— Не перекладывай на меня своих обид, — произнесла я резко. — Я не обещала тебе ровным счетом ничего.
— Я не обижен, Полина, — безбожно соврал Влад. И добавил тише: — Сейчас не время для обид.
Знаю, они с Эриком много говорили об убийце. О его целях, планах, предполагаемых действиях. Меня на эти встречи не звали, хотя, думаю, если бы попросила, Эрик не возражал бы. Я не просила. Старалась держаться подальше, трусливо спрятав голову в песок. До венчания — так я себе сказала. До свадьбы не буду думать о плохом.
К нам подошла Дарла. Вернее, 'подошла' — не совсем правильное слово. Скорее, подплыла, вальяжно покачивая бедрами. Толстый слой косметики на лице, жирные стрелки, обтягивающее лимонное платье, едва прикрывающее пятую точку и нагло выставляющее на всеобщее обозрение пышную грудь. Бокал 'маргариты' изящно зажат между пальцами с ярким маникюром. В этом вся Дарла. Всегда немного подшофе. Не знаю, может, это помогает ей легче управлять кеном.
— Не позволяй мне больше пить сегодня, — проворковала защитница и фамильярно взяла Влада под руку, отчего он поморщился и слегка отодвинулся. Руку, к слову, не отнял.
— Пожалуй, ты права, — сдержанно ответил Влад, явно недовольный, что нас так бесцеремонно прервали. — Не стоит пить, Дарла.
— У скади так мрачно, — защебетала она и, как ни в чем не бывало, отхлебнула из бокала. — И места столько — заблудиться можно!
— Мы в детстве любили играть в прятки, — решил поделиться воспоминаниями Влад и незаметно высвободил локоть. — Даша обычно пряталась на чердаке, а я в подвале, и никто не мог нас найти. На чердаке слишком пыльно, а в подвале — мрачно и страшно. Хорошее было время.
— В детстве все кажется проще, — согласилась я.
— Лариса очень красивая, — тут же перевела тему Дарла, видимо, не сочтя ностальгию Влада интересной. Она восторженно проводила взглядом улыбающуюся невесту и вздохнула. — Только жених мелковат. Не пара ей.
— Женщины нелогичны в выборе спутника, — иронично согласился Влад. — Впрочем, как и в выборе племени. В атли она была сильнейшей, а в скади — всего одна из.
— Не расстраивайся, теперь у тебя есть я, — томно протянула защитница и одним глотком осушила бокал. — О, там шампанское принесли! — И упорхнула к подносу с напитками.
— Да уж, она будет отличной заменой, — невольно вырвалось у меня, что тут же вызвало ожидаемую реакцию Влада — интерес и насмешку.
— Тебе не нравится Дарла?
— Она очень... колоритная.
— Рад, что ты все еще ревнуешь, — шепнул он мне на ухо вполне двусмысленно, и я заметила, что Эрик на другом конце зала прищурился.
— Твои попытки достать меня вызывают эмоции, но это не ревность, — спокойно ответила я.
— Кое-какие привычки остаются с человеком навсегда. Одна из твоих — врать себе. Тебе с ним удобно, — он кивнул на Эрика, — он надежный, прислушивается, ценит. У него нет жены. Он сильнее. Грубая сила не требует ума — бей и иди вперед. Ему никогда не придется выбирать — оставить тебе жизнь или не искалечить. Я тебя понимаю. Ты настрадалась достаточно и заслужила кусок сладкого пирога. Но подумай, тот ли он, кто тебе по-настоящему нужен? — Секунда — и маска снова на его лице. Одна из привычных. Отстраненно-саркастичных, тех, что прячут истинные эмоции так глубоко, что и не разберешь, если ли они там вообще. — Впрочем, кто я такой, чтобы тебе указывать...
— Ты тот, кто спас мне жизнь, — тихо сказала я. От вина во рту осталась горечь. А сам напиток, до этого даривший легкость, осел в желудке камнем. Безбожно давило в висках и гулко стучало сердце. — И тот, кто так и остался в тени. Твой поступок не оценили, и меньше всего оценила я, верно? Не думай, что я не помню. Ты спас меня, и это многое значит, но... Я больше не вру себе, Влад. Он тот, кто мне нужен.
Прощаться всегда тяжело, особенно если человек тебе близок. Еще труднее ставить точку. Люди иногда не верят в точки. Дорисовывают снизу запятую и ждут.
Влад уехал рано — сразу после нашего разговора. Бессмысленно было его продолжать. На некоторые вещи мы всегда будем смотреть по-разному.
Я нашла Глеба на улице. Он гулял, пиная волглую, слипшуюся листву на аллее, ведущей в сад. Смотрел под ноги и обиженно поджимал губы.
Солнце светило ярко, проникало сквозь почти полностью голые уже ветви деревьев, сушило серые бока камней, которыми выложена дорожка. По утрам на примятой траве появлялся уже белый налет изморози. В этом году лето сбежало от нас, не попрощавшись. Ранняя, холодная осень принесла низкие туман, зябкие рассветы, дожди и промозглость.
Я застегнула куртку и направилась в сад.
-Ты чего здесь? — Поймала руку Глеба и развернула его к себе. — Эрик сказал что-то?
Он покачал головой.
— Люблю скади, ты же знаешь. Но она просто вымыкает. Смотреть не могу — тошно!
— Зачем тогда приехал?
Скамейка была чуть влажной, но я все равно присела и похлопала ладонью по дереву, приглашая и его.
— Лара позвала. — Глеб примостился рядом и закурил, смешно щурясь и продолжая ковырять носком туфли листья. — Скоро вон ты позовешь. Когда, кстати?
— Эрик хочет в следующую субботу. Только вот... — я поморщилась. — Не уверена, что мне стоит звать атли. Не уверена, что вообще хочу, чтобы Влад знал.
— Меньше нужно было с ним целоваться, — угрюмо заметил Глеб.
— Ха-ха, очень смешно!
— Смешного тут мало. Вот разругаются атли со скади, будешь знать. Влад, когда злой, может выкинуть всякое. Мозгов, слава богам, хватает не налажать серьезно, но подлянку сделать может.
— Да, я в курсе. Было недавно уже.
С Ларой. И я прекрасно понимаю, какие у этого 'всякого' могут быть последствия, если узнает Роб или Эрик.
— Есть вероятность, что твое венчание скинет его с катушек, — мрачно резюмировал Глеб.
— А что он сделает? Эрик сильнее, и Влад это понимает. Сам мне сегодня сказал. Влад достаточно любит жизнь, чтобы не рисковать ею так глупо.
— Верно, сильнее, — согласился Глеб и затушил истлевшую сигарету. Пепел прилип ко влажным камням на дорожке и еще не окончательно увядшей траве. — Но не ты. Ты всегда была на нем помешана, сколько я тебя помню. Боролась с собой, но так и не поборола. Так ведь? Дашь Владу повод, невольный знак, что есть шанс, он его не упустит. А Эрик не сильно будет разбираться, кто виноват.
— Намекаешь, что я виновата? — обиженно возмутилась я. — А пострадает Влад?
— Не намекаю — прямо говорю. Вся суть в том, Полевая, что Влад тебя насквозь видит. И то, что не все перегорело, понимает не только он. Эрик тоже в курсе.
— Все перегорело, — возразила я. Прозвучало неубедительно и насквозь фальшиво. Не к месту вспомнилась сегодняшняя фраза о том, что я вру себе. Но ведь не вру! Совершенно. Ни капельки. Надежда не живет вечно, и прошлое не вернешь.
А Глеб... Он всегда преувеличивает. Владу и Эрику сейчас не до разборок, и оба понимают это. Я не разжигаю вражду. В чужую голову не влезешь и мыслей не затрешь. Даже если эти мысли идут вразрез с реальностью.
Да, были моменты, когда мне казалось, что все можно исправить. И тогда, на Тибете, и после. Город в огнях. Небо так низко, что, кажется, можно достать рукой. Теплые пальцы на запястье, искры на коже — от взглядов, прикосновений, от прерывистого дыхания сводит живот, и я сантиметр за сантиметром сдаю с таким трудом завоеванные позиции.
Они были — эти минуты, когда неизвестность могла свернуть в любое направление. Но выбор сделан, и я ни капельки о нем не жалею.
В доме стало уютнее, когда атли уехали. Некоторые вещи скади не выставляют напоказ, хранят исключительно в семье, словно посторонние лишним словом или даже вздохом могут испортить атмосферу волшебства.
Девушки столпились вокруг стола, обступив его стеной, шушукаясь и смеясь.
— Что там? — с любопытством спросила я и попыталась протиснуться сквозь плотное полотно спин.
— Тамара рисует, — пояснила Алла, оборачиваясь и немного пропуская меня, чтобы я тоже могла посмотреть. — Традиция. В скади она лучше всех исполняет брачный рисунок.
Я, наконец, протиснулась вперед и застыла статуей, завороженно следя за движениями Томы. Тонкая кисть, словно частичка ее самой, опускалась в рыжую краску и скользила по коже Лары. Рисунок начинался от ногтей, вился к тыльной стороне ладони, переплетаясь завитушками и плавными линиями, и поднимался к локтю. Тамара аккуратно и педантично выводила каждый штрих, каждую линию, остальные же завороженно и с завидной долей зависти наблюдали.
Алла еще что-то шептала мне на ухо, но я не понимала ни слова. В сознании гулким пульсом билась одна-единственная фраза — пророчество, которое должно сбыться. Что-то сугубо личное, только мое.
Пять слов, ранее казавшиеся бессмыслицей, теперь обрели смысл.
Тебе раскрасят руку. Совсем скоро.
Кто я такая, чтобы спорить с ясновидцами?
— Хочешь себе такой же? — шепнули мне на ухо, а затем прижали к себе, и я улыбнулась.
— Хочу, — призналась честно и развернулась к Эрику. Ладони коснулись его груди — в том месте, где слышно было, как сердце бьется. — И не уверена, что готова ждать до следующей субботы. Как по мне, воскресенье тоже неплохой день. Особенно подкупает, что оно завтра.
Глава 14. Тот день
Сложно организовать праздник, когда у тебя всего сутки впереди. Еще сложнее — если ни черта не понимаешь в организации праздников.
Но мне не хотелось банкета. Не хотелось поздравлений, музыки, еды, цветов. Даже платья, ведь я, по сути, никогда не любила платья и не умела их носить.
Я хотела быть с Эриком, остальное мало волновало.
Платье мне все же принесли. Белое, с россыпью камней на лифе — они сверкали в свете вечерних ламп, переливались и отбрасывали блики на внезапно побледневшую кожу. Оно было немного длинным и волочилось по полу, но Тамара уверила, что до завтра исправит это недоразумение. Она была намного выше меня — та, для кого оно шилось.
Божена Стейнмод.
Почти до утра мы с Томой рассматривали фотографии из старого альбома, который она тайно хранила в тумбочке у кровати.
Однажды Эрик негласно запретил в доме скади воспоминания, и с тех пор соплеменники прятали их под кроватями, в запирающихся тумбах, в личных вещах, вынося на свет, лишь когда убедятся, что никто не видит. Нет, прямого приказа не помнить не было. Была злость, которая все выжгла. Которая заперла картины на чердаке, избавилась от одежды и украшений, запретила называть вслух имена. Обида, зарубцевавшаяся уродливым шрамом. Ноющая на погоду старая рана.
В тот день все переменилось.
Платье Эрик достал сам. Вытащил из шкафа в пустой комнате на третьем этаже. Молча протянул мне, и показалось, его рука слегка дрогнула.
В той комнате всегда пыльно, и пауки плетут паутину. Солнце струится в щель между плотных штор белесыми лучами и рисует на полу изогнутые тропинки. А вечером там темно, лишь по стене аляповатыми, неровными кругами ползет свет тусклых бра.
Пока Тома возилась с платьем, я рассматривала альбом. На выцветших, истертых картинках улыбалась красивая девушка. Льняной сарафан в крупный горошек, с расклешенной юбкой и ярким поясом облегал стройную фигуру. Сияющие глаза смотрели прямо в объектив. На заднем фоне — сад скади, совсем новые, покрытые лаком скамейки, брошенное кем-то красное ведерко, лопатка в полуметре, наполовину торчит из травы.
На другом фото они уже вместе. Он безумно похож на Эрика, вернее, Эрик на него. Эдмунд держит Божену за руку, а вторая рука обнимает ее за плечи. Она маленькая по сравнению с ним, тоненькая, хрупкая. В глазах — нежность и непонятная мне глубина. Тома говорит, я на нее похожа, но лукавит — не похожа. Божена носила платья и отличалась кротостью. Во всем слушалась мужа, не перечила, вела хозяйство. Занималась детьми. Лечила. Говорили, однажды она исцелила надорванную жилу. Кто знает, правда ли, и на что способны потомки Херсира.
Вот Даша — да, похожа на мать. И внешне, и поведением.
Была и свадебная фотография. Вернее, фото Божены в платье. На этом фото она смеялась. Лежала на большой кровати, раскинув руки в стороны, на левой — брачный рисунок почти до плеча. Платье задралось, обнажая загорелые колени. Наверное, это фото делал Эдмунд лично. Они были красивой парой...
Глеб приехал ближе к утру. Рассвет разлил на горизонте розовый и пурпурный, мазнул облаками по небу. Мир спал, даже ветви не качались от ветра. Жизнь замерла в предвкушении.
— Я привез тебе... вот, — сказал Глеб вместо приветствия и протянул мне сверток, украшенный нелепым красным бантом.
Мы пили кофе на крыльце. Я вытащила кресла-качалки и столик, с кухни умыкнула вчерашние булочки и молоко. Люблю вот так сидеть, когда никто вокруг не суетится и не мешает говорить. Дом скади спал, лишь Эльвира тихо напевала на кухне какую-то английскую песенку, полностью поглощенная приготовлением завтрака.
Я развернула подарок. Венок из засушенных цветов, покрытый каким-то специальным составом, видимо, чтоб не портились. Полевые. Ромашки и бессмертники. Лен. Ковыль и душица.
— Говорят, можно взять кусочек счастья, если надеть вещь, в которой венчалась другая пара, — тихо пояснил Глеб. — Мама была счастлива в браке.
— Спасибо! — растроганно прошептала я, осторожно касаясь украшения.
— Волнуешься?
— Боюсь, — призналась я. — Но хочу этого так сильно, что плевать на страх.
Страх был по-настоящему сильным. Весь день я пила успокаивающий отвар Томы. К слову, ее способности целительницы были примерно на том же уровне, как мое умение ставить защиту. Почти нулевые. Но отвар я послушно пила — хотя бы для того, чтобы чем-то занять руки, которые безбожно тряслись. Казалось, у меня землетрясение внутри. Извержение вулкана. Обжигающая лава по венам. И полное отсутствие связных мыслей.
Тамара колдовала надо мной весь день. Мы уехали на Достоевского, чтобы никто не мешал. Я опасалась, что кто-то вмешается и все испортит. Например, если проболтаются Даше, а она донесет Владу. Не знаю, что он может предпринять в таком случае. Если верить Глебу, мое венчание сорвет ему крышу.
Но, вопреки моим страхам, Влад не появился. Не возник на моем пороге с претензиями и обвинениями. Не звонил, не писал в соцсетях и никак не давал о себе знать.
Тома купала меня в ванне с отварами трав, растирала тело маслами, и в итоге у меня закружилась голова от насыщенных запахов, которыми пропиталась моя квартира. Затем она втирала мне в кожу специальный крем, от которого та стала мерцать в темноте. Смотрелось красиво. Завораживающе.
Неброский макияж, прохладный шелк платья, шпильки в прическе. Венок Ольги. Я была похожа на эльфийку или лесную нимфу. Сказочное существо не из нашего мира.
— Ты красивая, — похвалила Тамара.
— Любая была бы в этом платье.
И в колье, подаренном Эриком на день рождения. В легких сандалиях из мягкой кожи. В ореоле предвкушения счастья.
— Поехали, — скомандовала воительница и открыла для меня входную дверь. — Негоже опаздывать.
Я еще раз посмотрела на себя в зеркало. Бледная, лишь на щеках — пятнами лихорадочный румянец. Глаза блестят, губы сжаты. Около ключицы загнанной птицей бьется голубая жилка.
