы пару веков, что сейчас он лишь нащупывает путь, и собственными силами, без поддержки отсюда, возвращение должно оказаться для него сложнее, чем в этот раз. Все, что я могу сделать, это искать сведения о нем и ему подобных, записывать, обдумывать — как тот хамельнский священник, для тех, кто придет после меня... Это, — грустно усмехнулся Курт, — первый случай, когда я буду составлять отчеты о расследовании с таким рвением и по доброй воле... Я надеюсь, что нам с ним столкнуться не доведется, а те, на чью долю это выпадет, будут лучше нас оснащены и информацией, и полагающимися к случаю средствами противодействия — уж не знаю, какими. Как я говорил уже не раз еще при нашей первой встрече — я всего лишь следователь. Мое дело — расследовать, и делать это хорошо. Я постараюсь.

— А если вдруг?.. — предположил Бруно хмуро. — Что тогда? Если вдруг снова — пропавшие дети, говорящие шкафы... или стулья, или мыши, или что угодно; если снова — Крюгер? Если снова — придется нам? Что будем делать тогда?

— Смотреть по ситуации.

— Снова это загадочное "по ситуации"... Это надо сделать девизом Инквизиции, — заметил подопечный с невеселой усмешкой. — Вместо или в дополнение к "милосердию и справедливости", которые тоже применяются "по ситуации".