Наваждение

Она почти проорала это ему в самое лицо, не обращая внимания на темный взгляд и сжатые челюсти Димы.

— Дурь!

Он с силой ухватил ее за плечи и так дернул на себя, что они столкнулись телами, вышибив у Лизы дыхание. Перебив ее желание послать Калиненко подальше со всеми его "знаниями".

— Дурь это все! Но ты возьмешь мою фамилию! — тем же тоном отрезал он, продолжая сжимать ее плечи. — Хочу, чтобы каждая собака знала, что ты моя!

Все еще злясь, Лиза все равно уставилась на Диму с непониманием: какая ему разница? Все то же желание безраздельно владеть тем, что попадает в его сферу влияния?

Дмитрий понятий не имел, с какой стати взбесился. Не представлял, зачем вцепился в Лизу, и с чего вдруг потребовал взять его фамилию. Бред какой-то! Он сам это понимал. И тем не менее, не сумел "дать по тормозам".

Его стало выводить из себя то легкое и непритязательное поведение Лизы, которое откровенно радовало по началу. Потому что сейчас, и Калиненко это признавал, пусть и только себе самому, он хотел от нее более... Ответственного подхода, что ли.

Твою налево! Собственная блажь его выбешивала тоже. Откуда эта злость и раздражение? С чего?

И тем не менее, это не отменяла того, что Калиненко хотел бы знать — какого лешего вертелось в ее голове?! Он вот обдумывал даже слишком много, и тогда, когда следовало занимать мозги совсем иным. И в последнее время Дмитрию стало казаться, что Лиза мола бы и посерьезней относиться к их ситуации. Это ее "ничего" уже просто бесило Калиненко. Он не просто был бы не против дать ей очень много, заслужила, не отнять. Он хотел и того, чтобы она от него "хотела" большего. Причем, мозгами, Дмитрий вроде бы понимал, что сам и отбил у Лизы любое желание чего-то хотеть или показывать это. Но сейчас его раздражению было плевать. И, откровенно говоря, слова Лизы про взгляды и отношения, тоже не успокаивали. Разве она не получила все то, о чем сейчас ему кричала? Да он уже с браком все решил, а она "неуверена", видите ли!

— Завтра. В три. Все, вопрос закрыли, — еще раз бросил он, все так же злясь.

И крепко поцеловал Елизавету в раздраженно поджатые губы. Она же этого хотела от него? Вот, пожалуйста, получайте.

А Лиза неожиданно взяла и ответила на его поцелуй. Да так ответила, что весь накал ссоры, вся его злость и то самое раздражение, плеснулись, забурлили и перплавились совсем в иное, такое же мощное, но куда более приятное стремление. И все равно стало, что двери кабинета не заперты (вечер, в конце концов, и в офисе никого не должно уже быть, а охрана вряд ли полезет), и что орали только что друг на друга. Лиза, похоже, ощущала все то же самое, едва ли не рывками срывая с него рубашку, добираясь до кожи. И до дивана не добрались, так и рухнули в его кресло, не прекращая сумасшедшего поцелуя, каких-то жадных и злых, но обоюдно-собственнических прикосновений.

Было неудобно, тесно, жарко. И пульс колотил по голове так, что впору оглохнуть. Но Дмитрий слышал все, каждый ее всхлип и стон, хоть Лиза и пыталась молчать, приглушить самое себя, терзая зубами его рубашку. А он, несмотря на это все, никак не мог прекратить погружаться, чуть ли не вбивать себя в ее тело, почти как в первый раз после освобождения. И когда кончил, еще минут пять пытался себя по кусочкам собрать от нахлынувшего с оргазмом опустошенного облегчения. Уже не злого, скорее просто приятного. И уютного. И Лизу никуда не хотел отпускать со своих рук. Да она и не рвалась, по сути, кажется, тоже ощущая некоторую пришибленность.

Он точно не планировал так обсуждать их брак, но по итогу, если просто отстранить сам "взрыв", вот это вот все — ему вполне понравилось. И вообще непонятно было, какого лешего Лиза там "неуверена" и чего ей еще надо?

Вопрос с браком они вроде бы замяли. Вернее, заключили этот самый брак. И фамилию Лиза взяла Калиненко. А о самой вспышке, что Диминого, что ее характера, не вспоминали. Правда, о том, во что эта вспышка вылилась, Лиза не мола не вспоминать.

Хотя, хоть убейте ее, не понимала, что послужило причиной их ссоры в кабинете. И почему, собственно, Диме, вообще, так важно это все. Но больше она эту тему не поднимала. Мало ли, может него в тех, других делах, такой накал, что уже "крыша едет" и он просто ищет способ спустить пар?

Причина казалась разумной. Вот только, все равно не объясняла маниакального стремления Калиненко сделать ее своей женой, при том, что Лиза и так была с ним по собственому желанию. И того требования: "чтоб каждая собака знала!" Как будто хоть у кого-то, кто знал об их отношениях, были сомнения. Но ладно. Лиза решила не ворошить эту тему, и придерживалась своего решения. Впрочем, и особых изменений в своем статусе или поведении Димы после регистрации, она не заметила.

Новый год они встречали скорее устало и суматошно, нежели празднично: вместе с губернатором и еще толпой гостей из числа "элиты" города, в том самом загородном клубе, где Лизе уже довелось побывать. Учитывая то, что ей хотелось бы просто выпить бокал шампанского под елкой, съесть мандарин и лечь спать в час ночи, мероприятие измотало окончательно. А необходимость "держать лицо" и тот самый статус жены Калиненко, забрали остатки сил. Приехав домой под утро, Лиза едва сумела умыться и отправилась спать.

Впрочем, судя по тому, что Дмитрий не оставил ее и в этом деле в одиночестве, да и проснулся уже ближе к вечеру первого января — его данное торжество измотало не меньше. И следующие два дня они наконец-то просто провели дома, под той самой елкой, спокойно и расслабленно; ничего особенного не делая, скорее, просто отсыпаясь после напряженных трудовых будней.

Недели две спустя после новогодних праздников, Лиза вышла из офиса раньше Дмитрия. Ей предстояло заехать в свою бывшую редакцию и обсудить условия размещения новой статьи. Но Лиза не успела дойти не то, что до машины с бессменным Геной за рулем, даже от крыльца толком не отошла, когда к ней откуда-то из-за угла торопливо бросилась старуха.

— Дочка! — тихо окликнула она.

Сзади тотчас же появились охранники, дежурившие у входа, но Лиза остановила их, подняв руку. И сама, главное, не поняла, почему. Просто с удивлением смотрела на немолодую женщину, не совсем уж и старуху, как вначале показалось, вплотную приблизившуюся к ней, и отчего-то очень нервничающую. Парни замерли на расстоянии пары шагов, тем не менее, продолжая наблюдать. Видимо Казак, который и отвечал за охрану, спуску им не давал.

Одета жещина была чисто и опрятно, но сразу бросалась в глаза поношенность и явно не "новизна" пальто и шапки, которые, наверное, преобретали еще при "перестройке". Ну, или немногим позже. Сама собой ее рука потянулась к сумочке, отчего-то Лиза не раздумывая решила, что женщина просит милостыню. Но незнакомка так же внезапно, как и появилась перед ней, ухватилась за эту самую руку, мешая Лизе достать деньги.

— Дочка, ты прости, что я с тобой... Что вообще, пришла. Не стоило, наверное, — зачастила вдруг, незнакомка, так и держа Лизу. — Просто к нему боюсь подойти. Прогонит. Да и ясно. Не за что ему со мной разговаривать.

Тут женщина уставилась себе под ноги, на пару секунд. Но руку Лизы не выпустила. А она пока слабо что понимала из этих обрывочных слов.

— Подождите. Подождите. К кому вы хотели подойти? — попыталась выяснить Лиза.

Но женщина, казалось, ее не слушала.

— Муж его на порог не пускал последние пятнадцать лет, говорить с ним не хотел. Да и я ему не отвечала, Влад запретил.

Она вздохнула и снова посмотрела себе под ноги. Пряча взгляд, как поняла Лиза. Ей, похоже, было стыдно. Но ситуация от этого понятнее для Лизы не становилась.

— О ком вы говорите и что хотите от меня? — честно говоря, не особо надеясь на ответ, все же снова попыталась она.

Но женщина, как ни странно, в этот раз ее услышала.

— О Диме. Я его мать, — Лиза опешила, совершенно не ожидая чего-то подобного. — Вы поженились, я в газете читала, про прием у губернатора. Да и сюда несколько раз приходила, хотела с ним поговорить. Но, не решилась, — похоже, не заметив, как отреагировали на ее слова, продолжала женщина.

Мать Димы. Лиза ощущала... Прострацию.

— К тебе мне проще, дочка. — И она с новой силой сжала ее руку. — Ты скажи ему, что отец умирает. Влад сам не позвонит. Да и мне запретил. Но... Не правильно это. Он сын, он имеет право сказать что-то, увидеть его. — Женщина вновь вздохнула. — Скажи ему, пожалуйста. Он в десятой городской больнице лежит.

И она отпустила руку Лизы, отвернулась, явно собираясь уходить.

— Подождите! — несмотря на свою оторопь, Лиза попыталась сообразить, что делать и как поступить в такой ситуации. — Давайте, мы сейчас к Диме пойдем, и вы сами ему...

Однако мать Димы покачала головой, не повернувшись к ней и не прекратив отдаляться.

— Мне не стоит, дочка. Ты сама ему скажи. Если захочет, пусть приходит. Владу недолго осталось.

И в очередной раз вздохнув, она все же ушла. А Лиза не придумала причины, чтобы задержать ее. Голова, казалось, вообще не соображала. Мысли представляли собой мешанину из этого страного разговора, такого вида матери Димы. И его собственных слов-воспоминаний о далеко не радостном детстве и непростых отношениях, что с отцом, что с матерью. Тем не менее, она считала, что Дима должен об этом разговоре узнать. И немедленно. Потому Лиза махнула рукой давно приехавшему из подземного паркинга Геннадию, показывая, что поездка пока отменяется. И пошла назад, в офис.

Глава 16

Дима ее выслушал. Правда, Лиза не сразу смогла адекватно изложить то, что узнала. От его матери сумбуром "заразилась", что ли. Тем не менее, рассказала: и про мать, и про отца, который, если верить, умирал в одной из городских больниц. Она не представляла, как он отреагирует — они не говорили об отношениях Димы с родителями после тех нескольких фраз, брошенных им в пьяной злости. Они, вообще, мало обсуждали причины своих поступков, мысли и чувства, вдруг осознала Лиза. И это неожиданно показалось ей очень странным. Неправильным. Хотя, она и с Максом никогда не обсуждала причины своих поступков, с чего сейчас, с Калиненко, вдруг приспичило найти глубинное взаимопонимание?

Да и не до того было именно в этот момент, и Лиза прогнала некомфортные мысли прочь. Хотя, безсомнения, было бы куда проще предсказать поведение мужа, зная о его чувствах к родителям. А вот так, она даже немного опасалась. Но все равно говорила. А когда закончила недолгий рассказ, в кабинете повисло молчание.

Дима сидел в своем кресле, сцепил руки, сплетя пальцы. Смотрел на стол перед собой. И молчал. Минут пять, наверное. И у Лизы не хватило духу еще что-то сказать или спросить. Она просто сидела, так же молча, как он, и ждала реакции. И в шубе, которую так и не сняла, зайдя сюда, становилось парко.

Но дождалась все-таки. Дима решительно поднялся и, сняв свое пальто с вешалки, глянул на Лизу:

— Поехали.

Его взгляд ни о чем ей сейчас не говорил: плотный и какой-то тяжелый. Нечитаемый.

Лиза молча встала и пошла с ним, куда бы Калиненко не собрался.

Больницы ей давно перестали нравиться, не имелось у Лизы никаких приятных ассоциаций ни с одной из них. И эта не пришлась по душе: старая, ветшающая, с облупившейся краской, протертым линолиумом и въевшимся в сами стены больничным запахом. Лиза не поспевала за Димой, который широкими шагами пересекал мрачные коридоры, умудряясь моментально обнаружить администрацию, "главных" и "ответственных". Потому просто оставалась у лестницы с молчаливого одобрения мужа, пока он выяснял в каком отделении и в какой палате находится его отец, пока разговаривал с заведующим отделения. И наблюдать. И пусть Дима по прежнему, казалось, не проявлял никаких эмоций, Лиза даже на расстоянии ощущала, как бурлит в нем напряжение и энергия, словно вода в закрытом баке закипает. Нагнетая пар. И давление. Тем не менее, это никак не сказалось на эффективности его действий. И уже через пятнадцать минут после прибытия, они подходили к необходимой палате на втором этаже.

Такая же обшарпанная и старая, как и вся больница. Окна деревянные, рассохшиеся, из которых ощутимо тянуло зимним ветром. Но это не приглушало накопившиеся "миазмы" старости, болезни и какой-то тяжести. Эмоциональной, душевной. Палата не была одноместной: три пациента, все явно старше шестидесяти, лежали на разных кроватях. Скрипучих, и сомнительно, чтобы удобных. Рядом с одним из пациентов, на еще одной кровати, сидела уже знакомая ей мать Димы. Значит, этот мужчина — его отец. Да и сходство просматривалось.

— Здравствуй.

Отрывистое и резкое приветствие показалось неуместным. Да и не слышалось в нем участия или радости от встречи. И расстерянности не было. Только все то же нагнетаемое напряжение, которое Дима в себе подавлял. Лиза в принципе не нашлась, что сказать и лишь кивнула матери мужа. Она чувствовала себя здесь до жути неуместно.

На какой-то миг ситуация сдовно бы замерла: все застыли и ничего не говоря, смотрели один на другого. На них смотрели даже пациенты с соседних кроватей, выглядевшие не лучше старшего Калиненко. Только мать Димы сжала руки так, что кисти побелели. И как-то затравленно глянула на мужа. Может потому, что не ожидал их увидеть, мужчина на несколько мгновений смотрел на них с откровенной растерянностью и удивлением, позволяя Лизе рассмотреть себя. И то самое сходство, и явные следы долгой, тяжелой болезни: истощенные черты, восковую кожу, с пробившейся на впавших щеках седой щетиной, всклокоченные седые же волосы, слежавшиеся на одной стороне. Скрюченные пальцы, тоже воскового желтого цвета, цепляющиеся за казенное одеяло.

Но спустя несколько секунд эта оторопь и удивление прошли:

— Ты расстаралась? — явно гневно, пусть и сиплым голосом, то и дело откашливаясь, мужчина глянул на жену.

Женщина не спорила, не оправдывалась и не возражала, только сильнее ссутулилась, продолжая рассматривать свои руки. Старший Калиненко скривился с плохо скрываемлй злобой. А может и не хотел он ее скрывать. Как и сжавшиеся в кулаки тощие пальцы, словно неосознанно попытавшиеся замахнуться на еще больше скукожившуюся жену. И при его откровенной слабости, изможденности — это выглядело противно, вызывая одновременно и жалость, и отвращение в Лизе.

Дима резко шагнул вперед, словно собираясь вмешаться, хоть и сомнительным казалось, что у его отца все же хватит сил оторвать кулаки от одеяла. Но это движение, видимо, разозлило его отца еще больше. Он шумно и тяжело втянул воздух в себя раскрытым ртом, закашлялся, и мотнул головой жене:

— Вон... пошла, — все еще со злобой, хоть и едва тянул голос между приступами кашля, велел он, не сомневаясь, что его послушают, видимо. Будто и не он умирал, прикованный к кровати, явно полностью завися от жены.

И женщина, не споря, юркнула мимо них к выходу из палаты. Облегченно? Однако, не похоже, чтобы кого-то еще эта сцена задела так, как и ее. И Дима, и те самые соседи по палате не выказали никакого удивления или недоумения. Видимо, часто наблюдали подобное.