страна нигде

Выходя, я зацепил мешком перенесенный в коридор стеллаж, с него что-то упало, звякнуло и покатилось. Я вынес землю, высыпал ее, затем вернулся и поднял упавшую вещь. Это оказалась стеклянная трубка с металлическими заглушками на концах, похожая на высоковольтный предохранитель — только такие предохранители обычно заполнены кварцевым песком, здесь же было что-то мутно белое, с сероватыми разводами. А, вспомнил я, консервант какой-то там, как в том контейнере в домике в лесу. Он еще становился прозрачным, когда таял...

Я сжал стеклянный цилиндр в руках и подержал так, пока он не потеплел, затем раскрыл ладони. Возле стенок консервант растаял, и я увидел крохотную руку с растопыренными пальцами и краешек полупрозрачного голубого крыла.

-Боже... Тигровая Лилия, что это?!

-Где? Покажи. Ах, это... — динамик под потолком вздохнул. — это Альфа-четыре. На нее напала чайка. Успели отбить, но потеряла много крови.

Держа цилиндр двумя пальцами, я подул на него, чтобы он остыл, и консервант снова стал белым и непрозрачным. Хорошо, что я не успел увидеть ее лицо, подумал я. Вдруг она была бы похожа на Бету?

На стеллаже стояли еще пять таких цилиндров.

-Тигровая Лилия, можно... могу я забрать их?

-Хорошо. — ответила операционная система, не задавая вопросов, за что я был ей безмерно благодарен. Поставив цилиндр на полку, я вновь принялся ковырять лопатой землю, а когда пошел выносить ее, прихватил цилиндры. Возле оврага я уложил их рядком на траву и высыпал землю из брезента сверху, потом повторил, потом еще и еще. К вечеру на этом месте высился курган в половину моего роста.

За день я углубился почти на метр и решил, что задача не такая уж трудная — десять метров, по метру в день, но Тигровой Лилии совсем не нужна была грязная нора с осыпающимися земляными стенами. Пришлось ставить крепи, подкладывать доски.

-Все равно не очень-то стерильно. — сказал я, получив очередную струйку земли за шиворот.

-Когда работа будет закончена, я обошью стены пластиком. — ответила Тигровая Лилия.

-Ты обошьешь? Как? Твое это манипуляционное поле достает досюда?

-Нет. Ты переместишь генераторы... впрочем, не заглядывай так далеко наперед, нам бы с этим для начала справиться.

Тигровая Лилия отчего-то перестала играть с голосами и интонациями, остановившись на образе приветливой хозяйки. Странно было слышать от машины 'не планируй наперед', но в образ это вписывалось. И мне она нравилась такой куда более прежней, непостоянной.

Через пару дней мягкая земля кончилась, пошла плотная глина с камнями, которую приходилось разрыхлять ломом, прежде чем выгребать лопатой. Когда я углубился чуть подальше, в норе стало не хватать света из коридора лаборатории, пришлось вешать на стену фонарь, когда я прорылся еще дальше, в норе стало довольно душно, и потрескивание досок и шорох осыпающейся земли над головой здорово нервировали, несмотря на то, что Тигровая Лилия уверяла, что 'прощупала' землю и обрушение не грозит. Вечером я приходил в свой гостиничный номер еле живой, но после душа и ужина все же находил силы прочесть еще несколько страниц из записной книжки ремонтника.

Впрочем нет, не так. Мне совсем не приходилось искать силы для того, чтобы читать эту записную книжку, скорее напротив, я не мог найти в себе сил, чтобы ее не читать. История чужой жизни захватила меня не потому, что была чем-то примечательна, а потому, что написана была с такой потрясающей честностью, на которую я бы не решился никогда. Когда-то в юности, как и многие, я пробовал вести личный дневник. Все шло гладко, пока я писал о школьных оценках и маленьких открытиях в радиоэлектронике, но каждый раз, когда хотелось написать нечто более личное, нечто свое, рука начинала спотыкаться, и я выводил что-то усредненное, словно писал роман с собою в главной роли, тревожился, как будущие читатели воспримут персонажа, в чем-то старался его приукрасить, умалчивал о недостатках и тем самым создавал на страницах дневника кого-то до отвращения положительного, ненатурального и со мною имеющего мало общего. Ремонтник оказался смелее меня и просто записывал свои мысли, не заботясь о том, как будет выглядеть.

И, читая записную книжку, я все чаще отмечал, что ремонтник похож на меня. То есть нет, конечно, похож он на меня не был ни характером, ни судьбой, однако то и дело, читая его записи, я вздрагивал, вдруг узнавая в чужих мыслях свои. Это было необычно и пугающе — понимать, что мысли, идеи, которые ты считал лишь своим личным открытием, которые существовали только лишь в твоей голове, оказывается, не твое эксклюзивное достояние, и другой человек способен мыслить так же, как ты, повторять твои ошибки и так же осознавать, что это ошибки, повторять твои логические цепочки.

-Он... он такой, как я. — сказал я шепотом, и это было немного страшновато. — он... настоящий.

На минуту я даже забыл, что здесь, в этом вырванном из истории острове, ремонтник существует лишь на страницах записной книжки. Внутри потеплело, я чуть не прослезился: на свете есть такие же люди! Я не инопланетянин, хотя бы один, способный мыслить и чувствовать так же как я, человек существует!

Но было важное отличие между ним и мною: для меня все люди были пустышками, одинаковыми серыми камнями, обернутыми в конфетные бумажки напускной индивидуальности, и я гордился тем, что мог видеть глубже этих бумажек. Ремонтник тоже не обманывался и видел людей глубже, но он шел дальше меня. Под его взглядом конфетная бумажка слетала, обнажая серый камушек — но затем и серый камушек лопался, обнажая свою сердцевину, прекраснейший бриллиант уникальной огранки.

Я закрыл записную книжку, положил ее на столик, лег и заложил руки за голову, глядя в потолок. Мой внутренний голос спросил меня:

-Слушай, а как так вышло, что ты стал таким?

-Каким я стал?

-Таким вот — озлобленным. Откуда это пошло? У тебя что, жизнь сильно тяжелая была? Люди тебе много зла делали? Ты войну в окопах, что ли, пережил? В тюрьму несправедливо тебя посадили? Ну, детский дом. Ну, не идеальное начало жизни, да. Но там таких как ты несколько сотен, они жили как ты, и они не стали человеконенавистниками.

-Ничего я не челоне... человеконави... тьфу! Я не ненавижу людей, ясно? Просто они не такие, как я, они другие, им нельзя доверять, понял?

-Откуда тебе знать-то? — мой внутренний голос опять начал ехидничать. — можно подумать, ты жизнь знаешь. Что ты видел-то в жизни, кроме своих микросхем? Ну серьезно, ты же и с людьми-то толком не общался. Была сотня людей, которым ты говорил привет-пока, и только. Даже с невестой своей, много вы разговаривали? Ты был к ней привязан, но привязан лишь, как ты любишь это называть, к серому камушку. Ты не знал и не пробовал узнать, что в ее душе чуть глубже, чем она живет, о чем думает, и сам тоже ей никогда не открывался. Ты совсем не знаешь людей, как ты вообще сделал о них такие глубокие выводы?

-Да я... — мне пришлось умолкнуть. Я попытался вспомнить — откуда? — Ну, наблюдал за людьми. Не так чтобы целенаправленно, просто глазел по сторонам. Книги читал, новости смотрел. Вообще-то, и хорошего немало видел, только как-то... пропустил, что ли? Или объяснил это как-то извращенно... зато плохое запомнилось. Вот ремонтник бы на моем месте...

-Все потому, что ты смотришь на людей недобрым глазом, изначально, еще до того, как они себя проявили. А ремонтник наоборот. — снисходительно пояснил мой вымышленный собеседник. — а почему так? Есть какая-то причина, чтобы ты относился к людям так, изначально плохо?

Причины не было. Я помолчал и осторожно предположил:

-Может быть, просто... я такой? От рождения...

-Жопа ты от рождения. — раздраженно ответил внутренний голос и больше в тот вечер на связь не выходил.

А меня посетило воспоминание, яркое и четкое, настолько реальное, что походило более на галлюцинацию.

Мне было шестнадцать лет, я сидел в столовой детского дома, заканчивал обед и мрачно смотрел на сидящего спиной ко мне мальчика младше меня на четыре года. Он постоянно увивался рядом, просил починить ему его бестолковые игрушки, а когда я чинил, раздражающе стоял за спиной, не отрывая взгляда от моих рук.

-Завидует мне. — поставил я диагноз. — когда я уеду, наверняка выпросит мою мастерскую. Будет сидеть на моем стуле, за моим рабочим столом и, напряженно сопя, будет портить все то, что я починил, и при этом считать себя великим радиотехником.

Мальчик почувствовал мой взгляд, обернулся, улыбнулся несмело. И я понял — не тогда, в шестнадцать лет, а только сейчас — он не завидовал мне. Он восхищался мною. Наверное, мечтал, чтобы я и его научил ремеслу... но так и не решился попросить.

Вспоминалось и другое, быстро, вспышками: слова, которым не придал значения, чуть заметные улыбки, взгляды, поступки, которые я истолковал превратно. Люди, что меня окружали, один за другим в моей памяти переставали быть одинаковыми, искусственными, оказалось, что в каждом из них есть и их настоящее, внутреннее, и оно стало вдруг для меня явным.

Я открыл глаза, помотал головой.

-Хватит, хватит... не надо больше. Ладно, твоя взяла. Я... попробую.

* * *

*

Лопата скрежетнула по чему-то твердому. Опять камень? Только-только мягкая земля пошла, и вот опять, эх. Я отложил лопату, взял прислоненный к стене туннеля лом, размахнулся, ударил. Камень отозвался глухим стуком, посыпалась темно-красная крошка. Похоже, кирпич.

Оглянувшись, я посмотрел на неровный светлый прямоугольник в конце слабо освещенного подвешенными на опорах лампочками туннеля. Десять метров? Ох, а выглядит этот туннель на все двадцать. Даже не верится, что такую работу в одиночку провернул: выше моего роста, так что можно ходить не пригибаясь, метр в ширину, свод укреплен досками. Душно, правда, и довольно грязно.

Я ударил еще несколько раз, выбил кирпич и посветил в образовавшуюся дыру фонариком. Маленькая пустая комната, голые кирпичные стены, бетонный пол, покосившаяся фанерная дверь. Повезло: чуть бы влево или вправо, и туннель вышел бы в торец внутренней стены, а так выйдет в комнату и почти на уровне пола. Что ж, немного осталось. К вечеру я пробил в стене достаточно большой проход, чтобы пролезть, и вошел внутрь.

В замурованном подвале был спертый, но сухой воздух. Я толкнул дверь комнатки. Подвал оказался похож на лабораторию, разве что стены были кирпичными, ничем не обшитыми: такой же коридор с дверями, ведущими в комнаты. Относительно чисто, разве что пыль повсюду, да в конце коридора, там, где была лестница, неряшливая груда ломаного бетона. Никакой мебели, никакого мусора.

Вслед за мной в замурованный подвал въехал маленький робот Тигровой Лилии, разматывая за собой тонкий провод — слой земли глушил радиосигнал. Робот остановился, завертел камерой.

-Отлично. — сказала Тигровая Лилия, почему-то не через динамик робота, а через динамик в коридоре лаборатории, но достаточно громко, так что я услышал.

На следующий день в коридоре лаборатории появились две тяжелые металлические коробки, которые я сначала принял за сейфы, с волочащимися от них в одну из комнат толстыми кабелями.

-Тигровая Лилия, это что?

-Это переносные генераторы манипуляционного поля. Размести их в туннеле.

Я отволок один 'сейф', чуть отдохнул, затащил в туннель второй, вышел, чтобы отдышаться, и тут Тигровая Лилия сказала:

-Кстати, я закончила исследование. Теперь я знаю, что произошло с островом и почему он выпал из истории.

Она произнесла это обычным тоном, никак не выделяя, а я был занят горестным созерцанием своих ладоней, за несколько тяжелых трудовых месяцев покрывшихся мозолью толщиной с полсантиметра и не сразу понял, что она сказала, но когда до меня дошел смысл ее слов, я чуть не подпрыгнул.

-Что? И почему?

Операционная система молчала.

-Ну чего молчишь? Почему?

-Я скажу тебе завтра, когда твоя работа будет закончена.

-Почему?

-Сейчас уходи, я займусь отделкой стен туннеля, завтра тебе нужно будет перенести в подвал генераторы и... еще кое-что. Потом я расскажу тебе.

-Черт. — я засмеялся. — Тигровая Лилия, ты чего? Только любопытство раздразнила. Зачем до завтра-то ждать? Думаешь, не закончу, сбегу?

Вдруг словно холодок пробежал по моей спине. Я сказал:

-Сбегу, да? Есть способ покинуть остров, поэтому ты не говоришь? Да?

-Да.

Как ни терзало меня любопытство, я все же не стал унижаться и уверять Тигровую Лилию в своей благонадежности. Но... значит, есть способ выбраться отсюда? Не было возможности, не было и необходимости выбирать — остаться или уйти. Да и была бы, еще не так давно выбор для меня был очевиден. А теперь что? Легко сказать 'я попробую' лишь чтобы успокоить свою совесть, легко попробовать относиться лучше к людям, которых все равно нет, но вернуться, чтоб снова все было по-старому...

Но вдруг все будет по-новому? Нет, я конечно не представлял, что внезапно все люди заулыбаются и откроются мне с лучшей стороны, стоит мне отнестись к ним иначе, чем прежде, но вдруг... вдруг встретятся хорошие люди? Вдруг так окажется, что их много? Вдруг окажется так, что их, хороших, настоящих людей даже большинство, и только я этого прежде не замечал?

Я подошел к календарю, черным фломастером зачеркнул еще одно число. Середина апреля. Все ближе к весне, все ближе к пробуждению феи. Наверное, лучше поговорить с ней, решить вместе, и будь что будет.

На следующий день, придя в лабораторию, я в изумлении приоткрыл рот: Тигровая Лилия за неполные сутки обшила стены туннеля толстым ровным пластиком (и где взяла в таком количестве? Не иначе, переплавила что-то), так что туннель перестал быть грязной земляной норой и почти не отличался от коридора лаборатории.

Туннель закрывался тоненькой, но прочной дверью, на которой был внахлест закреплен лист пластика того же цвета, что и стены. Я прикрыл дверь, прижал пластик — не отличить. Если еще и запаять края, словно и нет здесь ни двери, ни туннеля.

Замурованный подвал тоже начал потихоньку преображаться: в маленькой комнатке, в которую выходил туннель, стало вдруг очень чисто, даже старый кирпич начал как-то поблескивать. Присмотревшись, я понял, что кирпичная стена покрыта слоем прозрачного полимера. За пределами комнатки все осталось по прежнему.

-Дальше генераторы не достают. — сказала Тигровая Лилия извиняющимся тоном. — перенеси их в подвал, помести посередине коридора.

Я выполнил ее просьбу, вернулся в коридор лаборатории, вопросительно поднял глаза к потолку.

-Ты вчера говорила, что-то еще надо перенести? Эй? Тигровая Лилия, чего ты молчишь?

-Да. — отозвалась она наконец. — Я хочу, чтобы ты перенес меня.

-Тебя, туда, внутрь? — я улыбнулся. — Ну, я чего-то такого и ожидал. Покажи только, где, ммм... находишься ты.

Одна из дверей в коридоре открылась. Я вошел в небольшую, но с высоким и почему-то закругленным потолком комнатку без мебели, еле-еле освещенную одной маленькой светодиодной лампочкой под потолком. На стенах комнаты висели (именно висели, а не стояли на полочках) одинаковые серые коробки с прозрачной крышкой, под которой перемигивались цветные светодиоды. Стены были опутаны проводами, лишь в центре оставался проход. Комната хорошо вентилировалась, в ней было заметно прохладнее, чем в коридоре, и в ней не было ни пылинки.