Перкалевый ангел 2. Война этажерок

На удивление, в противовес всем предыдущим дням, 25-е августа выдалось донельзя спокойным. Лишь конные разъезды обеих сторон время от времени встречались друг с другом, но в серьезные столкновения не вступали и, выпустив в противника несколько пуль, разрывали контакт. Пожалуй, можно было сказать, что данному факту были рады все без исключения. Изрядно потрудившиеся авиаторы также вознесли хвалу Господу за такой подарок, как один день отдыха и с превеликим удовольствием завалились спасть сразу же после завтрака. Лишь пара машин 15-го КАО вылетели на разведку, но уже вскоре вернулись ни с чем. Точнее никаких новых телодвижений противник на центральном фронте наступления 2-й армии не предпринимал, продолжая накапливать силы близ Алленштейна. Зато активизировались немецкие тыловики, и многие дороги оказались насыщены транспортными колоннами подвозящими войскам продовольствие и боеприпасы. Штабс-капитан Вальницкий один раз даже наблюдал, как на подобную колонну, состоящую из полудюжины грузовиков, налетела казачья сотня. Впрочем, немногочисленная немецкая кавалерия также порой озорничала в тылах русских войск, отчего и приходилось постоянно оставлять позади, то взвод, то роту, для охраны особо важных объектов или мест сосредоточения пленных.

Удостоверившись, что ничего смертельного в ближайшее время случиться не сможет, Егор в приказном порядке загнал всю технику в ремонт и сам принялся помогать механикам с приведением в божеский вид его потрудившегося ШБ-1. Вот уж кому, а механикам всю последнюю неделю действительно приходилось работать на износ, выкраивая на сон от силы часов пять, если не меньше. Днем — подготовка аэропланов к вылетам и латание на скорую руку привезенных ими повреждений. Ночью — полная проверка машин и прочистка, а то и переборка, двигателей и топливной системы. А после того как сбили аэроплан Орлова, добавилась головная боль по восстановлению хотя бы планера, раз уж двигатель приказал долго жить. Плюс с передовой тягачи притащили вышедший из строя броневик и тройку трофейных автомобилей, которые было бы очень желательно восстановить как можно скорее, ведь техники совершенно не хватало — отряду даже пришлось отдать штабу 15-го корпуса все свои мотоциклы, где они требовались куда больше, чем на аэродроме. Опять же к ним обращались за содействием соседи из 15-го КАО и притаскивали отказывающиеся работать армейские машины. Пусть последних и было прискорбно мало, но работы они добавляли, а людей в мастерских больше не становилось. Да и окружающая обстановка навивала тоску. Нейденбург в одночасье превратился не только в место сосредоточения тыловиков 2-й армии, но и в гигантский санитарный перевалочный пункт. Доставляемых с передовой раненых попросту не успевали отправлять далее в тыл, отчего не самый маленький городок оказывался переполнен стонущими и умирающими от ран людьми. Всех их требовалось отправлять дальше, в Млаву, откуда уже начали ходить санитарные поезда, но, ни транспорта, ни санитаров, не хватало. Потому выходить в город, чтобы хоть немного отгородиться от изматывающей работы, не было никакого желания. Там от раздающихся со всех сторон стонов полных мучения и боли, наоборот, становилось только хуже. Вот и сейчас счастливые летчики завалились спать, а буквально засыпающие на ходу механики были вынуждены начать полную проверку своих аэропланов. От революционных воззваний их в этот момент удерживали разве что деньги, что исправно платились заводом "Пегас" за сверхурочную работу, да вид трудящегося с ними наравне одного из хозяев этого самого завода. Но роптать за кружечкой чая о тяжкой доле рабочего человека это не мешало. Впрочем, они хоть и роптали, но делали, тогда как соседи из корпусного отряда жили исключительно по распорядку, бросая всякую работу строго вовремя, отчего Егор Владимирович, видя такое отношение не просто к работе, а к службе во время войны, лишь плевался, да жалел, что на них нет какого-то Сталина.

Целых полтора дня отдыха выпало на долю пилотов-охотников, пока к их командиру не заглянул на огонек штабс-капитан Вальницкий с просьбой одолжить на время фотокамеру конструкции Ульянина и фотолабораторию.

— Мне, конечно, не жалко, Анатолий Иосифович, но с чего вдруг такая просьба? У вас же что не пилот — то зоркий сокол. Такой и с километра мышь в поле углядит, — поинтересовался оттирающий руки от машинного масла Егор. Он как раз ковырялся в моторе немецкого грузовичка, когда пришел командир 15-го корпусного авиационного отряда.

— К сожалению, Егор Владимирович, офицеры штаба в упор не видят наши рапорта. Вот я и предположил, что прилагай мы к ним фотографии, так командование начнет относиться к добываемым нами сведениям с большим доверием. А то ведь иногда просто высмеивают, говоря, что того, что видели мои пилоты, не может быть, поскольку быть не может! Зачем тогда, спрашивается, нас вообще посылать в разведку, если впоследствии не доверять добытым сведениям! — было заметно, что эта тема уже изрядно попортила нервы штабс-капитану. Да и не пошел бы он на поклон к гражданским без веского повода, не смотря на хорошие отношения.

— Понятно, — грустно хмыкнул Егор. — К сожалению, многие господа офицеры и генералы до сих пор не смогли оценить ту пользу, что могут приносить аэропланы. Что же, будет вам, и камера, и фотолаборатория. Только, уж простите, лаборатория у нас одна и рисковать ей, я не имею права. Потому никому не отдам. Но вы можете привозить к нам негативы и получать на руки конверт с фотографиями.

— Весьма признателен, Егор Владимирович. На большее не смел и надеяться, — было заметно, что офицер действительно оказался рад столь быстрому и простому разрешению озвученной просьбы. Тут от интендантов, зачастую, невозможно было получить всего полагающегося имущества, чтобы обеспечить вверенному подразделению должный уровень существования и ведения боевой работы. Так что готовность добровольцев к сотрудничеству изрядно поражала, как и радовала. Хотя чувство зависти тоже никуда не девалось. То, что уже имели возможность осуществить пилоты Первого добровольческого отряда тянуло не меньше чем на Георгия, не говоря уже о повышении в звании. Причем, если считать по минимуму. А ведь этот отряд являлся, в том числе, креативой самого командующего ИВВФ! Потому можно было не сомневаться, что достойные награды найдут своих героев, тогда как они, летчики корпусных и крепостных отрядов, не имея схожих возможностей, выглядели откровенно бледно в глазах командования и вряд ли могли рассчитывать на ордена и медали.

— Пустое, Анатолий Иосифович. Все же одно дело делаем. Показывайте машину, на которую будем монтировать фотокамеру и офицера-наблюдателя для обучения. К сожалению, на ваши У-1бис камера на свои стандартные крепления не встанет, так что придется соорудить пару кронштейнов. Но с этим наши механики быстро справятся. А лучше подготовить сразу несколько машин, чтобы при необходимости перекидывать камеру с одной на другую. — К сожалению, фотокамера имелась всего в одном экземпляре, и потому предложить нечто подобное остальным коллегам по ремеслу, не представлялось возможным. Хотя даже это уже вряд ли могло помочь большей части авиаторов, полностью израсходовавших авиационный бензин. Так 13-й и 23-й КАО, активно эксплуатируя не ломающиеся от каждого чиха самолеты, сожгли не только легкий, но и часть тяжелого бензина, предназначавшегося для заправки грузовиков. Результатом же применения куда более худшего по качеству бензина стали две аварии — по одной в каждом из отрядов. 15-й отряд, как уже говорилось ранее, летал лишь благодаря поставкам топлива от соседей. А 21-й и вовсе не мог заниматься разведкой, работая исключительно извозчиками для штабных офицеров. С учетом же передислокации штаба армии в Нейденбург, последние два дня они вообще бездействовали — сперва готовясь к переброске, а после устраиваясь на новом аэродроме. Вот и выходило, что аэропланов в армии числилось много, а разведку могли вести считанные единицы. Причем пилотам действующего из Новогеоргиевска 1-го КАО приходилось пролетать по 60 километров, чтобы обнаружить хотя бы передовые отряды немцев. И пусть ситуация с топливом в крепости была куда лучше, чем на полевых аэродромах, зачастую полеты из нее оканчивались ничем, потому и принимать их во внимание не имело смысла.

Все изменилось туманным утром 27-го августа. Слишком понадеявшийся на армейских летчиков Егор не стал лишний раз тратить ресурс машин для ведения разведки, отчего и оказался перед лицом противника со спущенными штанами, впрочем, как и вся 2-я армия. За те два дня, что добровольческий отряд приводил свою технику в порядок, да занимался подвозом боеприпасов, немцы не сидели на месте. Во всяком случае, те их корпуса, в задачу которым ставилось смять фланговое охранение 2-й русской армии. Так 6-й русский корпус уже сутки как сражался с превосходящими силами противника, постепенно откатываясь назад и если бы не те потери, что XVII немецкий корпус понес в начале войны у Млавы, русским войскам пришлось бы очень плохо. В иной истории корпус полностью разгромили за какие-то два дня, впоследствии лишь добивая отдельные отряды, но сейчас он, умывшись кровью, выдержал первый натиск и даже заставил умыться кровью противника. Но позиции пришлось оставлять в спешном порядке, бросая на произвол судьбы как ранее взятые трофеи, так и тысячи своих раненых. А вот черед получать тумаки 1-го русского армейского корпуса наступил именно этим утром, когда в атаку пошли, наконец, переброшенные и подведенные к линии соприкосновения дивизии I немецкого армейского корпуса и выделенный ему в подмогу из состава XX корпуса сводный отряд Шметтау силой в пехотную бригаду.

Начавшаяся в 4 часа утра канонада обрушила на всего один 85-й Выборгский пехотный полк огонь 112 орудий, из числа которых 34 штуки являлись гаубицами, лучше всего подходивших для стрельбы по окопам. А после в атаку на удерживаемую русскими высоту располагавшуюся северо-западнее Уздау ринулись аж 13 батальонов. Но даже столь солидный перевес в силах не позволил немцам с ходу прорвать оборону. Первая атака захлебнулась, как и вторая, как и третья. Четвертая же сопровождалась уже не столько воем снарядов немецкой артиллерии, сколько гулким грохотом рвущегося боекомплекта — невероятно плотно сосредоточенные орудия оказались столь простой целью, что промахнуться оказалось невозможно. Первый же налет пятерки русских аэропланов привел к потере двух батарей 150-мм тяжелых гаубиц. Не знавшие проблем с подвозом снарядов немецкие артиллеристы пали жертвой именно данного изобилия, поскольку не столько русские бомбы, сколько сдетонировавший собственный боекомплект оказался виновником потери этих орудий.

Вполне естественно, что последующими целями для бомбардировок стали именно наиболее тяжелые орудия. Расстояние же до Нейденбурга в два десятка километров позволило русской авиации поставить нанесение бомбовых ударов на поток — видя, что твориться, Егор приказал летчикам не покидать машины по приземлении, а пополнив боекомплект, тут же идти на взлет и действовать по ситуации. В результате относительно массированный налет оказался осуществлен лишь в первый раз, а после немцев принялись терзать одиночные аэропланы, подкрадывающиеся на небольших высотах и с совершенно разных сторон. Все это в некоторой степени облегчило положение защитников Уздау, но не отменило того факта, что немцы спокойно перехватывали русские телеграммы и даже вмешивались в управление русских войск отдавая ложные приказы от лица командующих корпусов. Так произошло и на это раз. И проявивший невиданную стойкость 85-й полк, и остальные полки 22-й дивизии, разгромившие и обратившие в бегство весь правый фланг немецкого 1-го корпуса, и соседняя 24-я дивизия одновременно получили приказ командующего корпусом оставить занимаемые позиции и отступать на юг. Что это было — прямой акт предательства со стороны высшего генералитета или невероятно удачное вмешательство в управление русскими войсками немецкой радиоразведки, так и осталось тайной. Но впоследствии генерал Артамонов всячески отрицал свое авторство данного сообщения едва не приведшего к гибели всей армии. Что было и не мудрено, учитывая, что за подобное могли и расстрелять, в лучшем случае. В худшем же — повесить.

Но армии повезло. Во-первых, сам факт всеобщего отступления был замечен летчиками добровольческого отряда. Во-вторых, командующий армией вместе со всем штабом нынче квартировал практически в двух шагах от их аэродрома, и потому на донесение ценнейшей информации не ушло много времени. А после начался очередной цирк — связавшийся с командующим 1-ым корпусом генерал Самсонов, получил от Артамонова информацию о том, что приходится тяжело, но вверенные ему войска продолжают удерживать позицию. То есть данные полностью противоречили донесениям авиаторов. Хорошо, что под боком оказались достаточное количество военных летчиков и аэропланов, чтобы осуществить разведку. В результате уже к двум часам дня Леонид Константинович Артамонов оказался отрешен от должности, а в колонны отступающих войск с аэропланов посыпались вниз приказы с указанием новых позиций. К сожалению, вернуться на прежние, уже не представлялось возможным, так как там уже вовсю хозяйничал противник. Но и полноценное бегство удалось прекратить, можно сказать, на ранней стадии. Да, противнику оказался открыт прямой путь к Нейденбургу и в левый фланг сильно потрепанной боями предыдущего дня 2-й пехотной дивизии. Да, перемешавшиеся при отступлении батальоны более не представляли собой управляемые отряды, превратившись просто в огромные людские массы. Да, практически не осталось патронов и оказались выпущены по противнику последние снаряды. И тем не менее немцы всего этого знать никак не могли. К тому же им самим приходилось мириться с развалом всего своего правого фланга. А ведь к русским как раз начали подходить из Млавы подкрепления, включая 1-ю стрелковую бригаду и 3-ю гвардейскую дивизию. Часть батальонов этих воинских формирований уже даже успели принять участие в утренних сражениях и теперь, как и все, находились в неведении о дальнейших действиях, но основные силы весьма вовремя удалось переориентировать на Сольдау и Нейденбург.

По хорошему, к тому же Нейденбургу следовало начать постепенный отвод 2-й пехотной дивизии, что вот-вот грозила оказаться в окружении, но всякая связь с ней прервалась. Более того, командир этой дивизии и сам утратил контакт со своей 2-й бригадой, остатки которой посланному на их поиски офицеру штаба 2-й армии удалось обнаружить на подступах к Нейденбургу в совершенно непотребном виде. Ничего не евшие уже два дня, без патронов и снарядов, понесшие тяжелейшие потери от огня немецкой артиллерии, вышедшие к своим солдаты и офицеры представляли собой лишь толпу совершенно негодную для дальнейших боевых действий. Пожалуй, именно этой дивизии, вообще не получавшей какого-либо снабжения с начала выдвижения всей 2-й армии, пришлось тяжелее всего. Потому и не было применено никаких дисциплинарных мер — остатки Эстляндского пехотного полка и 2-й артиллерийской бригады, как смогли, разместили в переполненном ранеными городе и накормили хотя бы хлебом, так как иного продовольствия под рукой попросту не имелось.