Двое и старуха. Записки некроманта

— Ты уверена, что нам это нужно? — спросил я.

— Не знаю. Но если все случится, как она говорит...— неуверенным голоском сказала моя жена и умоляюще посмотрела на меня.

— Если ты этого так хочешь, я отведу ее в библиотеку и поговорю с ней. Не здесь же обсуждать такие дела, — сдался я.

— Ах, дорогой, ты самый лучший! — счастливым шепотом воскликнула Муэри. Да, уроки донны Настурции не прошли даром... Я поцеловал ей руку, и направился к этой женщине.

— Не желаете ли вина? — вежливо обратился я, подойдя к ней.

— Нет, спасибо, я выпила уже достаточно, чтобы оценить ваш погреб. Он великолепен, — отвернувшись от гобеленов, в тон мне ответила она, и я получил возможность рассмотреть ее. Пятьдесят — пятьдесят пять лет. Темно-русые с сильной проседью волосы безупречно уложены. Высокомерное выражение на вытянутом лошадином лице, дорогое бежевое платье со стразами, на котором резко выделялась изящная старинная брошь форме витка спирали с тремя большими камнями — рубином, бриллиантом, изумрудом и рунами "вал" в начале и "ха" в конце — та самая, что донна Настурция отдала за "счастливое будущее" своей дочери.

— В таком случае, позвольте пригласить вас в библиотеку, чтобы вы смогли оценить и ее, — сказал я и предложил ей руку.

Она понимающе улыбнулась, оперлась на нее, и мы неторопливо, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, покинули Большой Зал.

* * *

Я запер за нами старую дубовую дверь и повернулся к моей спутнице, та стояла и вежливо ожидала приглашения сесть. Я улыбнулся ей, а затем быстро привлек к себе и поцеловал. Почувствовав, как обмякло ее тело, я оттащил его до кресла подальше от входа и аккуратно усадил в него. Уже не скрываясь, я укрыл нас заклятием, которое Мастер называл "Только для своих" — отныне магией в зоне тридцати шагов от меня мог воспользоваться лишь я один (и еще Муэри, как имеющая тот же Рисунок Силы, что и у меня). Затем — заклинание абсолютной тишины. После всего этого я, наконец, вызвал магическое зрение и стал изучать свою гостью. Честно говоря, я ожидал увидеть мужчину под женской личиной, но, сколько не всматривался, не замечал ни малейших следов иллюзии, пока не поймал чуть насмешливый взгляд, который объяснил мне всё — я почему-то привык считать, что все Практики, занимающиеся этими грязными делишками, сплошь одни мужчины. Но вот передо мной сидит очень сильный Практик-женщина, неизвестно сколько раз уже проводившая обряд Изменения. Смелая и, надо сказать, безотказная тактика — если хозяин не захочет видеть на приеме в своем доме мага, он прибегнет к услугам другого мага, который подвесит еще на входе с полдюжины всевозможных заклинаний оповещающих о малейшей магической деятельности — крохотная иллюзия или пустяковый артефакт — и все, попался! А она пришла, как есть, ловить глупую от счастья вчерашнюю невесту, причем, каждую на свой крючок. А уж когда та уговорит своего мужа, тот договорится с ней о "знакомстве с магом", вот тогда и наступит очередь иллюзий. Что же, пришла пора поговорить начистоту. Не желая отделять зерна от плевел, я наложил на нее "Исповедь" — заклинание истины. Покончив с приготовлениями, я коснулся пальцем ее лба, частично снимая паралич, наложенный "Поцелуем Смерти", и устроившись в кресле напротив, стал ждать.

— Не ожидала, не ожидала такого от Инквизитора — всегда считала, что чем-чем, а уж некромантскими штучками вы брезгуете, — спустя пару минут, прокашлявшись, сказала она.

— Мы ни чем не брезгуем, а только действуем сообразно обстоятельствам, — ледяным голосом произнес я.

— Ну-ну, не надо так холодно, Инквизитор. Предлагать вам деньги я не буду — вы молоды и еще не испорчены, пугать связями — тоже.

— Потому что, те, кто нуждался в ваших услугах, знают вас под другим обличием, а собратья-дворяне тотчас отрекутся от вас, лишь узнают о ваших занятиях, — не меняя тона, сказал я.

— Именно поэтому, — кивнула она головой. — Я даже попрошу вас об одном — когда вы будете лишать меня права на практику — лишите меня так же всех воспоминаний о... обо всем. Если вы понимаете, о чем я.

— Прекрасно понимаю, но никаких сделок, и вы это прекрасно знаете.

— Что же, Инквизитор, делайте свое дело, — вздохнув, сказала женщина.

— Всему свое время, — решив играть эту роль до конца, сказал я.

— Чего вы хотите, Инквизитор? Узнать мою историю? — желчно усмехнувшись, спросили меня.

— Вот именно.

— Странный вы какой-то Инквизитор, — чуть прищурившись, произнесла она. — Ладно, слушайте, но предупреждаю вас — вы сами использовали "Исповедь", так что рассказ будет долгим. И позовите же, наконец, свою напарницу — вы оба славно потрудились. Несправедливо будет оставить ее без самого вкусного.

— Это никакая не напарница, это действительно моя жена.

— То есть я попалась чисто случайно? — расхохоталась моя пленница. — Вот и не верь после этого в Провидение.

Я промолчал.

— Часть своей истории я уже рассказала вашей супруге. Да, я дворянского происхождения из довольно древнего рода. Да, у моих родителей не было и лишнего злата, не говоря уже о сорока и больше. Да, такая бедная дурнушка, как я и думать не могла ни о каком замужестве. Родители мои ушли довольно рано, когда мне было двадцать два года, оставив после себя лишь долги, расплатившись с которыми, я оказалась чуть ли не на улице, и мне пришлось работать — с каким непередаваемым омерзением произнесла она это слово — в своем собственном доме, обучая чтению и письму деток из богатой купеческой семейки. Это унижение я терпела три месяца, пока мне под руку случайно не попался учебник по основам практической магии, и я решила, что уж лучше магом, чем прислугой, а если и это не выгорит, то пойду и утоплюсь. Прошу прощения, Инквизитор, — прервала она свой рассказ, — Вы, помнится, предлагали мне вина. Так вот, сейчас бы это было бы очень кстати.

Я сделал пасс, и на столике для свитков слева от меня возник кувшин с кубком, затем встал с кресла, еще раз тщательно просканировал свою пленницу, после чего снял паралич с ее правой руки, и протянул ей кубок с Перфектом урожая 1200 года.

— М-мм, юбилейный Перфект, да вы балуете меня, Инквизитор, — сделав глоточек, сказала она и продолжила:

— Я прошла тест на магический потенциал, и после того, как шар в Приемной стал белым, записалась на Распределение под именем Линны Винн. Надеюсь, это имя вам знакомо.

Я кивнул. Мастер действительно рассказывал нам о выдающимся Практике-женщине Линне Винн, в двадцать девять лет написавшую труд "Об Изменении", ставшим классикой этой Школы, а в тридцать (!) — Деканом Факультета Практической Магии и занимавшей этот пост три года, а затем вдруг бесследно исчезнувшей. Но все это произошло около полувека назад. Женщине же, что сидела передо мной, никак нельзя было дать и шестидесяти.

— Это очень больно, — поняв, о чем я думаю, сказала она. — Проводить над собой обряд Изменения, чтобы остановить внешние изменения, когда тебе уже за полсотни лет. Но, ничего не поделаешь, выглядеть древней старухой не хочет ни одна женщина, а выписывать омолаживающие эликсиры — накладно, да и ненадежно, хотя все, кто меня знает, считают, что я именно на них я трачу львиную долю своих денег.

— Почему вы оставили пост Декана?

— Потому, что для меня, дворянки из древнего, пусть и обнищавшего рода, всегда было жутким унижением работать, как обычной простолюдинке, — с раздражением сказала она.

— А как же Эйвен? И прочие Наставники? Для них эта работа — гордость, а не унижение.

— Да кто они все такие? — ее лицо искривилось от неподдельного презрения. -Назовите мне из них хоть одного представителя Высшего сословия. Про выскочку Эйвена я лучше промолчу, — я вспомнил, слова отца об отношении дворян потомственных к тем, кто своим трудом заработал это звание.

— Но вы же работали три года Деканом и Наставником, а потом ушли, не сказав никому ни слова. Что же случилось?

— А случилось вот что. Однажды я случайно повстречала своего однокурсника, такого же дворянина, как и я, которого такая же нужда загнала в Университет, хотя даже он не знал моего настоящего имени. Как же он выглядел! Шикарная одежда. Да я за все мои годы работы на эту геморройную Гильдию не смогла бы накопить столько, будь я хоть трижды Декан! — "Исповедь", как я говорил — заклинание истины. Оно делает человека не только абсолютно правдивым, но и предельно искренним. — А как держался! Можно было подумать, что это советник самого Императора, а не простой Практик. Он пригласил меня отпраздновать нашу встречу в лучшем заведении Столицы, где и сделал мне предложение ассистировать ему за пятую часть с каждого, как он это назвал, "дела". Мне, которая знала об Изменении в десять раз больше и смогла бы делать это в двадцать раз лучше! Но я согласилась и ушла из Института в тот же день, просто вычеркнув свое имя из всех списков. Вот что случилось, Инквизитор, — женщина допила вино и сказала. — Но ведь вы, пожалуй, хотите знать всю историю Линны Винн? Если так — налейте мне еще, пожалуйста, а то от "Поцелуя Смерти" постоянно пересыхает в горле.

Я не говоря ни слова, исполнил ее просьбу и стал слушать дальше.

— Вот так я и ушла на вольные хлеба. Хотя вольными поначалу их назвать можно было только условно. Я все еще работала. Правда, не на всякий сброд, но все-таки. В мои обязанности входила подготовка ребенка и всего прочего к обряду. Затем появлялся он, и я, как тихая мышка, должна была удалиться. Однако, длилось это недолго — уже после второго Изменения, мой работодатель, — ироничная усмешка, — Решил, что пятая часть — это слишком — хватит с меня и десятой. Это был уже перебор, я вспылила, назвала его "старым сквалыгой", он же в ответ разразился площадной бранью, а под конец распустил руки, забыв, с кем имеет дело... Когда все закончилось, в наследство мне достались его кошель, небольшой свиток со списком нанимателей, оповещающий амулет, с помощью которого они давали ему знать, что пришел срок и еще один свиток с самим обрядом. Вы не поверите, но он был в одном варианте. Этот идиот штамповал девочек почти не отличающихся друг от друга, да и представления о красоте у него были весьма примитивны. Мне поначалу пришлось разработать не меньше десятка, чтобы мои творения были разнообразными, развивающие уже данный потенциал, а не вульгарным лубком. Со временем я стала художником и скульптором в одном лице — мне было порой достаточно одной минуты, чтобы понять, как я буду работать с этим младенцем. Мои обряды стали уникальными — сотворив его один раз, я больше не повторялась, — быстро, с жаром в голосе и блеском в глазах говорила Линна Винн. Она делилась своей гордостью, своей работой, которую действительно любила и делала не за страх, а за совесть. Правда, я слышал, что есть и палачи, которые точно так же гордятся своим ремеслом.

— Порой, правда, приходилось аккуратно сдавать вам таких вот горе-ремесленников, как мой работодатель. И знаете, Инквизитор, я нисколько не стыжусь, — с вызовом сказала моя пленница. — Нет у тебя таланта — не берись, ведь не с камнем работаешь, где испорченный кусок взял, да выбросил. Но нет, соблазн заработать по-крупному за один обряд слишком велик, — вздохнула она.

— Как я уже понял, вы тоже не отличались альтруизмом, — все тем же бесстрастным тоном произнес я.

— Да что вы в этом понимаете?! Если будешь просить меньше, родители решат, что у тебя недостаточно опыта, что ты боишься не оправдать их надежд и откажутся от твоих услуг, да еще расскажут другим. А кто придет вместо меня? Такой вот "умелец", только вчера закончивший Университет, но под личиной опытного, мудрого мага и наделает дел?! Ну уж нет! — воскликнула женщина и чуть не плеснула вином себе на платье.

— И все же странно, что вы не пытались делать скидку тем, кто победнее. Вы, которая понимала их положение, как никто другой.

— Эти были самые гордые, и предложить им скидку было равнозначно оскорблению. В отличие от большинства богачей, которые только и пытались ее выпросить, — со вздохом сказала Линна Винн и надолго замолчала.

— А откуда взялся "взгляд в будущее"?

— Ах, это! Вы не поверите, но это была импровизация чистой воды. Как-то раз меня позвали к одному очень богатому, но очень скупому типу. Я начинаю готовить все для обряда, а он мнется и пытается торговаться. Я со злости уже пять златов уступила, так нет — ему мало! Тогда я и говорю: "Давайте начистоту, вы боитесь, что мои услуги окажутся лишними, и вы выбросите деньги на ветер?" Он смутился, заблеял нечто невразумительное. Тогда я ему и говорю: "А не хотите всего за три злата заглянуть в будущее и увидеть свою дочь через пятнадцать лет? И уж тогда решайте сами". Этот скряга подумал-подумал и согласился. Я устроила целый спектакль с несуществующими заклинаниями, которые, однако, выглядели очень эффектно, — тихо рассмеялась она, — И, сотворив "окно в будущее", показала ему в нем его дочь — нет, не дурнушку — такой иллюзии не поверит ни один родитель — а грустную, простую, ничем не примечательную девушку, одиноко сидящую на скамеечке в прогулочном дворике, через который меня вели к ребенку. Он рассматривал ее минут пять и, глубоко вздохнув, сказал: "Ладно, делайте свое дело". Самое забавное во всей этой истории, так это то что за "взгляд в будущее" я так ничего от него и не получила, кроме бесценной идеи — ибо я считаю, что раз уж родители вызвали мага, значит они уже решились на Изменение. "Взгляд в будущее" лишь избавляет их от последних сомнений, которые выматывают нервы, как им, так и магу, да и упрощает все вопросы с оплатой.

— Значит, история с "добрым магом" и "наследством" — еще одна ваша идея, чтобы было проще ловить глупых от счастья невест?

— Вот что, Инквизитор, — нахмурившись, произнесла женщина. — Да, я рассказала вашей жене далеко не все, но это еще не значит, что я ей "наврала с три короба", как говорят в народе. История с Целителем — правда, пусть не такая красивая, какой я ее преподнесла. Меня действительно в сорок лет подкосила водянка. Но я не обращала на нее внимания, пока не слегла в какой-то придорожной гостинице, где меня ограбили, оставив в насмешку с тремя сребрами, которые я растягивала, как могла и готовилась уже умереть от голода в какой-нибудь канаве, когда в этой же самой гостинице остановилась Целительница. Я бы сама никогда не обратилась к ней — мне было нечем ей заплатить, а умолять ее о безвозмездной помощи — увольте! Это сделал хозяин гостиницы, не желавший обременять свой карман моим содержанием, а свою совесть моей смертью. Она поселилась в моей комнатушке и за все то время, что лечила меня, мы не обменялись ни словом. Как только болезнь оставила меня, она просто ушла. Когда же я окончательно встала на ноги, то первым делом навела справки и узнала, что ее зовут Шани Рунти и то, что она из последних сил содержит приют для бездомных. Почти весь свой первый гонорар после болезни я пожертвовала на этот самый приют, проследив, чтобы деньги пошли на дело, а не осели в чьих-нибудь карманах. И потом помогала ей, само собой анонимно. Жаль, что она уже ушла... Что до наследства, то и это тоже, правда. Когда мне было уже сорок семь, оно неожиданно свалилось на меня, и на какое-то время я оставила занятия Изменением. Обо мне вдруг сразу вспомнили, стали приглашать на приемы. Вокруг меня стали виться мужчины — серьезные, солидные вдовцы, которых интересовало только мое состояние. Да они и не пытались скрыть этого — ухаживая за мной, ни один из них не сделал мне ни одного комплимента. Моим платьям, украшениям — сколько угодно, а лично мне — ни одного, пусть даже самого фальшивого. Пока я не сказала себе: "Линна, — это имя стало для меня роднее настоящего, — хватит, ни одного мужчину ты, как женщина, никогда не интересовала. И если сейчас ты выйдешь замуж, то он войдет к тебе один-единственный раз, только из чувства долга. У тебя не будет детей — не тот возраст. Так что, возвращайся к Изменению — там ты действительно нужна". И я снова вернулась к Изменению, само-собой, используя новые возможности, которые открыло мне это наследство, — я понимающе кивнул головой, — И о которых многие мои коллеги могут только мечтать. Но занималась я им уже не ради денег, а оттого, что это было единственное дело, которое я действительно любила. Я так и не узнала, что такое любовь между мужчиной и женщиной, любовь матери к своим детям, но не надо считать меня бесчувственным монстром. Я отлично помню всех девочек, над которыми проводила обряд Изменения, и люблю их как скульптор свои творения. Пусть так, но люблю, — Линна Винн протянула пустой кубок мне чашей вниз, давая понять, что в вине она больше не нуждается, и то, что ее история закончена.