Интервенция любви(завершен)

У нее не осталось выбора. Инга понимала, что простое сидение в машине ничего не даст. Она и так, судя по всему, потеряла очень много времени. От того, несмотря на весь свой страх выйти "в мир", Инга все же заставила себя отпустить руль и дрожащими руками дернула дверь.

Она оказалась в трех километрах от районного центра, около которого и не думала, что может находиться. В шестидесяти километрах от столицы.

Хорошо, вроде бы. Можно найти помощь. Позвонить Карине, хотя бы (больше Инга пока не знала, к кому обратиться, только ее телефон вспомнила по памяти, так как несколько раз звонила Соболевой со стационарного телефона), попытаться с ее помощью выяснить, где может располагаться тот дом Нестора, в котором она провела столько времени.

Но... Но. Перед ней начинался этот райцентр. А Инга даже представить себе не могла, как туда сейчас войдет?

Почему-то ее эта идея еще больше дестабилизировала, а необходимость двигаться дальше, вглубь этого городка, к людям, которых она уже видела — усиливала панику. Кожа Инги покрылась испариной, сердце колотилось в груди, а во рту пересохло окончательно, и она никак не могла сглотнуть. Она их боялась. Всех вокруг. Непонятно почему. Не в состоянии себе логично объяснить этот страх. Но он был, и охватывал ее сущность все глобальней.

Единственное, что еще удерживало Ингу от иррационального желания развернуться и убежать назад, к своей машине, спрятаться в той лесопосадке, у которой она бросила автомобиль — мысли о Несторе и необходимости его найти, помочь. Как-то исправить то, что она натворила в своей проклятой истерике. И потому Инга пошла вперед, преодолевая дрожь во всем теле.

Через два или три часа (по правде говоря, она не особо хорошо ориентировалась во времени теперь), Инга сидела перед очень спокойным человеком в белом халате и пыталась собраться с мыслями, чтобы хоть как-то ответить на вопросы, которые ей ставились.

Психиатр. Это был психиатр. Наверное, разумно. Но Инга сейчас испытывала отчаяние.

Она обратилась в милицейский участок, но в результате оказалась здесь. Потому как не смогла адекватно и внятно объяснить, кто она, что с ней случилось, и чего она хочет добиться? Инга боялась назваться, не уверенная, что ее и правда уже не ищут. А смогла бы она помочь Нестору, если ее сейчас задержат? Вряд ли. Не могла она и открыто заявить, что боится, как бы случайно не убила того, кто собирался убить ее. По той же причине, в общем-то.

Сюрреализм. Настоящий сюрреализм.

Может она и правда сумасшедшая? И ее определи сюда совершенно верно? Исходя из последних событий двух дней(!), о которых она ничего не помнила, практически, кроме отдельных моментов — Инге начало казаться именно так.

Она не смогла ответить ни на то, какой сегодня день недели, ни назвать число. Даже с месяцем запуталась, если честно. Но по спокойному лицу врача и по его ровному тону не могла пока понять его профессионального мнения. А у нее уже не получалось сдерживаться.

Отчаяние, страх за состояние Нестора, за его жизнь, за последствия того проклятого выстрела; паника от такого количества людей вокруг после недель одиночества с Нестором; непонимание их суматохи, торопливости и криков, какого-то хаоса поступков, в которых она не могла найти уже ставшей такой привычной его системы — все это расшатывало сознание Инги. Провоцировало какие-то совсем непривычные панические приступы, от которых Инга то и дело начинала задыхаться. Сердце трепыхалось, а ладони, и даже ступни — постоянно потели. Она прижимала кисти к коленям со всей силой, чтобы чувствовать кожей "браслет с узелками", которые он ей повязал.

Врач видел это. Инга не имела сомнений.

Зато, неоспоримый плюс, безусловно, она смогла напиться. Ее даже пытались накормить, но Инга не смогла заставить себя съесть ни кусочка. И, откровенно говоря, ни разу за все это время не испытывала голода.

Нестор не был бы доволен.

Эта мысль вызвала у нее придушенный хрип, заставивший врача замолчать и вопросительно приподнять бровь.

— Я хотела бы позвонить, пожалуйста, мне нужен телефон, — вклинилась она в паузу, возникшую между ее последним неверным ответом и каким-то новым вопросом, который врач собирался задать. — Где это можно сделать?

— Кому вы хотите позвонить, Инга? — доброжелательно уточнил врач, подвинув в ее сторону стационарный телефонный аппарат. Но при этом продолжал придерживать трубку.

— Другу, — надеясь, что именно так и есть, ответила она.

— И как друга зовут? — похоже, врач вновь решил проверить ее вменяемость.

— Карина Соболева. Можно? — она и сама протянула руку к телефону.

Врач кивнул и позволил ей взять телефон.

Машина стояла на обочине с пустым баком. Это осложняло его дальнейшие действия. Серьезно осложняло. Факт.

И основательно подрывало то хрупкое равновесие его разума и подавляемых внутренних сил. Однако Нестор отстранялся от этого. Прилагал усилия, по крайней мере.

Он нашел автомобиль. Но Инги здесь не было. Логично было предположить, что когда у нее закончился бензин, Инга пошла в ближайший населенный пункт. В состоянии ли она была мыслить логично сейчас? Нестор не знал. То состояние, в котором Инга убегала вчера из дома — не казалось ему располагающим в принципе к каким-то размышлениям. Это очевидный факт. Возможно ли, что она уже пришла в себя? Он допускал такую вероятность. Как тогда ее разыскать? Что Инга сделала бы в первую очередь?

Самым разумным было бы связаться с тем, кто смог бы помочь. Как понимал Нестор, перечень таких лиц не включал множества фамилий. Потому он достал телефон и, расположившись на переднем сидении автомобиля, набрал номер Борова. Вероятно, они общались сейчас слишком интенсивно. Однако задача обнаружить Ингу стояла на самом приоритетном месте для Нестора и все остальное, включая и негласное соглашение с Боруцким не особо "навязываться" друг другу — становилось несущественным.

Через двадцать минут, выяснив все, что хотел, он вернулся в машину, на которой сюда приехал и занял водительское место. Насколько Нестор понимал, ему придется ожидать несколько часов. Боруцкий не имел понятия, где может быть Инга. Но после звонка Соболю, сделанному по просьбе Лютого, он точно знал, что Карина лично выехала вместе с охраной именно в этот городок, потому что Инга с ней связалась. Значит, ему надо было дождаться Соболеву и выяснить, где его Инга.

Лютый не видел ее больше суток, так или иначе, а рана осложняла его поиски, изматывая выносливость. И сейчас ему было тяжело. Действительно тяжело. Терпеть это: незнание где она, и что с ней? Не иметь возможности убедиться и проследить за тем, все ли она делает правильно и хорошо для себя? Коснуться ее. Взять в свои руки. Это, так же, осложняло его способность сопротивляться всему, что лезло наружу изнутри.

Впервые, пожалуй, он задумался о том, так ли Инга чувствовала себя, когда он не позволял ей курить? Хотя бы отчасти. Если да, то в этом ему тоже виделась некоторая ирония его судьбы. Забавно.

Эта его потребность была сильнее желания поесть, хотя он ничего не ел все эти часы, отдав предпочтение поискам. Это казалось сильнее практически всего, что он испытывал в жизни. Интересный факт. Забавный настолько же, насколько все остальное.

Две машины, определенно, подходящие под понятия принадлежности Соболеву, к тому же, с номерными знаками именно этой области, проехали спустя три часа. Пропустив их, и дав некоторый "отрыв", Лютый завел свою машину и поехал следом. Аккуратно, чтобы профессионалы в охране (а Соболев держал только таких, тем более не доверил бы иным безопасность жены), не засекли слежку. Путь оказался не слишком долгим.

Однако, увидев, где именно машины остановились, Нестор впервые осознал — насколько именно он близок к потере контроля. В тот же момент ему стало безразлично: обнаружат его или нет? Все утратило значение при одной только мысли, отчего именно Инга могла оказаться в больнице.

Что с ней? Насколько состояние его женщины серьезное?

Немедленная потребность действия и помощи ей, нужда предпринять какие-то реальные, действенные меры, заставило его контроль настолько отключиться, что Нестор вышел на улицу до того, как успел это полноценно осознать. И даже очевидная неразумность такого действия именно сейчас, когда он ранен и находится в явном проигрыше против пяти охранников Соболевой, лишь немного притормозила потребность действовать сию минуту.

Нестор остановился неподалеку и сделал вид, что проверяет состояние машины, внимательно наблюдая при этом за тем, что происходит у крыльца больницы. Через пятнадцать минут охранники, до этого достаточно расслабленно стоящие у машин, подтянулись и насторожились. Напрягся и Нестор. И тут на крыльце появилась небольшая группа: две женщины и еще два охранника.

Инга.

Воздух шуршал.

Однако, вопреки разрывающему его желанию движения, несмотря на потребность немедленно вернуть ее себе, Нестор даже не двинулся с места. Хотя его взгляд неотрывно следил за появившейся на крыльце Ингой, впитывая, поглощая каждое ее движение и малейший жест. Наблюдал и продолжал стоять. И не пошевелился, когда все эти люди, включая его Ингу, сели в машины и скрылись из поля его зрения. Он вернулся на водительское место, но даже не завел двигатель. И то, что происходило снаружи, Нестор мониторил лишь на уровне базового наблюдения.

Сознанием же, он, целиком и полностью, был поглощен тем, что только что увидел. Тем, что впервые стало ему ясным и понятным. Тем, что еще вчера он отмел, как еще одно проявление излома ее психики.

"Я человек. Я не кукла. И принадлежу себе!"

Инга, которая вышла из дверей больницы рядом с Кариной Соболевой... Он ее не узнавал.

Хотя в ней изменились лишь отдельные мелочи. Но Нестор впервые посмотрел на нее действительно со стороны, возможно и потому, что сутки не имел возможности в принципе этого делать. И его ошарашило то, что он увидел. Тем сильнее, что присутствие рядом Соболевой: уверенной, полной достоинства и спокойствия (скользящих в каждом движении, взгляде, жесте); собранной и лощенной — играло в диссонанс. Проявляло все мелочи и особенности внешнего вида и морального состояния Инги, чуть ли не до карикатурности. До гротескности. Заставляло его вспомнить, какой она была, когда он впервые "устроил" их встречу в торговом центре.

Обстриженные волосы Инги были всклокочены и хаотично топорщились, несмотря на то, что уже отрастали. Она сутулилась, словно вся старалась сжаться. Постоянно оглядывалась, и при этом — нервно встряхивала головой. Все ее черты заострились.

Закрыв глаза, Нестор сейчас мог вновь "увидеть" перед глазами резко проступивший угол челюсти Инги, ее ключицы, виднеющиеся в вырезе кофты, даже основу пальцев и кистей. Словно бы все ее кости проступили, проявились сквозь мышцы и кожу.

Она выглядела хуже, чем после первой недели полного одиночества.

Когда она так похудела? Когда?! Он же следил за ее питанием! За эти сутки? Это не казалось вероятным. У Нестора не было объяснения.

Но и кроме потери веса, в ней было огромное количество изменений, которых он ранее не осознавал: взгляд Инги метался. Грудная клетка дергалась от неравномерного и частого, но поверхностного дыхания. Кожа была бледная. Почти болезненная на вид. Каждое ее движение казалось нервозным, пропитанным паникой.

Инга вся казалась не здоровой. Измученной. Действительно психически, да и физически неуравновешенной.

Последний месяц он практически ежеминутно был с ней. И на логичный вопрос: что или кто именно мог довести ее до такого состояния — Нестор видел лишь один логичный ответ.

Глава 18

— Я должна его найти! А если он умирает? Если уже...

У Инги перехватило горло, и она не смогла закончить. Все эти часы, по крайней мере те, которые она помнила, ей было до безумия страшно допустить мысль о смерти Нестора. Безумие... Да, определение как раз про нее, кажется.

Машины тронулись с места, охрана Карины заняла места спереди. Салон отделяла прозрачная перегородка. Хорошо. Иллюзия уединения. Хоть какая-то отгороженность от большого количества людей за последние часы. К тому же, это означало, что ее не слышит никто, кроме Карины.

Потому она и заговорила об этом, а не принялась благодарить Карину. Хотя, это Инга уже сделала. Еще в кабинете врача. Она в полной мере понимала степень своего долга перед Соболевой, несмотря на неуравновешенное состояние. Но Карина от этих благодарностей только отмахнулась.

Сейчас же Карина слушала ее внимательно. Причем, ни в поведении, ни во взгляде, Инга не заметила того отношения и выражения, которое уже приобрело некоторую закономерность среди людей при общении с ней. Карина Соболева воспринимала ее совершенно нормально. Не как сумасшедшую. Это несколько ободряло.

— Инга, я не имею ни малейшего представления о том, где может находиться этот человек. И мой муж о его доме так же не осведомлён. Даже Боруцкий, как я поняла, об этом не в курсе, — Карина говорила серьезно. — Почему ты считаешь, что он может умереть?

Инга до боли вдавила ногти в ладонь:

— Я в него выстрелила. И убежала. А он не остановил. — Ей было все тяжелее делать вдохи. — Это почти нереально, если только он не...

— Ты в него стреляла? — все так же спокойно, только словно напрягшись внутренне, уточнила Карина.

— Да, — Инга прохрипела это короткое слово, уставившись на свои руки. На красную нитку.

— Почему? — Голос Карины не казался удивленным или ошеломленным от такого ее поступка.

— Он...

Инга с трудом сейчас могла сформулировать это внятно. Как, вообще, можно несколькими словами объяснить все то, что связывало их с Нестором? Ей казалось, что в том доме прошла едва ли не целая жизнь. Своя. Их. Отдельная от всего остального мира.

Карина не торопила. Смотрела на Ингу и ждала, когда она продолжит. Машина продолжала движение.

— Он не собирался меня отпускать, — "выдохнула" Инга то, что только под конец и поняла. — Никогда. Он... Он будто игрался. В меня.

Она уткнулась лицом в ладони, не зная, как это рассказать, испытывая невыносимую внутреннюю тяжесть, душившую ее. Прижала веки. Инга не плакала. Не могла. Но все эмоции, они заставляли дрожать ее сущность, словно бы истерика внутрь нее самой "выливалась".

Попыталась глубоко вдохнуть. Не удалось.

— Он тебя насиловал? — теперь голос Карины изменился ощутимо.

Инга была не в том состоянии, чтобы точно проанализировать, но она определенно уловила смену тембра. В вопросе Соболевой звучали гнев и негодование. Яркие, мощные.

"Он ее насиловал?", мысленно повторила этот вопрос Инга, рассматривая свои ладони и пальцы.

В памяти вспыхнула сцена их первого секса, на кухонном столе. Жесткие, резкие касания Нестора. Тишина, его непонятное молчание. Почти постоянное. И редкие слова... Мелькнуло в голове требование: "покажи". Сменилось ощущением его сильных объятий, когда он тыкался лицом ей в затылок, вспомнилось, как пытался целовать. Прошло по коже ощущением теплой воды и его попытками коснуться ласково.